— Умная ты, Маша, — улыбнулся Бармин юной красавице. — Сразу все по полочкам разложила.

— Не преувеличивай! — отмахнулась княгиня Полоцкая. — Расклад мы разберем с тобой вместе, но позже. А конкретно сейчас я мечтаю отдаться князю. Со светлейшим князем я еще не спала…

Ковенское палаццо — это именно дворец, а не городская крепость, и оборонять его, если в этом возникнет необходимость, будет довольно сложно. Однако люди, сопровождавшие чету Менгденов в поездке, хорошо знали свое дело. Учитывая немногочисленность свиты, они устроили Ингвара и Марию в старой части дворца, в так называемом Свевском флигеле, в котором цокольный этаж выглядел выше обычного, окон по фасаду было относительно немного, да и те — узкие, ланцетовидные[115] в подражание готическому стилю.

К тому времени, когда кортеж Менгденов прибыл из кремля, — было бы куда лучше прогуляться пешком, но кто бы позволил им так рисковать, — все приготовления были уже завершены, и супруги попали в хорошо проветренные и протопленные помещения и, быстро переодевшись, сели за поздний обед. Никаких особых изысков только что начавшая работать кухня им не предложила, но блюда, пусть и простые в приготовлении, были, как всегда безупречны с точки зрения вкуса и сбалансированности белков, жиров и углеводов. Это было принципиально важно для женщин, но самому Бармину все эти хлопоты были пока безразличны. Его могучий организм безупречно перерабатывал всю поглощаемую пищу, так что, сколько бы и чего бы он ни съел, все шло в дело.

«И не надо думать о чертовом холестерине!» — неожиданно вспомнил он свою прежнюю жизнь, в которой с возрастом пришлось исключить из рациона нежно любимые им жареный бекон, жирные сыры и хлебобулочные изделия в ассортименте.

В новой жизни Бармин успел уже об этом забыть, поскольку все эти ограничения перестали быть актуальными в тот момент, когда он стал молодым увальнем Ингваром Менгденом, но вот сейчас, сидя за великолепно сервированным столом и с завидным аппетитом уплетая калабрийский пирог «Murseddu» с начинкой из мясного рагу, вдруг вспомнил. Воспоминание это его, однако, не порадовало, потому что, начав с обычных для его прежнего возраста «диетических» ужасов, он обратился мыслью к тому, что составляло там и тогда смысл его жизни. Вспомнил о семье, друзьях и коллегах, о работе и пациентах, о недописанных статьях и о книге, которая как раз сейчас должна была выйти из печати, и даже о такой глупости, как его очередная платоническая любовь — новая аспирантка из Харькова Леся по мужу Израилит. Впрочем, никаких особых планов на счет этой льняной блондинки Бармин не лелеял, — не тот возраст, да и обстановка со всеми этими задолбавшими его «#MeToo» не благоприятствовала, — но ему было приятно смотреть на эту юную фемину, щедро демонстрировавшую окружающим свои длинные, «растущие от коренных зубов» ноги в традиционно обтягивающих их, как чулки, джинсах и немалых размеров бюст под, — скажем так, — недостаточно плотной тканью футболки и кружевного бюстгальтера.

«Только глазками!» — ухмыльнулся Бармин, вспомнив эту сексапильную красотку, и автоматически переводя взгляд на свою красавицу жену.

«А вот Машу можно не только глазками, — подвел он итог своим размышлениям. — И… и даже неоднократно!»

— Судя по твоей улыбке, ты явно думаешь не о том, о чем следует, — перехватила его взгляд Мария.

— Два вопроса, — улыбнулся еще шире Бармин. — О чем я должен думать, и о чем я думаю на самом деле?

— Думать ты должен о том, что произошло сегодня в кремле, а сам вместо этого раздеваешь меня взглядом. Ты не подумай, Инг, я не против, но, во-первых, раздевать женщину нужно не взглядом, а руками, а во-вторых, сам же учил, что делу время, потехе час.

— Предлагаю совместить приятное с полезным.

— Это как, — широко открыла глаза любимая жена, — на письменном столе среди деловых бумаг?

— Чем тебе не нравится ванна? — как бы, в удивлении поднял бровь Бармин. — Там можно все, даже поговорить о делах.

— Все-таки ты очень умный, — притворно вздохнула юная женщина. — Но, увы, как ни соблазнительно звучит твоя идея, вынуждена отказаться. Лезть в горячую воду сразу после такого обеда, вредно. А для тебя, милый друг, даже опасно. И не пытайся меня переубедить. Мне Варвара все четко объяснила, что тебе можно, а чего нельзя.

— А про сколько и куда, она тебе ничего не говорила? — съязвил Бармин, но тут же получил заслуженную «обратку».

— Вообще-то, объяснила, но не она, а Еля, и не сейчас, а сразу после того, как ты сделал меня женщиной. Ничего нового, как ты уже знаешь, я от нее не узнала. В книжках и не про такое пишут.

— То есть, мы еще не все попробовали? — попытался Бармин, раз уж такой случай вышел, уточнить позицию Марии.

— Не думаю, — уклончиво ответила княгиня. — Думаю, нас ожидает еще много открытий чудных…

В результате, говорить о по-настоящему серьезных вещах они сели в крошечной, похожей на табакерку из поделочного уральского камня гостиной, примыкающей к их спальне. Слуги разожгли дрова в камине, поставили поближе к огню два кресла и сервировочный столик между ними, подали шоколадный ликер для Марии и по-настоящему старую псковскую старку для Ингвара, засахаренные фрукты и орехи в меду, и, наконец, оставили супругов наедине.

— Вот, собственно, и все, — подытожил Бармин, пересказав в подробностях свой короткий разговор с императором, на который Марию совершенно по-хамски не допустили. — Полагаю, никаких спонтанных решений император не принимал. Все продумал и решил заранее, но, возможно, раскрыл карты раньше, чем планировал. Такое, думаю, возможно.

— Да, пожалуй, — согласилась Мария, — но только в случае, если он не знал заранее про нашу волчицу Рикке[116].

— Мог и не знать, — высказал свое предположение Бармин. — Он знал про коронацию и был явно раздосадован тем, что я туда приглашен. Его, кажется, раздражало даже не то, что это именно я. Хотя, думаю, ему это было неприятно. Он не понял, почему меня вообще пригласили, и вот это, пожалуй, главное. Когда же я рассказал о помолвке, его, я думаю, чуть Кондратий не хватил. Зять Шведского короля — это фигура, с которой, по крайней мере, следует считаться.

— В особенности, когда речь идет о союзнике, ведь Швеция наш стратегический союзник, — добавила свои пять копеек Мария. — Начнись мировая война, твой брак с Ульрикой может стать для империи критически важным.

— Да, это серьезный довод, — согласился Ингвар, не устававший удивляться талантам этой совсем еще молоденькой женщины. Быстрый ум, сильный интеллект, обширные познания в области геополитики и способность делать правильные выводы на основе ограниченного объема данных.

— Но думаю, — продолжил Ингвар, — первым побудительным мотивом было не упасть в грязь лицом. Рикке кронпринцесса и герцогиня, не считая иных титулов, ты удельная княгиня, а я всего лишь граф.

— Приравненный в правах к удельным князьям, — воспользовалась Мария доводом, уже испробованном на императоре самим Барминым.

— Об этом знают только те, кто специально занимается империей, — ответил Ингвар словами венценосца. — А для большинства европейцев граф — это граф, и времена, когда это было не так, давно прошли, и никто о них не помнит[117]. И таких европейцев на коронации будет большинство.

— Выглядит логично, — кивнула женщина. — Второй довод мог прийти ему в голову и позже.

— Скорее всего, так и произошло. Но само решение… Хотелось бы услышать твое мнение.

— Империей уже четыре поколения подряд руководят представители южных и восточных княжеств.

— Не сказал бы, что Старый запад страдает под пятой поработителей, — возразил Бармин. — Столица-то в Новгороде.

— И что с того? — удивленно взглянула на него Мария.