— Не знаю. Я привыкла…

— Я тебе предлагал, план действий. Ты вроде его одобрила, а потом убежала пить.

— Ты мне не нравишься.

— Не нравлюсь? — передразнил Алик. — А кто же тебе нравится?

— Более живые мужчины, — ответила я. — Ты кажешься каким-то опасным и бесчувственным. Неживым.

— Зомби? Хм, хочешь, посмотрим фильм про зомби. После этого сравнишь настоящего зомби и меня, — предложил Алик. — Ты уже замерзла. Я сам скоро шмыгать начну и не от слез.

— Это что-то изменит?

— Изменит, — поднимаясь, сказал Алик. — У тебя уже губы синие.

— Может, я хочу замерзнуть.

— Этого я тебе не дам.

— Почему?

— Тебе нужна причина?

— Да. Я не понимаю. Почему?

— Не знаю. Мы с тобой оказались в похожей ситуации.

— Это не повод, чтоб помогать.

— Для тебя нет. Для меня повод. Я не хочу тебе зла. Мне противно видеть, как ты ломаешься.

— Противно?

— Всегда противно, когда сильный человек опускается на дно.

— Я слабая.

— Ты сильная и легко внушаемая.

Усталость. У него сейчас слетела маска с лица. Мне даже показалось, что я увидела его настоящим. И этот настоящи парень, который выглядел усталым и немного растерянным. Да сколько ему лет-то? Явно не так уж и много, пусть и выглядел он где-то моим ровесником.

— Дай полотенце, — попросила я. — У меня голова кружится. Я боюсь упасть.

— Решила перестать себя жалеть?

— А ты себя жалеешь?

— Нет. Такого за собой не замечал. Да и чего жалеть? Надо действовать и исправлять ошибки, а не создавать из них культ, — ответил Алик, протягивая мне полотенце.

— Я и не создаю культ. Я всего лишь сломалась.

— Ты не сломалась. Упала, но не сломалась. Я тебе говорю: сам в похожей ситуации нахожусь. Получается, если ты сломаешься, то и мне не подняться.

— Глупо себя ассоциировать с другим человеком.

— По мне, это лучше, чем сомневаться в себе и оставаться на месте, — ответил Алик. — Или сидеть в душевой кабинке и пытаться покончить с собой.

— Это была слабость.

— Но боль осталась?

— Осталась.

— Значит, все может повториться, — ответил Алик. — Тебя отпустило на время. Придет следующая волна и все повторится вновь.

— Откуда ты знаешь?

— Видел такое часто.

— С Кешей?

— Не только.

Я посмотрела на мокрые вещи, которые лежали кучкой в углу. Надевать их вновь совсем не хотелось. Алик проследил за моим взглядом.

— Если бы ты меня подождала, то мы пошли бы сегодня покупать занавески и вещи. Но ты решила поплавать в болоте. Если честно, то я вначале решил, что у тебя какие-то дела. Ты взрослая женщина. Имеешь права. Поэтому спокойно поехал по своим. Возвращаюсь домой. Тебя нет. На звонки не отвечаешь.

— Я тебя заставила переживать? — спросила я.

— Нет, я обрадовался. Вот и вожусь с тобой.

Он ушел в комнату. Я зашла следом. В меня же полетел шуршащий пакет.

— Тебе.

— Зачем?

— Чтоб не мерзла, — ответил Алик.

— Пижама в сердечках?

— Тебе пойдет, — сказал Алик, уходя на кухню, чтоб растопить печку.

Пижама была розового цвета в сердечках по рукавам и с розовыми пони на груди. Мягкая и дикая по цвету. Зато по размеру. Я легла в кровать и закуталась в одеяло. Стало теплее.

— Держи. — Алик протянул мне кружку с чаем. — Как тебя трясет!

— Ты угадал с размером.

— Ты дохлая. Это несложно.

— Только что за дикий цвет?

— Так на свой вкус выбирал. А не на твой.

— Мне не нравится твой вкус.

— Я уже понял, что тебе не нравлюсь, — ответил Алик. — И не нравлюсь не только внешне, но тебя коробит от моих привычек.

— Смеешься?

— Серьезно.

Он сел рядом. Я тут же подвинулась к стене. От холодной стены неприятно прошлись мурашки по коже. Пришлось отодвинуться от стены. Алик спокойно смотрел на мои передвижения по кровати и молчал. Мне стало не по себе. Вначале к горлу подошел комок. Неприятный, тяжелый комок, который никак не получилось сглотнуть. Затошнило.

— Не надо так на меня смотреть, — попросила я.

— Почему?

— Мне плохо от твоего взгляда. Тошнит.

— Пить меньше надо, — сказал Алик.

— Да чего ты знаешь!

— Расскажи, так узнаю.

— Мне плохо.

— Не надо было пить. Тогда не было бы плохо.

— Возьми чай и оставь меня в покое. Завтра я уйду.

— Теперь обиделась, — он усмехнулся, но кружку забрал.

Мне было обидно. Тут он угадал. Я повернулась к стене и закрыла глаза. Опять полились слезы, которые я утирала краем пододеяльника. Его рука легла мне на голову. Ладонь прошлась по волосам. Ласково. Даже нежно. От неожиданности я замерла. Что-то в этом было неправильно, но приятное. Тишина. Иногда я всхлипывала, но плакать уже не хотелось. Это как дождь, который вроде еще идет, но гроза закончилась. Остались лишь ее отголоски, но гроза ушла. Оставалось ее лишь проводить и продолжить жить дальше. Пусть на душе и была пустота.

Становилось теплее. Холод в душе проходил, зато его место занимала пустота.

— Мне страшно, — прошептала я.

— Не бойся.

Он отошел в сторону. Я опять вздохнула и плотнее закуталась в одеяло. В голове была пустота. Закрыв глаза, я попыталась уснуть. Алик лег рядом. Забрался под одеяло.

— Не надо.

— У меня второго одеяла нет. А я замерз. Чувствуешь? — спросил Алик, забираясь рукой мне под кофту. Он действительно замерз. — Терпеть не могу мерзнуть.

— Извини.

— Спи. Сам вписался.

Я хотела возразить, но только уютнее устроилась в кровати и уснула.

Кошмар. Что-то неприятное. Страшное. Я заплакала. А казалось, что все наладится, и гроза пройдет.

Алик спал. Я выбралась из кровати, чтоб пойти умыться. Еще и алкоголь гулял в крови. Тошно. Плохо. Обидно. Но хочется жить. Гроза прошла. Почему-то я это понимала.

— Надо завтра уходить, — прошептала я.

— Куда? — спросил Алик, заходя в туалет. Похоже я его разбудила. — Завтра будешь меня лечить. Я простыл.

— Может и я простыла.

— Не думай свалить. Я тебя лечу, а ты меня.

Стеснения он не испытывал. Так ведут себя любовники, которые вмести ни один год, а не люди, которые почти друг друга не знают. Он толкнул меня плечом, чтоб отодвинуть от раковины и помыть руки.

— Тебя не учили…

— Я хотел ссать. Ты любуешься в зеркало. Опять думаешь о какой-то хрени. А у меня температура. Я должен ждать? И откуда такая скромность, когда я тебя видел всю.

— Грубо.

— Иди спать, — довольно грубовато хлопнув меня по заднице, сказал Алик.

— Не смей!

— Спать! — рявкнул он. Я испугалась. Спряталась под одеяло и зажмурилась. Алик лег рядом. Опять обнял меня, уткнулся мне в плечо и уснул, словно ничего больше не произошло. Я попыталась расплакаться, пожаловаться на судьбу, но не получилось. Вместо этого я прижалась щекой к голове Алика и провалилась в сон.

Безумная ночь подошла к концу, принося такой же безумный день. Алик простыл и решил изобразить из себя смертельного больного. Он только открыл глаза и началось. Ворчание, капризы и требования внимания не давали минуты, чтоб сесть и подумать о вчерашнем.

— Вер!

— Что? — я вышла из кухни, где жарила картошку.

— Поправь одеяло, — попросил он, качая ногой из-под одеяла.

— Сам поправь.

— Мне сложно.

— Почему? Ты помираешь?

— У меня температура.

Я подошла к нему. Потрогала лоб. Холодный. Насморк. Глаза красные, но я не видела, чтоб он помирал.

— Нет у тебя температуры, — ответила я.

— Мне плохо. Вчера было плохо тебе. Сегодня мне, — ответил Алик. Темные глаза упрямо смотрели на меня. Я смотрела на него и понимала — это маленькая, подлая месть.

— У меня картошка горит, — сказала я, все же поправляя одеяло.

— Вот и иди к картошке. Только чаю принеси.

— Алик!

— Там еще зефир лежал. Его тоже принеси.

— Чего еще желаешь?

— Пока ничего. Подожди! Когда картошка будет готова? — спросил Алик.

— Я тебе сейчас прибью.