Я ВЛЭК прошла аж только с пятого раза. Никто меня нигде не ждал в те времена особо. Но я – упорная, меня ждала моя карма.
И я справилась, прошла. Взяли. Теперь на земле меня ждут как минимум четверо. Четверо самых дорогих мне людей. И карма… Значит, я могу вращать Землю, как танцовщица на шаре. Хоть вправо. Хоть влево. Вбок и поперек. Значит, долетим.
И впрямь, сгинул туман. Выехали, покатились. Пристегнули, взлетели, выдохнули. Плечи вниз. Пятьдесят минут – это прорва времени. А уж накормить, напоить, ублажить сто двадцать людей, которые…
Которые были готовы распять нас буквально час назад, прямо сейчас – в моменты свободного падения в небесную яму на ухабистой питерской трассе, – крестятся. Молятся – кому?
Нам. Подмигиваю Олеське: Эгей, смотри!
– Мы теперь в фаворе. Наслаждайся властью, дорогая…
Держатся за наши улыбки взглядами, и плевать на выплеснутый случайно на их колени кофе. Олеська улыбается, подпрыгивает с кофейником над испуганным лысоватым мужчиной в костюме. Меткой струей направляет сверху ему в чашку напиток. Гогочет как Булгаковская Гелла, натертая волшебным зельем.
– Девушка! Что ж это, Господи?… – вопрошает он снизу.
– В кабине вообще есть кто-то? Вы смотрели?..
– Да-да! – икает кто-то справа. – Вы бы проверили.
Олеська всем – ласково:
– Круассанчик будете? С джемом?
– Ну не знаю…
– Узнаю родной Аэрофлот! Как всегда все.
– Господи, да что за старье, а не самолеты! Так колбасит! Люфтганза бы…
– Как вы здесь работаете, это ж страх-то какой!
– Господи, Господи, Господи, – Олеська сваливает пустые стаканы в мусорку. Сердится.
– Почему они так часто о нем говорят?
Смотрю на нее, жую круассан. Ей неймется, пусть выговорится.
– Будто у нас есть связь с Богом, скажи, разве есть? Чего они, ну?
– Как чего? Ты ж вон пилотку сняла…
– Ии…??
– Нимб над головой торчит! Светится… Вот и молятся на тебя. Вдруг словечко замолвишь за них там… Садись уже. Полоса под нами…
Смотрит на меня секунды три. Опять хохочет, сверкая белыми зубами. Долетим. Такие зубы-об асфальт? Да ну нет.
Полоса шаркает об тугие шасси, и самолётка, прижав крылья к хвосту, несётся по мокрому асфальту.
-”Прискакали гляжу-пред очами не райское что-то. Неродящий пустырь и сплошное ничто-беспредел”, – запеваю я, открывая самолетную дверь в мир.
Оттуда мне с трапа смеётся техник в оранжевом комбинезоне с рацией в руке.
– Да какое там "ничто"? – Это ж вон, Шереметьево наше родное, – показывает широкой рукой размеры нашего родного Шереметьево, – просто в дожде все… Разгружаем!..
– Маринка, эй! Ау! Ты здесь?! – второй пилот спустя двадцать минут трясет за плечо и снимает с полки мой чемодан в опустевшем чреве самолета.
Что? Где? Кто? Ноги – каменные, веки до земли.
Кто я?
Я – истукан с острова Пасхи. Не пойму, чего там ученые голову ломают насчет их загадок. Это ж первые статуи стюардесс после рейса "Москва-Питер-Москва". Без рук, без ног, без имен… Одни глаза.
– Эй! Не спи, слышь?! Тебя довезти? До парковки?… Дома Мишка ждет…
Киваю: му-у.
– Господи, ну как поедешь-то? Глазища как блюдца! Кофе хочешь? С сахаром? А?… Делаю?
– Му-у…
Делает. Черный, как ночное небо. Как жизнь моя – горький, вкуснющий кофе.
Пью.
Еду. Мчу. Меня ждут.
Врубаю на всю магнитолу, окна настежь, голову – в окно, ору под Высоцкого, чтоб не уснуть.
Меня ждут. Сегодня дома. Завтра в Краснодаре. Во вторник в Нью-Йорке. Раз ждут, значит, я там буду.
Значит, долетим.
Вопрос в другом: Насколько меня хватит?…
Глава третья. Страна кармы
“Куда бы мы ни поехали, мы повсюду берем с собой себя”.
Неизвестный мудрец
Не такой уж ты и мудрый, мудрец. Или в твое время не было самолетов. Любая стюардесса знает, видела, проживала: в разных местах мы разные. Да и как иначе? Меняется химия тела, мы пьем другую по составу воду, едим другую пищу, дышим новым воздухом. Вливаемся в иное коллективное поле, зачастую там иная религия, отличная от нашей. Другая культура, история, язык. Отсюда новые мысли, чувства, действия… Как быть с этим всем, дорогой мудрец?..
Мы стоим в аэропорту Суварнабхуми вчетвером. Только что переступили линию, нарисованную безжалостной рукой судьбы, за которую вернуться уже не сможем. Но еще не знаем об этом. Просто исполнили свою мечту, приехали зимовать, выносить и родить в тепле нашего второго сына, подлечить старшего от вечных бронхитов и соплей. Перезагрузиться после Нью-Йорка, который тоже весь проспала, забив на прогулки по городу, шопинг за Айпадами-Айфонами. В очередной раз выяснилось, что желания – движущая сила эволюции. Они имеют привычку сбываться. По прилету долгожданный тест на беременность поглядел на меня двумя розовыми дорожками. Одной – яркой, второй – еле заметной, будто самой еще не решившей: быть ей или не быть? Будто спрашивая у меня: решишься? Сдюжишь? Готова пройти все то, что случится после?
В такие секунды “зорко одно лишь сердце”. Лишь его мгновенный отскок вверх или вниз – покажет правильный выбор. Мое взметнулось в самый потолок и отскочив от него, посыпалось сверху на меня, сидящую на унитазе, электрическими искорками. Я вдохнула этот поток света всей собой, пронаблюдала, как он собрался в животе горячей маленькой точкой. И выдохнула:
Господи, пожалуйста! Будь!
Пусть мне это не показалось! Пусть не мираж! Пусть только тест не ошибся…
Не ошибся.
Позади шестнадцать недель строгого постельного режима, два кровотечения, устойчивая угроза выкидыша. Еще двадцать восемь дней сборов, быстрых четких решений, и – вот. Магическая черта пройдена. Там, вдали, сомнения близких в моей адекватности. Мои собственные сомнения в ней. Многочисленные подсчеты, еще одно УЗИ и решительный кивок Ларисы – можно, лети!
Там, за чертой – отец, не поехавший по моей просьбе с нами в аэропорт. Оставшийся наедине с бормочущим телевизором в пустой квартире. Мне еще предстоит за все это заплатить. А пока…
Мы стоим с тележкой, на которой два чемодана, посреди зала аэропорта. Уставшие, обалдевшие: муж, сын, кот, я и еще один человек в моем животе. Перед нами на полу лежит чей-то толстый коричневый портмоне. В радиусе от нас метров на сто никого, лишь вдалеке видна спина быстро идущего мужчины.
Не раздумывая, хватаю кошелек с пола и несусь за ним, придерживая пузо:
– Excuse me, sir! Hey, you!
Кое-как догнав его, обескураживаю находкой. Он, зараза, упрямо не хочет признавать портмоне своим, но благодаря моей настойчивости (я что – ли зря так за тобой бежала?) сдается. А уж приглядевшись к содержимому, так и вовсе восклицает:
– Oh, shit! It's mine, really! It’s mine! Thank you!
Прячет в карман, кланяется и спешно отчаливает.
Абсолютно счастливая и гордая собой, смотрю на подошедшего мужа. Тот хмурится:
– Ты как жить-то будешь?… А?
– Что теперь не так?
Качает головой:
– Надо было сдать кошелек в полицию… Он точно не этого чувака. Как ты не видишь?
Отмахиваюсь:
– Думай что хочешь. Наша карма чиста.
– Ну да, конечно, как же… Карма, как я забыл?
– Это была проверка!
– Ага… Впарила мужику чужой кошелек и хорошо. Лучше бы мне впарила… Я бы тоже посопротивлялся для виду…
– Проверка! И мы ее прошли. Все!
– Очередной “хороший знак”, да? Теперь мы будем жить долго и счастливо?
– Хо-ро-ший знак! Хватит сомневаться! Нас ждет счастье. Огромное, как мой живот. Идемте же скорее, он хочет есть…
– Есть! Я надеюсь, это про еду?… Хоть какое-то обещание счастья…
Он поцеловал меня в висок и покатил тележку с восседающим на ней четырехлетним Мишей к ресторанам.
Счастье, оно такое огромное…
