Зная путь до лавки вот уже много сезонов, Найяту, бродя по еле освещенным тоннелям и изредка натыкаясь на детишек-курьеров, спешащих доставить срочные послания, вышел на поверхность. Пройдя еще немного, он оказался напротив небольшой лавки кожевника. Еще раз с досадой взглянув на часть испачканных шкур и понадеявшись на лучшее, он зашел внутрь.
– Кто там? Я занят! – раздался хриплый голос, как только он зашел за порог. Откуда шел голос, было не понять, и, лишь приглядевшись, Найяту уловил движение возле прилавка.
– Это я, господин.
Продавец выглянул из-под прилавка и широко улыбнулся.
– А, Найяту, пришел наконец! Я уж думал, сегодня не зайдешь. Принес шкуры?
– Да, господин Ладмер.
– Прекрасно. Присаживайся, пока я тут… – Он снова нырнул под прилавок. – Да где этот дёготь, чтоб ему лика единого не свидеть!
Найяту все же предпочел постоять. Он не один раз бывал в этой лавке и все не переставал удивляться, как господин Ладмер содержит здесь все в чистоте и порядке. Инструменты для дубления шкур висели на специальной стенке и были отсортированы от высокого к низкому. Обработанная кожа большими листами лежала аккуратной стопочкой. А какой у него был изумительный стол для работы с кожей!
Разглядывая с тихой улыбкой все вокруг и мысленно воображая, что эта сыромятная кожа, эти ремни и плащи когда-нибудь будут висеть в его лавке, он заметил баночку с коричневым веществом.
– Господин Ладмер, кажется, я нашел ваш дёготь.
Кожевенник, поднимаясь из-за прилавка, ударился головой, выругался и, потирая макушку, последовал взгляду Найяту.
– И правда, вот же он! Прямо под носом, тьфу ты, Единый! – Довольный старичок чуть ли не вприпрыжку подошел к заветной баночке. – И впрямь говорят – хочешь что-то спрятать, положи это на видное место. Благодарю, Найяту. Без твоего цепкого глаза провозился бы до самого заката. – Он победоносно положил баночку на прилавок. – Ну… давай, выкладывай, что там у тебя, да побыстрее. Мне этим дегтем еще шкуры пропитывать…
Найяту положил связку на прилавок. Ладмер достал из кармана монокль и, взяв одну шкуру в руки, пригляделся.
– Что стряслось? – спросил он, заметив пятна грязи на мехе.
– Упал по дороге сюда.
– Ты, Найяту, хоть и зоркий аак’си, но крайне никудышный обманщик. Что, опять дружинники пристали?
Его молчание все сказало за него.
– Понятно… – Ладмер погладил шкуры, пробуя их на ощупь. – Когда-нибудь это закончится, мой друг, и их грехи обязательно учтет Единый, как только они предстанут перед ним. Вот тогда-то они и пожалеют, что издевались над вашим народом.
Найяту ничего не ответил. Слова Ладмера, при всем уважении к нему как к исключительно добропорядочному нииту, не значили для него ничего, особенно когда речь шла про их бога.
– Вот что, Найяту, я буду с тобой честен, – выдохнув, сказал кожевник и снял монокль. – Дела в лавке сейчас совсем плохи. Клиентов мало, все теперь бегут к другим мастерам, использующим эти паровые машины… – На лице Ладмера образовалось выражение неприязни. – Как же это неэстетично, доверять кожу, такой прелестный материал в руки какой-то… ай, ладно, чего тебе слушать ворчание старика. Мир меняется, и, видимо, придется меняться вместе с ним. В общем, я не буду ходить вокруг да около и скажу честно: я не смогу заплатить тебе полную стоимость этих шкур, будь они даже все до единой чистые.
Оба они некоторое время молчали. Последние слова, сказанные стариком, особенно ударили в голову. Вот уж кому, а его народу пришлось меняться и подстраиваться лишь для того, чтобы выжить. Тысячи сезонов его предки жили в мире и гармонии наедине с природой, не меняя в своей жизни ничего. То время казалось чем-то невообразимо далеким и порой рассказы стариков о нем звучали как легенды. Ведь он сам никогда не знал такой жизни и родился уже под властью ниитов.
– А ведь мой отец еще до Великой Миграции из Заречья был лучшим кожевником во всем королевстве. Сам царь Фарелл, да простит его Единый, брал у него заказы. Стеганки, броню, наручи… чего он только ему ни делал! И всему этому научил меня! И ведь не было тогда этих машин, ну как, были, конечно, но не так сильно мешали… и жили мы… – Он снова тяжело выдохнул. – Жаль, что все так сложилось…
Найяту лишь урывками слышал, что нииты прибыли сюда, в Ксахко, спасаясь от ужасного бедствия. Какого именно – он не имел понятия, и, честно говоря, не желал знать, поскольку это было ему совершенно безразлично. Сейчас его волновало одно – деньги.
– Господин Ладмер, близится сбор дани…
– Да, Найяту, я знаю. Мне тоже предстоит бросить немалую долю кровно заработанных деньжат в казну нашего горе царя. И если ты думаешь, что этот мирный договор с райданцами улучшит наше положение и платить мы станем меньше – даже не рассчитывай. Уверен, Делан уже заплатил им кучу золотых, чтобы выкупить своего сынишку и откупится от их нападений на торговые суда со смолой, плывущих на юг, к алрамийцам. Помяни мое слово, из этого союза с райданцами ничего хорошего не выйдет и такие простые люди, как мы с тобой, еще долго будут расплачиваться за ошибки Делана. Кстати, ты слышал, как теперь величают нашего любимого царя?
Найяту покачал головой.
– Делан Жалкий, – прошептал Ладмер. – Как по мне, прозвище что ни на есть подходящее.
Ладмер нагнулся под прилавок. Раздался звон монет, и на столе перед Найяту оказались три серебряные кроны – крошечная часть от всей той суммы, что ему предстояло выплатить сборщикам дани в качестве долга. На мгновение он потерял опору под ногами. В висках запульсировало от нахлынувшей боли.
– Прости, Найяту, я знаю, что это очень мало. Но это все, что я могу дать тебе.
Не сказав ни слова, Найяту сгреб ладонью монеты и положил их в карман накидки.
– Спасибо, господин, – с трудом выдавил он из себя и направился к выходу.
– Это твоя супруга сшила?
Найяту медленно развернулся и увидел, как Ладмер указывает на пончо, надетое на нем. В ответ он медленно кивнул.
– Овечья шкура? – поинтересовался кожевник.
Найяту снова кивнул.
– Прекрасное пончо. Я хочу купить его у тебя, что скажешь? – Ладмер положил на стол одну серебряную монету, заставив Найяту улыбнуться.
– При все уважении к вам, господин, но я не могу его продать.
– Почему? —Ниит посмотрел в недоумении.
– Потому что это ее подарок.
– А если бы я тебе предложил десять золотых?
– Хоть сотню, господин. Добровольно я никогда не отдам вам подарок, сделанный мне женой.
Ладмер засмеялся, слегка ударив по столу.
– Настырный же вы народ! Слишком уж правильные… Это вас погубит, помяни мое слово! В мире, где правят силуиты, нет места честности. Тут кругом все норовят друг друга ободрать и ограбить. – Ладмер произнес это так, словно и сам когда-то имел дело с подобным. – Ну хорошо, мой друг, так и быть!
Найяту недоумевающе посмотрел на Ладмера, чье полноватое лицо засияло от улыбки. Пальцем он поманил его к прилавку, приглашая для личной беседы.
– Вот что, на следующей неделе я уезжаю навестить брата в Сторград. Женится он, уже в четвертый раз! Бедная его жена, если б она только знала, что за нерадивый у меня братец… Ни на что не годный субъект, но женщин всегда мог очаровать. Никогда не понимал, что такого они в нем находят! Короче, о чем это я, меня не будет с неделю, а лавку без присмотра оставлять боюсь. Сам знаешь, времена сейчас какие… спасибо нашему Жалкому. Я давеча думал поручить это дело моему кузену, да только он все не просыхает. Кажется, будто сидр пьет и им же закусывает. Боюсь, напортачит… Сам ворам дверь откроет. Короче, чего я все вокруг да около хожу! Найяту, мой дорогой друг, мог бы ты приглядеть за лавкой? Разумеется, не бесплатно!
Найяту просиял. Не верилось, что проблема его решится столь стремительно.
– Конечно! – ответил он без промедления. – Конечно, господин!
– Только есть два условия. – Ладмер показал указательный и большой палец. – Первое – я хочу, чтобы ты находился здесь постоянно на протяжении всего моего отъезда. До твоей землянке идти полдня, а я не хочу, чтобы за это время здесь пустовало, смекаешь?
