На следующий день было воскресенье. Я поехал к Эдуарду. И наконец увидел ее. Я чувствовал неловкость и понимал, что Настя испытывает то же. Мы старались не смотреть друг на друга, и я начал волноваться, как бы Эдуард не почувствовал неладное.

Эдуард расспрашивал меня про вчерашнее мероприятие, я несколько рассеянно отвечал ему про то, сколько было участников, про наиболее значимых выступавших, про самые интересные моменты. Тут я вспомнил слова Аркадия Ивановича и воспроизвел их:

– Получилась вполне удачная демонстрация единства руководства страны и активной части общества в стремлении проведения реформ.

– Будет какой-то толк от этой демонстрации? – Брат смотрел на меня с легкой усмешкой.

– Надеюсь, что будет. Телевидение снимало. Все каналы. Репортажи шли с утра до самого вечера.

– Скоро все забудется.

– Конечно, забудется. Чтобы не забылось, власти надо регулярно взаимодействовать с активной частью общества, а не ограничиваться парадными мероприятиями. Но они тоже нужны. Время от времени.

Я все-таки посмотрел на Настю. Ее лицо было прекрасно – тонкие, благородные черты, умные, чуткие глаза. Не хотелось отводить взгляд. Но я отвел. И тотчас услышал ее голос, чересчур оживленный:

– Вы обедать будете? Или разговорами обойдетесь?

– Конечно, будем. – Эдуард глянул на меня с тихой ласковостью. – Поедим. И выпьем. Так?

– Так, – не слишком бодро подтвердил я.

– Тогда я пошла накрывать. – Настя поднялась из-за стола.

– Может, тебе помочь? – спросил я.

– Справится она. – Эдуард положил свою руку на мою. Вид у него был заговорщический. – Справится. А мы давай аперитивчик примем.

Он поднялся, подошел к стенке из темного дерева, открыл бар, достал бутылку бехеровки и две рюмки. Наполнил их, взял одну, дождался, когда я подниму свою.

– За наше здоровье! – провозгласил он и с явным удовольствием выпил содержимое рюмки, смакуя горьковатый вкус настойки.

Я последовал его примеру. Мне нравилась бехеровка. В советские времена ее можно было найти в Москве, и я раза три покупал пол-литровую бутылку. Мы употребили еще по две рюмки, после чего переместились в кухню.

За обедом пили хорошее французское вино. Мне хотелось говорить с Настей, но я не знал о чем. Спросил про сына:

– А где Василий?

– У бабушки, – спокойно ответила она.

Кивнув, сообщил через некоторое время:

– А я Кирилла за последний месяц только один раз видел, и то недолго.

– Что поделать, если много работы.

– Да просто он не умеет правильно организовать работу, – вставил свое слово Эдуард. Невинная улыбка гуляла на его лице.

– Не меряй всех по себе. У Олега совсем другая работа. Это разовые мероприятия, отличающиеся друг от друга. – Кажется, ее неловкость ушла. – И команда у него не то что твои подчиненные.

– Хуже? – Эдуард изобразил удивление.

– Ну… они же не на службе.

Хитринка появилась на лице Эдуарда.

– А что это ты его защищаешь?

Настя ни секунды не колебалась с ответом:

– А что ты на человека нападаешь?

Было приятно, что она вступилась за меня, однако я посчитал необходимым вмешаться.

– У меня прекрасная команда. Люди работают за идею. Но, конечно, каждый раз им приходится влезать в новое дело.

– Работают за идею? – Эдуард в очередной раз демонстрировал удивление. – Ты им не платишь?

– Плачу. Мне на это деньги выделяют.

– Ну вот, за деньги, – шутливо попытался поймать меня он.

– И за деньги можно работать по-разному. Ты это прекрасно знаешь.

– Знаю… – Тут он посерьезнел. – Ты мне лучше вот что скажи. Какую страну вы строите?

– Кто – мы? – Я пристально посмотрел ему в глаза.

– Вы. Президент и его команда. В которую ты входишь.

Ну и вопросец он задал. Тут не отшутишься.

– Страну, где закон будет един для всех, независимо от места жительства, положения, пола, где власть будет зависеть от граждан. Страну с экономикой, опирающейся на инициативу и активность граждан. Нормальную рыночную экономику… – Осторожная усмешка выпорхнула на мое лицо. – Я думал, мы вместе строим.

Он чуть заметно мотнул головой:

– Мы – люди служивые. Что нам власть прикажет, то и делаем.

Он говорил не за себя – за всю организацию. Я знал, что ему ответить.

– Вы должны служить закону, а не власти. – Я постарался придать лицу самое невинное выражение.

Мои слова заставили его задуматься. Он даже посмотрел куда-то вверх, сделал недоуменное лицо.

– Разве такое было когда-нибудь в России?

– Нет. Но так должно быть.

– Ты идеалист, – в голосе брата звучала снисходительность. – Это из области мечтаний.

– Это вполне реально, – тут же возразил я.

Он ничего на это не сказал, но его лицо выражало великое сомнение.

– Мне кажется, что Олег прав, – раздался голос Насти. – Так должно быть. И это реально.

Эдуард выразительно посмотрел на жену, потом на меня.

– Вы что, сговорились?

– Да, – отвечал я с довольным видом.

Настина улыбка была спокойной, лишенной всякого напряжения. Чувство смущения покинуло ее. Мне хотелось продолжить разговор с ней.

– Настя, а что у тебя на работе? Что-нибудь изменилось с прошлого года?

– Нет. Руководство изо всех сил демонстрирует преданность новой власти. Жена директора все еще возглавляет лабораторию, но подчиненные ее опять практически не видят… Честно говоря, мне уже давно скучно там работать.

И тут явилась мне странная идея.

– А ты не хочешь уйти оттуда? Заняться, скажем, наукой.

– Я бы ушла, – задумчиво произнесла она. – Только не знаю куда.

– Институт государства и права устроит?

– Еще бы! Но кто меня туда возьмет?

– Вдруг, возьмут… – Я смотрел на ее лицо с удовольствием. Хотелось сделать что-то полезное для нее. – Я знаком с директором. По моей нынешней работе. Регулярно встречаемся. Поговорю с ним. – Да, я достаточно часто встречался с академиком Топорниным, но прекрасно сознавал, что с моей стороны порядочная наглость просить принять на работу родственницу.

– Спасибо, – скромно выдохнула она.

– Еще рано благодарить. – Я перевел взгляд на Эдуарда. Он взирал на меня с безмятежной улыбкой. Невозможно было понять, нравится ли ему мое предложение или нет.

– Спасибо за желание помочь.

– Пожалуйста.

До моего ухода Эдуард не проронил ни слова по поводу моего предложения Насте. Но мне показалось, что он не имел ничего против перехода жены в науку.

На следующий день я вернулся в мой кремлевский кабинет – штаб на Старой площади перестал действовать. Окунувшись в привычные дела, я не сразу вспомнил про свое обещание Насте. Ближе к вечеру позвонил Борису Николаевичу, директору института. Попросил его найти возможность принять на работу юриста с большим опытом практической деятельности, который хочет заняться наукой. Он сказал, что попробует, но как только узнал, что это женщина, спросил после некоторой паузы:

– Это ваша… знакомая?

Я понял, что он имел в виду.

– Борис Николаевич, это не чья-то любовница. Это человек, который умеет и будет работать.

– Хорошо, – буркнул он. – Пусть приедет ко мне послезавтра. Часам к трем.

Я позвонил Насте вечером, рассказал о разговоре с Топорниным. Она растерялась:

– Не ожидала, что все так быстро произойдет…

– А зачем откладывать? И потом: если есть возможность, надо ее использовать.

После некоторой паузы я услышал:

– Ладно, я отпрошусь. Я встречусь с ним. Олег, большое спасибо.

– Пожалуйста. Ты непременно сообщи мне о результатах разговора.

– Да… сообщу.

Она позвонила мне вечером в среду. Голос у нее был взволнованный.

– Олег, ты… перевернул мою жизнь. Борис Николаевич готов взять меня на работу. Научным сотрудником. Ты представляешь?

– Представляю. И очень рад.

– А я не представляю. У меня такое ощущение, что я что-то путаю. Но Топорнин определенно сказал, чтобы я оформляла перевод. Я уже написала заявление.