Кидане знает, что итальянцы объявят о своей первой победе в Адуа, городе, в котором они потерпели первое поражение, когда воевали с поколением его отца. Они попытаются переписать воспоминание о том сорокалетней давности дне в 1896 году, когда их поставили на колени, а потом заставили лечь ниц перед эфиопскими воинами. Теперь Адуа пришел конец, пришел конец этому месту, которое более чем место. Они пришли, чтобы переписать историю, изменить память, воскресить своих мертвецов, сделать из них героев.

Кидане снова смотрит на фотографию. Солнечные лучи на группе людей за передовой частью колонн. Это ascari[39], те солдаты из Эритреи, Сомали, Ливии и даже Эфиопии, которые сражаются за итальянцев. Даже в этом слабом намеке на движение легко увидеть их поразительное изящество и новенькую, с иголочки форму. Новые винтовки и патронташи. Кидане замирает. Когда придет время, его люди смогут рассчитывать на скорость и свое знакомство с районом вокруг Гондэра. Они могут рассчитывать на благосклонность жителей. Они могут полагаться на живущих в пещерах монахов, могут требовать помощи от тех затворников, которые принесли обет воздерживаться от контактов с другими людьми. Но только мастерство и неожиданность могут помочь Кидане и его людям в сражении с ascari, которые знают эту землю не хуже, чем они, которые могут привести к повиновению жителей и монахов и могут в той же мере, что и люди Кидане, использовать дождь и туман к своей выгоде. К нему приближается Аклилу и показывает на узкую тропинку за ним, которая и привела их на это плато близ Фогеры. Кидане показывает в противоположном направлении. Аклилу понимает. Они не могут воспользоваться ничем, что имеет хотя бы малейшее сходство с тропинкой. Каждый их шаг с этого момента должен быть стерт, их присутствие должно стать невидимым для врага, который так же расчетлив, как они.

В руках Кидане послание от кого-то, кто называет себя Феррес, и этот Феррес сообщает то, что Кидане уже и так известно: Адуа захвачена. Но еще там говорится, что в Максегнит – это близко к тому месту, где расположилось его войско, – ожидается прибытие колонны с техникой, а также будет разбит итальянский лагерь. Вскоре их колодец будет отравлен. В послании сказано, что он должен приготовить атаку на итальянцев, пока те еще не обустроились. Ему предписывается защитить трех сестер и братьев, которые собираются проникнуть в новый лагерь и залить яд в колодец. Также сказано, что он должен атаковать ференджи так, как если бы получил приказ от самого императора. Кидане смотрит на молодого курьера: это просто тощий, длинноногий ребенок, со щербиной между большими передними зубами.

Кто такой этот Феррес? Откуда у тебя это письмо? Кидане крутит в руке послание, но ничто не указывает ни на его автора, ни на происхождение. Это просто клочок бумаги.

Мальчик показывает вниз по склону холма. Его дал мне Бирук, слепой ткач, говорит он. Мне сказали, что я должен пойти к нему.

Слепой ткач? Тот, кто делает все эти ковры? Знаменитый ткач обучает других слепых – мужчин и мальчиков, а потом уходит в высокогорье и Эритрею, где продает их только благородным семьям. Астер много лет назад купила такой ковер. Кидане часто сидел на пухлой шерсти, держа на руках сына, он смотрел на отцовский меч и щит и повторял истории о мужах, которые жили до него.

Мальчик кивает.

А почему ты? Почерк четкий и аккуратный, так пишут образованные священники, люди, которые не делают ничего другого, только пишут на клочках бумаги размером с ладонь мальчика.

Все знают, что я лучший бегун в этом районе. Курьер говорит с уязвленной гордостью.

Кидане снова переводит взгляд на послание. У итальянцев есть рации и телефоны. У него – этот мальчишка и клочок бумаги. Кидане смотрит над плечом мальчика на Аклилу, который с тревогой поглядывает в его сторону. Под этим плато Сеифу и остальные его люди ждут приказа.

Каждому из подчиненных ему командиров он приказал разделить своих рекрутов на группы по десять бойцов. Всего их около семидесяти. Слишком мало, чтобы противостоять армии, но достаточно, чтобы в засаде дожидаться какой-нибудь вражеской части. Большинство из них вооружено старыми винтовками и копьями, лишь у немногих винтовки поновее, ни у кого нет патронов, только у Аклилу в патронташе. Они исполнят любой его приказ, бросят вызов самому императору, потому что поклялись в верности Кидане. Он должен беречь их так же ревностно, как и эту землю, пока не придет время рискнуть всем.

Скажи своему ткачу, что я ответил нет, говорит Кидане, кивком отпуская Аклилу и Сеифу. Скажи ему, что я не подчиняюсь приказам императора. Иди. И будь осторожен. Он отдает мальчику честь и разворачивается, чтобы спуститься по другому склону крутого холма и проверить копыта Адуи – годятся ли они для утоптанной земли.

Почва подсыхает. Ничто теперь не может замедлить наступления итальянцев. Дождливый сезон закончился. Пролетает птичья стая, медленно парит в спокойном небе. У основания холма он останавливается и смотрит в сторону Гондэра и Годжама, в сторону границы с Эритреей и реки Гаш, пытается представить все долины и фермерские угодья между тем местом, где стоит он, и тем, где итальянцы разобьют лагерь. За его спиной слышится негромкое ворчание его людей, направляющихся к своим палаткам. Где-то в невидимой дали в Форт-Балдессари виден силуэт наблюдательной башни с плоской верхушкой. Там расхаживает итальянский часовой, черная точка под теми же лунными лучами, которые сейчас падают на его лошадь. Кидане поправляет на себе шамму и разрывает рукой нити пыли, поднимающейся перед ним. Потом он дает пыли осесть в слабом свете затянутой облаками луны. Бесполезно провозглашать, что даже малейшее зернышко песка принадлежит Эфиопии. Он гладит шею Адуи и прислоняется к ней головой.

Фото

Кухарка: плотная фигура в длинной абиссинской рубахе стоит, склонившись над большущим котлом. В правой руке у нее поварское весло. Левой рукой она держится за край котла, слегка наклоняет его в сторону своих полусогнутых ног. Она становится на корточки, подол ее платья шатром ложится на землю, грубые очертания ее толстых ног почти видны под материей. Она прищуривается на ярком солнце, шея ее выгибается, словно она хочет спрятаться от объектива. Она сутулится, словно попала в силки. Она хмурится так, как умеет только она, и это выражение ее лица умеют растолковать только те, кто знает ее: рот – прямая линия, глаза опущены, подбородок выставлен, словно она напрашивается на удар. Она держит поварское весло за ручку близко к лопасти, и именно это показывает Хирут истинную степень паники, охватывающей ее, когда фотокамера смотрит в ее сторону.

За ее спиной на корточках сидят люди, их коротко стриженные волосы начинают курчавиться. Они подобны горному хребту, поднимающемуся за плечами кухарки. Судя по длине их волос, войне не более нескольких недель и худшее для них еще впереди. Там сидит Гетачев, еще без шрама, который появится у него около глаза. Там сидит Эскиндер, у него пока податливая, необожженная кожа. Рядом с ними Сеифу и его сын Тарику. Сеифу чуть отвернулся, он еще не догадывается о своих грядущих скорбях. Он единственный смотрит на кухарку, единственный, кто повернулся в ее сторону с сочувственным выражением. Он уже давно отказался от своего угрожающего вида и смотрит на нее с выражением отцовского покровительства. За ним сидит Аклилу, он наклонился вперед, тогда как остальные сидят с прямыми спинами. Он не боится демонстрировать свое недовольство, не стыдится собственного любопытства. Тот самый свет, который уменьшает кухарку, привлекает взгляд к нему. Он смотрит так, словно хочет броситься в атаку, словно понимает слабость фотоаппарата. Словно уже знает различие между тем, что видят и что есть на самом деле. У него единственного рот с одной стороны кривится в улыбке и одновременно в насмешке.

На оборотной стороне штамп фотографа, выцветший за годы. По этому району бродило несколько фотографов, они делали снимки, обменивались ими друг с другом. Этторе написал: Una schiava abissina, абиссинская рабыня, но это не его фотография. Он никогда не видел кухарку, Аклилу, Тарику и Сеифу одновременно. Ему никогда не была дарована честь стоять перед этими великими воинами в полной и безусловной безопасности. Он не смог бы сделать эту фотографию и уйти живым.