— Но ведь не «а»?
— Э, ну, я думаю, что «а» — это…
Его рот дергается. Опять. Он дразнит меня. Опять. Я ненавижу его.
— Будь ты проклят, — говорю я без всякого тепла.
Он почти улыбается. — Никаких умлаутов. Без диакритических знаков. Нет Мёллера. Или Кирскоу. Или Адельшельд. (прим. пер. в ориг.: Møller, Kiærskou, Adelsköld) Хотя я ходил с ними в школу. — Я киваю, смутно разочарованна. Пока он не спрашивает: — "Разочарована?", и тогда я не могу не спрятаться за своим круассаном и не рассмеяться. Когда я заканчиваю, он определенно улыбается и говорит: — Тебе действительно стоит это съесть. Или вы потеряете своего клиента, и следующая ракета НАСА взорвется.
— Правильно, да. — Я отрываю кусок. Протягиваю ему. — Хочешь кусочек? Я не против поделиться.
— Действительно? Ты не против разделить со мной мой знаменитый отвратительный круассан?
— Что я могу сказать? — Я ухмыляюсь. — Я щедрая душа.
Он качает головой. А затем добавляет, как будто это пришло ему в голову: — Я знаю очень хорошее французское бистро.
Всё моё тело оживляется. — Ой?
— У них тоже есть пекарня.
Моё тело оживляется и покалывает. — Ага?
— Они делают отличные круассаны. Я часто бываю там.
Солнце всё ещё светит, птицы всё ещё щебечут, я заметила пять бабочек и… шум на заднем плане медленно отступает. Я смотрю на Эрика, изучаю, как тень от деревьев падает на его лицо, изучаю его так же внимательно, как он изучает меня.
В моей жизни меня приглашали выпить достаточно случайных знакомых, чтобы я подумала, что, возможно, я знаю, к чему он клонит. И в своей жизни я хотел отказаться от выпивки с каждым из этих случайных знакомых, поэтому я научилась не допускать, чтобы этот вопрос вообще был задан. Я хорошо умею транслировать незаинтересованность и недоступность. Очень, очень хорошо.
И всё же, я здесь.
На скамейке в Нью-Йорке.
Сжимаю круассан.
Затаив дыхание и… надеясь?
Спроси меня, думаю я. Потому что я хочу попробовать то французское бистро, которое ты знаешь. С тобой. И ещё поговорить об отмывании денег и комплексном подходе к охране окружающей среды, и пурпурном нижнем белье, которое на самом деле лавандовое.
Спроси меня, Эрик Новак. Спроси меня, спроси меня, спроси меня. Спроси меня.
Вдалеке проносятся машины, смеются люди, и электронные письма накапливаются в моём почтовом ящике восемнадцатью этажами выше нас. Но мои глаза надолго задерживаются на Эрике, и когда он улыбается мне, я замечаю, что его глаза такие же голубые, как небо.
Глава 5
Сейчас
Согласно табличке над консолью выбора этажа (на которой, кстати, нет аварийной кнопки; я мысленно составляю электронное письмо с резкими формулировками, которое, скорее всего, никогда не будет отправлено), лифт имеет грузоподъемность 1400 фунтов1. Внутренняя площадь, по моим подсчетам, около пятнадцати квадратных футов2, четырнадцать3 из которых занимает Эрик. (Как обычно: спасибо, Эрик.) Перила из нержавеющей стали установлены с внутренней стороны, а стены на самом деле довольно симпатичные, белая запекаемая эмаль или какой-то похожий материал, который, возможно, немного устаревает кабину, но эй, это лучше, чем зеркала. Я ненавижу зеркала в лифтах, и я бы ненавидела их больше всего в этом лифте. С ними будет в три раза сложнее избегать мелькающих взглядов на Эрика, чем сейчас.
На потолке, между двумя энергосберегающими (надеюсь?) встроенными светильниками, которые сейчас выключены, я заметила одну большую металлическую панель. И это то, на что я смотрела последнюю минуту или около того. Я не специалист по лифтам, но почти уверена, что это аварийный выход.
Мой рост 152,4 см, Эрик где-то между 192 см и 201 см. Исходя из этого, я прикинула, что высота лифта около 210 см. Слишком высоко, чтобы я могла дотянуться самостоятельно, и слишком далеко от стены, использовать перила для подъема. Но. Но я уверена, что Эрик мог легко поднять меня. Я имею в виду, он делал это раньше. Несколько раз за те двадцать четыре часа, которые мы провели вместе. Например, когда мы проголодались в середине ночи: он поднял меня, как четырех фунтового4 котенка, посадил на свой кухонный стол, пока я ахала от благоговения перед его прекрасным, переполненным холодильником, а затем продолжил осмотр обширной серии китайских остатков пищи, прежде чем поделиться ими со мной. Не говоря уже о том другом случае, когда мы были в его душе, и он засунул одну руку мне под задницу, чтобы прижать меня к стене и…
Дело в том, что он может помочь мне добраться до панели. Я могла бы выбить её, вылезти из кабины, и, если бы мы были достаточно близко к верхнему этажу, я могла бы открыть двери и выбраться наружу. В этот момент я была бы свободна. Свободна, чтобы пойти домой и накормить Оззи, который, без сомнения, сейчас свистит от души, как он всегда делает, когда не ел более двух часов. Он посмотрит на меня, как на ужасную мать грызунов, но потом неохотно примет мою морковную палочку и прижмется к моим коленям. И, конечно же, когда мой телефон поймал бы сигнал, я позову на помощь, чтобы кто-нибудь пришел и позаботился об Эрике. Но я бы не осталась, чтобы увидеть, как он выбирается, потому что у меня уже было достаточно…
— Нет.
Я вздрагиваю и смотрю на Эрика. Он всё ещё в углу напротив моего и смотрит на меня ровным взглядом. — Нет, что?
— Этого не произойдет.
— Ты даже не знаешь, что…
— Ты не вылезешь через аварийный выход.
Я почти отшатываюсь, потому что, несмотря на мои склонности к магическому мышлению, я знаю, что чтение мыслей на самом деле не существует. С другой стороны, я также знаю, что это не первый раз, когда Эрик точно знает, что происходит в моей голове. Он был довольно хорош в этом во время нашего совместного ужина. И потом, конечно. В постели.
Но в этом доме (то есть в моём мозгу) мы этого не признаем.
— Ну, — говорю я, — ты намного крупнее и тяжелее. Значит, ты не сможешь этого сделать. — Кроме того, я не уверена, что доверяю ему, чтобы он не оставил меня здесь. Я доверилась ему раньше и сильно пожалела об этом.
— Ты тоже не сможешь, потому что я не позволю тебе.
Я хмурюсь. — Возможно, я смогу добраться до выхода сама. В этом случае технически ты не должен мне позволять.
— Если это произойдет, я физически помешаю тебе это сделать.
Я ненавижу его. Так сильно. — Слушай, а что, если мы застрянем здесь на несколько дней? Что, если то, что я вылезу наружу — наш единственный шанс?
— Нет никаких оснований предполагать, что лифт не запустится снова, как только будет устранено отключение электроэнергии. Мы пробыли здесь около тридцати минут, что не так много, учитывая, что ремонтная бригада, вероятно, работает с сетью, чтобы устранить неисправность всего квартала. Не говоря уже о том, насколько невероятно опасным было бы то, что ты предлагаешь.
Он прав. Я нетерпелива и иррациональна. Что меня смущает. — Я…только для себя.
Его лицо превращается в камень. — Только для тебя?
— Здесь ты будешь в безопасности. Тебе просто нужно подождать, пока я позову на помощь, и…
— Думаешь, я буду в порядке, если ты подвергаешь себя опасности? — Поначалу Эрик не совсем теплый, дружелюбный парень, но я понятия не имела, что он может звучать так. Обманчиво спокойный, но яростный, ледяной от ярости. Он наклоняется вперед, словно чтобы лучше меня рассмотреть, и его рука тянется вверх, чтобы обхватить поручень, костяшки пальцев побелели. Я на мгновение представляю себе, как он переламывает его надвое.
Его гнев, конечно, вызывает у меня гнев БПО5 и делает меня такой же злой. Так что я тоже наклоняюсь вперед. — Не понимаю, почему бы и нет.
