– Не думаю.

– А думать и не надо. Если бы все вокруг думали, перед тем как что-то сделать, то может и эпидемия не случилась бы. И ты бы меня не принес сюда. Застрелил прямо там, в подсобке. Но ты этого не сделал, потому что ты поступил по совести. Потому что ты поступил по зову морали. А я не верю морали, потому что постоянно оказываюсь в заднице, вроде этой. Да, я соврал тебе. Но ты и представить себе не можешь, сколько раз меня предавали. Я не хочу, чтобы это повторилось снова.

Я опустился на стул. Сформулировать ответ на такое душевное излияние было непросто. Он словно рассказал всё, не сказав ничего конкретного. А мне нужно было знать точно. Всю правду.

– Айзек это ты или твой отец? Если он, конечно, твой отец.

– Нет, нет. Он… просто был близким мне человеком. Я сказал, что он мой отец, потому что…

– Хотел меня разжалобить?

– Когда у тебя нет физической силы, остается использовать любую особенность, чтобы выжить.

– Хорошо… То есть ладно, я могу это понять. Но…

– Я не думал, что задержусь в Виллсайле дольше двух дней. Для меня ты был всего лишь первым встречным. Безымянным. Я не чувствую вину. Я привык находиться среди людей, где убийства и ложь – это повседневное явление. Только сейчас я понимаю, что ты другой. Мне странно слышать, когда ты упрекаешь и злишься на это, а не… Переходишь к каким-то радикальным действиям? Я не знаю. У меня болит голова и нога, я просто хочу вырубиться и пролежать так до завтрашнего дня. Ты можешь меня выгнать, но… Ты же ведь не хочешь этого, правда? Зачем ты тратил на меня медикаменты, если там, – он указал на окно, – меня убьют. В лучшем случае. Поверь, если ты сдашь меня Джонсону, то тебя в живых тоже не оставят. Я не буду говорить о тебе, но они всё равно поймут. Джонсон этим и отличается от остальных. У него есть голова, и он умеет ей пользоваться. Он не поверит, что я самостоятельно смог обработать рану.

Он уставился на меня так, что по моим рукам и спине пробежали мурашки. Это был взгляд взрослого, сознательного человека, а не того наглого мальчишки с улицы.

– Почему Джонсон ищет тебя? – спросил после короткой паузы.

– Я точно не знаю. Честно не знаю. Скорее всего, дело в Айзеке. Теперь, когда он мертв, спрос будет с меня.

– Даже если они не найдут тебя здесь… Куда ты будешь идти дальше?

– Не знаю. Я просто бесцельно скитаюсь по городам и ищу что-то такое, что я смог бы назвать домом. Пока у меня получается плохо. Может, такое место просто не существует?

Странно, но во не осталось и следа злости. Тягучая печаль и капелька любопытства, но точно не злость.

– Меня зовут Алекс, – сказал мальчик. – Ты можешь меня ненавидеть. У тебя есть на это право.

Я молча кивнул. Поднялся, помог ему забраться на кровать. Он тут же распластался на матрасе, блаженно прикрывая глаза. Я приметил, что он всё еще сжимает в ладонях тот самый зеленый кубик. Мне даже стало интересно, откуда он, но спрашивать, разумеется, я не стал. Только хмуро (так получилось против моей воли) сказал:

– Я разрешу тебе остаться, пока нога не заживет. Но когда ты сможешь ходить, тебе лучше воспользоваться этим и уйти.

– Ладно. Я уйду, но прежде хотелось бы узнать твое имя.

Алекс (как непривычно мне это имя) посмотрел на меня, прищурив один глаз. Я не хотел называться, но это уже было как-то невежливо. Он же сказал свое имя.

– Фирмино.

– Чего? – он скривился. – Это ругательство или тебя назвали в честь каких-то таблеток?

Нет, он всё-таки меня раздражает.

– У меня нормальное имя. Я итальянец.

– Ну, у тебя такой акцент, что грех не понять.

– Тогда зачем ты пытаешься меня оскорбить?

– Эй, я не оскорблял. Просто это дурацкое имя. На твоем месте я бы взял псевдоним.

– Если тебе что-то не нравится, то я с радостью покажу, где дверь.

– Не горячись. Мне не нравятся длинные имена. Буду называть тебя Фир. Пойдет?

– Пойдет.

– Тогда рад знакомству, Фир.

– Я тоже, – «наверное» добавил мысленно.

Он улыбнулся, а я молча вышел из комнаты.

Порой мне хочется уехать отсюда. Не знаю, куда и зачем; я просто хочу держать руль прямо до тех пор, пока не упрусь в стены какого-нибудь города. Хочу начать жизнь с чистого листа. Собрать вещи в маленький чемоданчик, поставить кассету в рабочую магнитолу и не оглядываться. Больше никогда.

Почувствовать себя свободным и проникнуться эйфорией дороги… чего-то светлого, что ждет меня в будущем. Откреститься от огорчений, боли, злости. Забыться. Стать тем, кем я всегда мечтал быть. Я точно знаю, что мое счастье не здесь. Но уйти отсюда я не могу.

На то много причин. Теплый дом, вкусная еда, чувство безопасности и все мои воспоминания. Они здесь, спрятаны на чердаке под скатом крыши, где Освальд рассказывал мне истории о кровавых тиранах Англии. На кухне у деревянного стола, где мы обедали и ужинали вместе. В гостиной рядом с креслом, где любила вязать миссис Бейтс. В моей маленькой комнатке, где с потолка сыпалась штукатурка. Я привязан к этому месту.

Иногда мне кажется, что я исчезну вместе с ним.

На самом деле мои мечтания не были такими нелепыми. Ходили слухи об общине выживших на севере страны. Поселение, нет, настоящий город, где люди занимаются повседневной рутиной: работают, смотрят телевизор, играют в карты, а по вечерам расслабляются в пабах. Высокие стены, электричество и целая куча военных. Там было абсолютно всё, о чем я мечтал. Но как туда попасть? Да и существует ли это место на самом деле?

Мечтать – значит страдать. Но я, подобно любому человеку, не мог не мечтать.

А появление мальчишки лишь сильнее раздразнило мое воображение. Он говорил, что прошел полстраны, верно? Может, он видел этот город? Он должен был знать. Обязан был знать хоть что-нибудь.

И я решил выпытать у него. Весь вчерашний день мальчик проспал (даже ни разу не вышел из комнаты); лишь утром и вечером, когда я приходил менять повязку, он поднимался с постели и обменивался со мной парочкой бессмысленных фраз. Говорил он без лишних эмоций, но я всё равно чувствовал холод в его голосе. У меня не было причин проявлять к нему симпатию, но его пренебрежение отчего-то удручало. Поэтому я решил попытаться сблизиться с ним. Я не хотел привыкать к нему или требовать этого взамен – мне просто хотелось разрушить тягучее напряжение. Вот и всё.

Подумав, что ему могут пригодиться костыли для свободного передвижения по дому, я прорылся весь вечер на чердаке, ведь точно помнил: они были где-то здесь. Костыли я смог отыскать, а вот нужные слова – нет.

Я надеялся сегодня выстроить с ним полноценный диалог. Попытаться. Мне несколько стыдно признаваться, но для этого я даже заранее подготовил темы для разговора и выписал их на листочек. Здесь были как нейтральные вопросы, так и довольно важные для меня. И первым по важности я, конечно же, поставил вопрос о городе на севере.

Сжимая список в руке, неся костыли под мышкой, я подошел к двери и несколько раз постучался. Откликнулся он не сразу (видимо я его разбудил), только через несколько минут пробурчал:

– Заходи.

Я зашел в комнату, пряча смятый листок в кармане брюк, и вдруг растерялся, как маленький беспомощный мальчик. Мне стало неловко от этого пристального надменного взгляда. Всё-таки асоциальность сильно сказывалась на моем поведении – я вновь не знал, как начать разговор. Даже заранее заготовленные вопросы не помогли. К счастью, Алекс (я никак не могу привыкнуть к его имени) отличался болтливостью, поэтому начинать диалог первым мне не пришлось.

– Сегодня солнечный день, правда? – он кивнул на окно, которое я предусмотрительно зашторил.

– Да.

– Сейчас ведь осень. Дождь, грязь, серость. Ранний вечер и позднее утро. Туман, из-за которого мурашки по коже. Порой мне кажется, даже солнце надо мной светит по-другому. Тускло и блекло. Ты когда-нибудь ощущал это?