— «Синь лой» — извини.

… И так далее. Клаусу это нравилось по многим причинам. Во-первых, он жил ради улыбки, которая появлялась на лице Дэйва, когда Клаус поднимал свои вопросительные щенячьи глаза. Ещё больше ему нравилось слышать смех Дэйва, когда Клаус невпопад использовал свои недавно выученные словечки.

Постоянная потребность в толковании всегда давала Клаусу повод поговорить с ним. После прошедших двух недель он был уверен, что Дэйву это даже нравилось. Однако иногда Клаус замечал, что он был преувеличено осторожен и сильно нервничал. Было неясно, отстраняется ли Дэйв от всего мира в своей обычной манере, или дело в чём-то ещё. Клаус понимал, что должен оставить ему хоть немного пространства.

… А иногда и не понимал.

Однажды вечером они сидели в лагере посреди леса, измученные очередным переходом по гостеприимным вьетнамским джунглям. Изредка Дэйв и Клаус оказывались на противоположных концах лагеря, и сегодня был как раз такой день.

Клаусу это не нравилось. Он не собирался такого допускать.

Если у Клауса не оказывалось свежего вопроса или термина, о котором требовалось срочно узнать, он запросто использовал уже пройденное.

Протолкавшись через полотряда, Клаус бодро объявил, усевшись за спиной Дэйва:

— «‎Т&Т»? — он нервничал, но старался этого не показывать. Вторгаясь в чужое личное пространство, Клаус не раз замечал на лице Дэйва тень улыбки, исчезающую, как только он начинал отвечать. Дэйв встречал Клауса с какой-то притворной самоуверенностью, поэтому Харгривз подозревал, что Дэйв пытался что-то скрыть, точно так же, как и он сам.

А может, и нет.

— «Т&Т» — сквозная колотая рана… Разве ты уже не спрашивал об этом?

— Нет, — немедленно ответил Клаус, прекрасно понимая, что уже спрашивал. Но ему нужна была какая-то причина, чтобы подойти.

Всё в порядке. Вряд ли Дэйву знакомы правила этой игры.

***

Вопреки мыслям Клауса, Дэйв был в этой игре гроссмейстером.

Он мог бы повторить каждое слово или фразу, значения которых уже объяснял. Но Клаусу он об этом говорить не собирался. Когда дело доходило до хитреньких методов Харгривза к нему подобраться, Дэйв их видел насквозь.

Он просто хотел, чтобы у них было больше таких моментов, как в тот вечер, когда они разговаривали за пределами палатки. С тех пор прошло много времени.

Вот что делало вечера такими особенными для Дэйва. По сравнению с кошмаром дней они были настоящим подарком, глотком безмятежности в этом пекле. Не то, чтобы все вечера были такими милостиво спокойными. Часто бывало так, что перестрелки велись и ночью, не давая никому из них сомкнуть глаз, и прошедшие дни словно сливались в один. Единственная причина, по которой Дэйв знал, какое сегодня число, заключалась в том, что он не мог прекратить отсчёт дней со дня прибытия Клауса.

Он считал их неосознанно. Он не знал почему. Возможно, с того дня, когда Клаус так загадочно появился на базе, жизнь Дэйва стала понемногу улучшаться. Да, звучит сентиментально — он всё прекрасно понимал, но не заметить этого было невозможно.

Сначала изменения были едва ощутимы. Дэйв уже не чувствовал себя таким закрытым и отстранённым от остальных. Обычно, даже находясь в компании, Дэйв никогда не чувствовал себя по-настоящему своим. Да, он ставил музыку, шутил и по вечерам сидел с пивом, слушая истории о родине, но в жизнь свою никого не впускал.

Он старался не думать об этом. На протяжении двух призывов Дэйв чувствовал себя оторванным от отряда, а теперь снова ощутил свою включенность — в меньшей степени в голове и в большей в реальности. Всё началось с Клауса.

Клаус дал ему повод для любопытства — то, что вызывало интерес, помимо обычных потребностей выживания. Этот чудак был как наркотик, Дэйв не мог перестать изучать его, говорить с ним, узнавать о нем. Ему нравилась его дикая непредсказуемость. Дэйв никогда не мог догадаться, что Клаус собирается сделать в следующую секунду. Для Дэйва, уже ощутившего невыносимую предсказуемость мира, Клаус был глотком свежего воздуха.

Клаус не мог усидеть на месте. Он находил повод для улыбки даже среди этого ада. Он был слишком добр и не позволял другим заставлять его совершать насилие по отношению к их так называемым врагам. Он отказывался от участия в карательных рейдах и пытался помочь случайным жертвам этой войны, напуганным и обездоленным, вовлечённым в конфликт, обе стороны которого и не думали их защищать. А ещё Дэйв никогда не слышал, чтобы он произносил слово «узкоглазый».

И вдруг Клаус вывел Дэйва из размышлений:

— Китти-Кац. Китти, кошечка, кис-кис… — Проклятое прозвище! Харгривз звал его так, будто пытался привлечь внимание домашнего питомца. Он сидел возле костра, лицо его озарилось дерзкой улыбкой.

Именно поэтому, кроме всего прочего, что бы не делал Клаус… Он сводил Дэйва с ума.

— Отвали, Клаус! — Дэйв закатил глаза, и в смеющегося идиота прямо через костер полетел ботинок. Как всегда Дэйв не смог не улыбнуться в ответ, у него просто не получалось сдерживаться. Один лишь вид озорных глаз Клауса и его вызывающей улыбки заставлял уголки губ Дэйва приподниматься, хотел он этого или нет. — Я весь внимание. Что ты хочешь?

— Заказы.

Только тогда Дэйв заметил на коленях Клауса тускло поблескивающую акустическую гитару, по грифу которой нетерпеливо постукивали его длинные пальцы.

— Где ты, чёрт возьми, достал её посреди джунглей?

— Один из узкоглазых продавал её, когда мы в прошлый раз проходили через город, — объяснил Тедди. — Бутс выменял на неё свой последний паек.

— Для вашего развлечения, смею добавить. Всегда пожалуйста, — бросил в ответ Клаус и опустил глаза, изучая длину струн. Он аккуратно прикоснулся к ним, звук был слишком мягким и нежным, чтобы его можно было расслышать за треском пламени.

— Ты даже не сможешь взять её с собой, чувак. Ты решил голодать из-за штуки, которую тебе придется оставить здесь, понимаешь? — добавил Пико.

— Я знаю.

— Идиот, — сказал Дэйв достаточно громко, чтобы Клаус услышал. Он поднял голову и их глаза встретились. Все остальные внезапно исчезли. Чёрт, весь мир исчез. Дэйв улыбнулся. Клаус ответил ему тем же, оторвав от него взгляд и вернувшись к гитаре.

Мир снова померк.

— Знаешь что-нибудь из «Великолепной четверки»?

— Проверка словаря, — немедленно скомандовал Клаус. Дэйв, как всегда, с радостью подчинился.

— Великолепная четверка — «Битлз».

— О, прелесть! Да, конечно.

Клаус негромко наигрывал «Day Tripper», парни то болтали, не обращая на него внимания, то, когда он доходил до припева, начинали подпевать. Сам Клаус был на удивление молчаливым, всё его внимание сосредоточилось на инструменте. Молчал и Дэйв — его заворожила плавность движений Клауса, то, как он изящно двигал рукой по грифу, то, как его пальцы танцевали среди струн.

Это была совсем другая сторона Клауса, не та, к которой привык Дэйв — это было спокойствие. Дэйву всегда казалось, что через Харгривза круглые сутки несётся бесконечный поток энергии, настолько мощный, что тело Клауса постоянно ёрзало или тряслось от необходимости оставаться неподвижным. Сейчас же он выглядел совершенно иначе.

Дэйв улыбнулся. Ему нравилось наблюдать за таким расслабленным Клаусом.

То, что Клаус может играть на гитаре, действительно привлекло внимание Дэйва. Парни не шутили, когда называли его мелофилом. Дэйв был одержим музыкой с четырёх лет — для мальчишки из отнюдь не самой счастливой семьи она стала настоящим убежищем от всех горестей. После того, как родной отец Дэйва умер, интерес будущего рядового Каца к музыке не только не угас, напротив — стал сильнее. В маленьком доме, где всё было общим, его грела мысль о том, что музыка принадлежит только ему, что она — его собственная страсть, которую ни с кем не нужно делить.

И вот теперь, когда Клаус говорил о музыке, узнавал напетые Дэйвом песни, и даже сейчас удивлял своей игрой на гитаре… Дэйв испытывал чувство, будто две вещи, по-разному зажигающие в нём искру жизни, объединились и сошлись в одной точке, на одной волне.