Сейчас же, сегодня, после объявления Лассаля, уже Дженнифер находилась рядом и, судя по виду, была готова утешить и подбодрить. Девушка даже то и дело касалась меня, словно невзначай; как будто контролируя и подтверждая, что она рядом. Без слов давая понять, что разделяет со мной горе – о гибели в форте Марии-Терезы почти всей фамилии Рейнаров она слышала впервые, и новость ввергла ее, как и всех, в состояние шока.

Я же только сейчас, чувствуя прикосновения и видя внимание девушки понял, вернее обратил внимание, что последнее время Дженнифер вообще не отходит от меня ни на шаг. Надо же, выходит мне нужно было получить сразу несколько шокирующих известий, чтобы это заметить. В своем глазу бревна не видно – как, по-моему, говорят по такому поводу русские из Новогорода.

На позднем ужине, после того как закончилась лекция введения в элементарную магию, и мы все узнали план занятий на ближайшую неделю, за нашим столом стояла тяжелая тишина.

Никто не начинал говорить. Кавендиш и Гаррет, фамилии которых не потеряли никого за последние полгода, аккуратно посматривали на меня и на Нессу. Но я начинать разговор не торопился; Несса же, погрузившись в себя, в свои мысли и воспоминания, вообще мало обращала внимание на действительность.

В помещении столовой не только за нашим столом стояла тишина. В отличие от других вечеров в зале не было слышно ни громких возгласов, ни смеха. Услышанное от Лассаля прибивало к земле, просто ошарашивало – и от шока после услышанных новостей многие не могли отойти до сих пор. Просто не верилось в то, что все сказанное капитаном – правда.

Один за другим курсанты вставали и уходили. Шли понуро, с опустившимися плечами. Я видел, что за всеми присутствующими словно невзначай наблюдают инструктора, и завтра определенно каждый из курсантов получит свой заряд бодрости. Но это будет завтра – сегодня же офицеры Корпуса оставляли каждого наедине с новой реальностью.

Всему свое время, и время всякой вещи под небом, как сказано в одной книге терран. Время плакать, и время смеяться; время молчать, и время говорить. Сегодня было время для того чтобы плакать, и время чтобы молчать.

Всех своих я попросил остаться на месте – хотелось кое-что всем сказать. И когда остальные три пятерки отделений, новосформированных после крушения Нереиды, наконец покинули столовую, я собрался было заговорить. Но не успел – в дверях появился вестовой. И направился к нашему столу.

Мысленно выругавшись, я подумал, что это опять за мной и приготовился подняться. Ошибся – вестовой пришел за Дженнифер.

Она, судя по взгляду, не поняла по какому поводу.

Зато я понял. С ней насчет Дракенсберга еще никто разговаривал, и Дженнифер просто была не в курсе того, что императорский арбитр вскоре потребует ее выдачи.

Сейчас, видимо, дело ушло на рассмотрение в суд, и вестовой прибыл чтобы отвести девушку к генералу, который должен сообщить ей столь неприятную весть. Сообщить прежде, чем Дженнифер узнает об этом сама со страниц Имперского вестника Запада. Поэтому сделав знак Кавендишу, Гаррету и Нессе что на сегодня все и они могут быть свободны, я последовал за вестовым и Дженнифер. Ну да, вел он ее в штаб, к командиру Первой бригады.

В кабинете Монтеклера Дженнифер времени провела совсем немного. Судя по всему, она просто оказалась поставлена перед фактом и срокам. Грядущий суд, грустные перспективы, невозможность апелляции по воле тирана, и выдача из Корпуса в фамилию.

Я понял это потому, что, когда Дженнифер вышла от генерала, на ней просто не было лица. Она даже, когда пересекла порог кабинета, сделала шаг в сторону и облокотилась на стену, чтобы удержаться на ногах – настолько ошеломительным было для нее знание, что Корпус ее не защитит.

Стараясь удержаться на ногах, стараясь собрать волю и силы, Дженнифер закусила губу до крови – по ее смуглой коже, по подбородку, потекла тоненькая красная струйка. Она даже не сразу заметила меня – подняла взгляд, только когда я подошел практически вплотную.

По всем правилам конспирации, по всем законам здравого смысла Дженнифер не должна была знать, что хоть она и должна стать женой Дракенсберга, но Дракенсберг при этом не должен ее получить. Но я, видя состояние девушки, просто не мог позволить ей оказаться наедине с этой новостью.

Главное только не пожалеть об этом после.

Подойдя еще ближе, я взял Дженнифер за руку, и повел прочь по коридору. Так, вдвоем и держась за руки, мы вышли из здания штаба, прошли через плац и направились в казармы.

После прохождения первых этапов начальной подготовки у каждого из нас уже была своя комната. Маленькая, как пенал – помещалась только койка, шкаф и душевая кабинка.

Маленькая, но зато своя. Отдельная.

В свою комнату я Дженнифер и привел. И усадив на кровать, сел сам рядом, держа ее за руки и заставив посмотреть мне в глаза. Дженнифер глянула на меня чистым, почти без зелени сияния взглядом. Как маленький ребенок, которому делают больно, а он не понимает за что.

– Забудь. Просто забудь все, что ты только что услышала, – произнес я, мысленно кляня себя за несдержанность.

Дженнифер вздрогнула и, пронзительным взглядом глядя на меня, с трудом сглотнула. Она постепенно понимала сказанное мной и начинала надеяться, но еще не принимала и не верила в услышанное. Несколько раз порывалась что-то сказать, но ей не хватало воздуха. Или сил. Или смелости.

– Ты меня ему не отдашь? – прошептала она едва слышно, после чего затаила дыхание в ожидании ответа.

– Нет.

Некоторое время мы сидели, так и держа друг друга за руки, после Дженнифер обняла и уткнулась мне в плечо, всхлипывая. Наконец давая волю эмоциям – я сейчас, держа в объятиях вздрагивающую от рыданий девушку, вдруг понял, что плачет она впервые с того момента, как очнулась в лесу Фегервар во время лечения дриад.

Так, обнявшись, мы провели очень много времени. Дженнифер, дав наконец волю эмоциям, плакала без остановки, я смотрел в окно и думал.

О том что сделал, что делаю, и что предстоит сделать.

Солнце уже село, ночь за окном приняла привычный зеленый отсвет, а мы по-прежнему сидели на кровати. Отпустив вожжи сдержанности и выплакав все слезы, Дженнифер обмякла. Причем ее подспудное напряжение, с которым она жила, оказалось столь велико, что сейчас девушка буквально обессилела. Она просто была не в состоянии подняться.

Я помог ей раздеться и уложил на свою кровать, аккуратно накрыв одеялом – Дженнифер только улыбнулась мне едва-едва, и заснула почти моментально. Сам же я за всю ночь глаз не сомкнул. Сидя на подоконнике, глядя в зеленое сияние на небе, я размышлял о предстоящем рейде в Дракенсберг уже с долей оптимизма.

Потому что наличие в команде магистра Никласа делало задачу выполнимой. Выполнимой по условиям, а не выполнимой с надеждой на фактор удачи или направленной божьей помощи.

И я был этому определенно рад.

В «04:45», когда я решил переместиться на кресло и немного поспать, ухватив от уходящей ночи оставшиеся два часа сна, раздался гудок ревуна побудки. Мерзкий звук, от которого сон слетает напрочь – и от которого Дженнифер соскочила с постели.

Увидев меня, не сразу поняла, что происходит и как здесь оказалась. После машинально прикрылась одеялом и только потом, судя по взгляду, вспомнила события вчерашнего вечера.

Дверь в этот момент отрылась – на пороге появилась знакомая мне спартанка инструктор. Та самая, которая сопровождала персонально меня во время отбора. Без слов и удивления (и без порицания – вообще-то ночевки вдвоем в одной комнате строжайше запрещены) спартанка окинула нас внимательным взглядом и жестом показала, что нам пора на выход. Смущающаяся Дженнифер оделась за считанные секунды, мне же не было нужды – я всю ночь и так в одежде провел.

Через несколько минут, которые требовались для приведения себя в порядок, мы впятером, вместе с Кавендишем, Нессой и Гарретом, уже двигались следом за провожатой-инструктором.

Здания казарм учебной части, как и плац, при этом оставались неосвещенными. Разбудивший нас ревун звучал лишь в наших комнатах, персонально для нашего отделения. Вся остальная учебная рота, и наш красный взвод в том числе, продолжала спокойно спать.