Это быстро обостряется. По крайней мере, для меня. Проходит несколько секунд, может быть, минут, в течение которых мы просто целуемся, целуемся и целуемся, Эрик наклоняется еще ближе, а я следую его примеру, жидкий тепло разливается внутри меня. А потом я начинаю замечать их: тихие стоны. Резкое шипение, когда его член трется о внутреннюю часть моего бедра. То, как его пальцы жадно впиваются в мои бедра, затылок, поясницу. Он попеременно то прижимает меня к себе так сильно, как только может, то вообще избегает прикасаться ко мне, упершись руками в край полки, чтобы оставить между нами некоторое расстояние. Я думаю, что он, возможно, пытается замедлить процесс. Может быть, сбавить темп.
Думаю, ему это не удается, не очень хорошо.
Я отстраняюсь, и его глаза медленно открываются. Они стеклянные, расфокусированные, почти черно-синие, застывшие на моих губах. Когда он пытается наклониться для очередного поцелуя, я останавливаю, положив руку на грудь. — Спальня? — Я задыхаюсь, потому что он выглядит так, будто может просто трахнуть меня в коридоре, и я боюсь, что с радостью ему это позволю. — Или, если хочешь. . вот. . хорошо, если ты…
Он кладет руку под мою задницу и несет меня по коридору, как будто я не тяжелее его кота. Когда он включает свет, кровать огромная и не заправленная, а в комнате так пахнет им, что мне приходится ненадолго закрыть глаза. Он ставит меня на ноги, и я собираюсь спросить его, так ли это необходимо, не могли бы мы сделать это в полумраке, но он уже расстегивает рубашку, не сводя с меня глаз. У меня пересыхает во рту. Если подумать, свет не помешает. Вероятно.
Эрик — это гора. Гигантский купол из плоти и мускулов — не GQ-образных, не нелепо очерченных, а солидных, размером с дубовую рощу, и я могла бы погрузиться в разглядывание и катастрофически потерять счет времени, потому что:
— Раздевайся, — говорит он, нет, приказывает, и я снова вздрагиваю. Что-то в нем есть. Что-то властное. Как будто его первый инстинкт — командовать. — Сэди, — повторяет он. — Раздевайся.
Я киваю, сбрасываю сначала джинсы, потом свитер. Я отчаянно ищу в себе мужества, чтобы продолжить, когда слышу низкое, хриплое: — Не пурпурные.
Я смотрю вверх. Эрик стоит передо мной, голый, высокий, большой и словно… словно второстепенное божество из какого-нибудь скандинавского пантеона, замкнутое существо, которое предпочитает держаться в тени, но всё равно может получить пару островов Балтийского моря названных в его честь. Он великолепно не стесняется своей наготы. Я, с другой стороны, видимо, слишком смущена, чтобы снять свою белую майку или заглянуть ниже его пупка.
Не то, чтобы он, кажется, замечает. Его глаза снова остекленели и смотрят на то, как мои черные трусики обтягивают бедра, словно он хотел бы, чтобы они были выжжены на его сетчатке. У меня возникает искушение снова надеть джинсы. — Что?
— Они не пурпурные.
— Я не… Ой. Я пошла домой и переоделась. А также… считается ли это презентацией? — Мне всё равно следовало надеть что-нибудь поприличнее. Может быть подходящий бюстгальтер. Проблема в том, что, если бы пять часов назад кто-нибудь сказал мне, что к концу дня я окажусь в спальне Эрика Новака, я бы списала это на лихорадочный сон и дала бы ему немного адвила. — И это не пурпурный, это…
— Лавандовый, — говорит он с едва заметной улыбкой, а потом мне уже не нужно долго думать, потому что одно из его бедер скользит между моими, и он проводит меня спиной вперед к своей кровати. У меня под спиной пуховое одеяло, и довольно устрашающая эрекция, на которую я до сих пор не могу заставить себя смотреть, и сотни фунтов датского достоинства надо мной. Эрик нетерпелив, решителен и явно опытен. Он стонет мне в шею, потом в грудь, бормоча что-то, что может быть "блять", или "идеально", или моё имя. То, как он думал об этом весь день во время совещаний, весь гребаный день. Его руки скользят под мой топ и поднимаются вверх: мягкое массирование, снова стоны и немного мягкого "блять, Сэди, блять", легкий щипок за сосок и жадный укус через ткань, и это кажется идеальным, пугающим, волнующим, новым, грязным, правильно, хорошо, мокро, неловко, возбуждающе, быстро — всё это и всё сразу.
Затем, на следующем вдохе, всё растворяется. Кроме одного: пугающе.
Эрик зацепил пальцами резинку моих трусиков, снял их. Он целует мои бедра, полные губы прижимаются к моему животу, и я точно знаю, что он собирается сделать, но я не могу перестать думать, что он…
Он действительно очень большой. И его предплечье лежит на моём животе, прижимая меня к кровати, и я встретила его — черт, я встретила этого парня сегодня утром, и хотя я немного погуглила, чтобы убедиться, что его настоящее имя не Макс МакМердерер, я ничего о нем не знаю, и он намного крупнее и сильнее меня, и так ли я хороша в этом, и он может сделать со мной все, что захочет, он может заставить меня, и мне жарко, мне холодно, я не могу дышать и…
— Останавись! Стоп-стоп-стоп…
Эрик останавливается. Мгновенно. И я моментально вылезаю из-под него, подтягиваясь к изголовью, подтягивая ноги и обхватывая их руками. Его глаза смотрят на меня, снова светло-голубые, снова видящие. Что он собирается делать? Что он…
— Эй, — говорит он, отступая назад на своих коленях, словно давая мне еще больше места. Его тон мягкий, как будто он подходит к пугливому, раненому дикому животному. Большая часть моей паники тает, и… Боже мой. Что не так со мной? Мы хорошо проводили время, с ним всё было в порядке, а я должна была пойти и стать чертовой чудачкой.
— Мне жаль. Я только. . Я не знаю, почему я волнуюсь. Ты просто такой большой, а я почти никогда… Я не привыкла к этому. Прости.
— Эй, — снова говорит Эрик. Его рука тянется ко мне. Зависает над моим коленом. Потом он, кажется, передумает и отдергивает её, от чего мне хочется плакать. Я всё испортила. Я это испортила. — Всё в порядке, Сэди.
— Нет. Нет, это не так. Я. . Я думаю, проблема в том, что я делала это только со своим бывшим, и я…
— Я понимаю. — Его лицо становится безличным, пугающим. — Он причинил тебе боль?
— Нет! Нет, Оскар бы никогда. Это было хорошо. Просто он… отличался. От тебя. — Я нервно смеюсь. Надеюсь, я не расплачусь. — Не то чтобы это плохо. Я имею в виду, все люди разные. Просто…
Он кивает, и я думаю, что он это понимает, потому что выражение его лица проясняется. Что, в свою очередь, помогает мне чувствовать себя немного менее тревожной. Как будто мне не нужно ютиться от него, как от заразного бешеного животного. Я делаю глубокий вдох и придвигаюсь ближе, к центру кровати.
— Прости, — говорю я.
— Почему ты извиняешься? — Кажется, он искренне озадачен.
— Я просто не думала, что это будет чувствоваться. . страшно. Я думала, что буду намного круче. Более эффектной, наверное.
— Сэди, ты… — Он выдыхает и снова тянется ко мне. На этот раз он не останавливается и откидывает мои волосы назад, заправляя их мне за ухо, словно хочет увидеть моё лицо полностью. Как будто хочет, чтобы я его увидела. — Ты не должна быть такой. Я привел тебя сюда не для того, чтобы ты выступала передо мной.
Сглатываю комок в горле. — Верно. Ты привел меня сюда, потому что я сделала тебе предложение, а потом…
— Я привел тебя сюда, потому что хотел быть с тобой. Я бы продолжал гулять по городу до рассвета, если бы ты этого хотела. Итак, вот что я предлагаю: мы можем провести ночь, трахаясь, и я не буду лгать, мне бы это очень понравилось, но мы могли бы также поиграть в «Угадай, кто?», или ты можешь помочь мне дать коту моего брата лекарство от блох, так как это работа двух, может быть, трех человек. Любое из вышеперечисленного подходит.
Я очень, очень не хочу плакать. Вместо этого я позволила себе упасть обратно в постель, положив голову на его единственную подушку. — А что, если я захочу сыграть в видеоигру FIFA?
— Я бы попросил тебя уйти.
