Путь мой можно условно разделить на три точки: дом – центральная площадь – смотровая башня. Забравшись на последнюю, я мог просмотреть весь город с высоты птичьего полета, что давало мне неплохое преимущество над всеми теми, кто оставался внизу. По времени такой путь занимал около полутора часов. Сегодня, даже вопреки проверенному на протяжении многих лет графику, я не хотел мокнуть под дождем или подвергать себя опасности встречи с зараженными, и потому выбросил из маршрута центральную площадь, направляясь сразу к смотровой башне.

Я шел знакомыми пустынными улицами. Шорох листвы под своими же ботинками заставлял поёжиться, лишний раз обернуться назад, а желание прийти домой поскорее – ускорять шаг. Но если не брать в расчет мое хмурое настроение, ничего вокруг не предвещало беды. Это были всё те же мертвые покосившиеся дома (отпечаток прошлого), которые на моей памяти были такими с самого начала. По той простой причине, что приехал я в Виллсайл – пригород шумного Лейтхилла – уже после тех событий. Да, я помнил свой дом, помнил школу, помнил родной город прежним, еще не заброшенным. Но Виллсайл, который стал для меня вторым (хотя правильнее было сказать третьим) домом, я не представлял иначе.

Но попытался представить, опуская взгляд на разбитый асфальт, покрытый мхом, слоем грязи, осколками стекла, и посеревшими листьями. Среди всего этого мусора я заметил единственный кленовый листок, еще не утративший ярко-оранжевый окрас. Такие листки дети использовали для создания… Как же он назывался? Ах, точно, гербарий! Я поднял листок, крепко сжимая его между пальцев, и поднес к солнечному свету, прищуривая один глаз. Вроде дети их высушивали между страничками книг, а потом клеили в тетради. Занимательное занятие.

Именно в этот момент, когда я был занят размышлениями, не создать ли мне собственный гербарий в следующем году, раздался выстрел. Звук этот стал настоящим шоком для меня (зараженные оружием уж точно не пользуются).

Я инстинктивно пригнулся, взял в руки дробовик и на всякий случай снял его с предохранителя. Осталось понять, откуда стреляли. Взгляд мой упал на одноэтажное здание, служившее когда-то в роли второсортной забегаловки. Словно в подтверждение моей догадки прозвучал второй выстрел. Значит, кто-то устроил перестрелку внутри здания. Но кто? Был ли он один или их там целая группа? Случайные путники или вооруженные до зубов бандиты?

На корточках прокравшись к одному из окон, я прижался к стене и заглянул в щель между досками, которыми было заколочено окно. К моему удивлению, зал был пуст. Возможно, стрелявший заметил меня и спрятался за барной стойкой в ожидании, что я зайду внутрь. Но этот вариант показался мне маловероятным: вряд ли стрелявший мог увидеть человека на улице с такого расстояния. Оглядев периметр, я также отбросил вероятность встретить кого-то снаружи и получить пулю в спину: следы на земле ясно говорили о двух, от силы трех людях. И все они были внутри.

Пришлось рискнуть. Я пробрался к открытой двери, что само по себе говорило о наличии незваных гостей в моем городе, и, не сомневаясь ни секунды, шагнул в зал. Ладонь левой руки лежала на прохладном стволе дробовика, а указательный палец правой – на спусковом крючке. Шаг, второй, третий. Под ногами зашуршали бумажные упаковки для обедов на вынос. На четвертый шаг хрустнуло стекло разбитой бутылки. Я затаил дыхание, обводя зал взглядом. Никого.

– Дерь… Плохо, – прошипел я, подавляя порыв ругнуться.

Тут из помещения, вероятно служившего подсобкой, раздался неясный шорох.

– Так вот ты где…

Я постарался подобраться к двери подсобки как можно тише. Внутри и вправду кто-то сидел. Понять это можно было по сдавленному шепоту, будто молитве или тихому ругательству. Я собрался с духом, крепко вцепился в ружье и толкнул дверь ногой, надеясь одержать верх благодаря эффекту неожиданности.

– Шевельнешься – убью, – громко и четко произнес я, наставляя дуло дробовика на незнакомца. Оружия в его руках не было, что уже сильно облегчало мне задачу. Лица же я не мог увидеть из-за кромешной темноты в подсобке. – А теперь руки вверх, живо. Попробуй только выкинуть что-нибудь. У меня хорошая реакция.

Незнакомец пристально смотрел на меня.

– Ты глухой? Выходи на свет. Меня лучше не злить.

Он молча указал в угол комнаты. Я не решился отвести взгляд от незнакомца, но краем глаза заметил нечто похожее на человека. На тело.

– Выходи, – повторил я. – Считаю до трех.

Молчание.

– Один. Два.

– Не надо. Пощадите.

– Тогда делай, что я тебе говорю.

Парень медленно поднялся, держа руки так, чтобы я видел их.

– Я ребенок, – сказал он. – И я безоружен.

По росту незнакомец и вправду походил на ребенка.

– Не ври. Я слышал выстрелы.

– Это он, – мальчик снова указал в угол комнаты. – Его укусили и он… Покончил с этим.

Голос мальчика дрогнул, и мне даже стало его жаль. Но лишь на пару секунд.

– А тебя?

– Нет… Нет, я чист. Можете проверить.

– Вас было двое?

– Да.

– Где припасы?

– Здесь. В рюкзаке, – он кивнул на лежащий рядом с ним рюкзак. – Но это всё, что у меня есть. Не отбирайте последнее.

– Посмотрим.

Я отступил, давая мальчику выйти. Он долго колебался, но всё же решил выбраться на свет. Первое, что мне бросилось в глаза – это его блондинистые волосы и запачканная кровью коричневая замшевая жилетка. Одет он был в эту самую жилетку, зеленую клетчатую рубашку и грязные джинсы с кучей заплаток. На ногах красовалась разная обувь (видимо из-за неё я и ошибся в следах): на левой ноге это была кроссовка, замотанная изолентой, а на правой – сапог.

– Пощадите. Мне нет даже четырнадцати, – с дрожью в голосе произнес мальчик.

– И что? Возраст не мешает тебе оказаться чокнутым убийцей. Так что не рыпайся.

Я сделал шаг навстречу, все еще держа его под прицелом. На первый взгляд следов укусов и вправду не было. Но обольщаться насчет этого мальчика не стоило. Я вывернул его карманы, заставил расстегнуть жилетку и, в конце концов, нашел охотничий кинжал.

– А говорил, что безоружен…

– Что такое нож для дробовика?

Здесь я был вынужден согласиться. Спрятав кинжал за пояс, я вернулся в подсобку. Он не соврал: тело мужчины, что вероятно проделал путь до Виллсайла вместе с мальчишкой, было покрыто следами укусов. Хоть меня и смутил тот факт, что я отчетливо слышал несколько выстрелов, заострять на этом внимание я не стал. К горлу подкатил ком лишь при одном виде этой мерзкой картины.

Я забрал рюкзаки и сумку из подсобки и вернулся к мальчику, которого всё это время не упускал из вида. Рюкзак, принадлежавший ему, я узнал сразу: вряд ли взрослый мужчина стал бы украшать свои вещи многочисленными значками и нашивками. Расстегнув молнию, я принялся одной рукой доставать из него вещи, в надежде найти хоть что-нибудь полезное. Мальчик, который до этого момента не подавал голоса, резко встрепенулся и даже оскалился.

– Какого… Это мои вещи!

– Умолкни.

– Да пошел ты!

Он попытался наброситься на меня, но был остановлен предупредительным выстрелом в стену.

– Хватит. Не подходи, – я насторожился. Прыткий, однако.

Мальчик же поднял руки, будто принимая свое поражение. Я видел, как у него дернулся кадык. Он презрительно сощурился и сквозь зубы кинул:

– Чудовище. Ты гребаный бандит. Именно из-за таких как ты умирают люди.

Я замер.

– Из-за вируса.

– Нет, из-за бесчувственных тварей, вроде тебя, готовых за жалкие остатки друг другу глотки перегрызть. Вирус лишь катализатор.

Брошено это было с такой ненавистью в голосе, что мне стало не по себе. Освальд учил меня дорожить каждой мелочью, найденной среди мусора, но… Ведь эти вещи принадлежали мальчишке, стоящему сейчас прямо передо мной.

– Я не чудовище, ясно?

– Ты прав, – он кивнул. – Ты еще хуже.

– Умолкни, – холодно отчеканил я. – Не нужен мне твой мусор.

Я кинул в него рюкзак, так и не успев увидеть всё содержимое. В конце концов, не похоже, чтобы там было что-то полезное. А отбирать последнее я не собирался. В чем-то этот незнакомец был прав. Я не хотел становиться чудовищем в его глазах.