– Мне бы хотелось, Мария, чтобы вы услышали, что я сказал об этом вашей тете еще до того, как вы мне дали свои объяснения. Поверьте мне, я в самом деле очень хотел бы вам помочь.

– Вы помогли бы мне, – сказала она со вздохом, – если бы вспомнили о предложении, которое сделали мне двадцать лет назад, когда впервые меня увидели.

– Предложил бы вам выйти за меня замуж?

– Так вы помните об этом?

– Конечно, помню.

– С человеком вашего склада я могла бы быть счастлива. Ваша слава могла бы польстить гордости четырех жен. Чего бы вы ни захотели, вы добиваетесь желаемого. Вы любите путешествовать, я могла бы ездить с вами, одевшись в мужское платье. Мы могли быть Ларой и его пажом, но без крови, пятнающей руки Гюльнар[95]. Чтобы любить, я должна восхищаться. Я могла бы полюбить вас, потому что гордилась бы вами. А в противном случае вы понимаете, как они поступят со мной, спеша изо всех сил от меня избавиться: выдадут за первого встречного. Я уже избавилась от двух женихов: субпрефекта и начальника почтовой конторы. Только Господь знает, кому я предопределена.

– Бедняжка Мария!

– Да, и вправду бедняжка. Ведь желая превратить меня в мою противоположность, пренебрегая тем, что дано мне самой природой, они обрекают на несчастье не только меня, но и того, с кем я буду связана.

– Бегите отсюда, Мария! Ваши четыре тысячи ренты означают независимость, вы уже взрослая, и вы свободны. Кто может навязать вам свою волю? Говорят, вы хорошо играете на пианино, говорят, у вас красивый голос… Возьмите учителя, работайте, пойте. Лучше не выходить замуж и стать артисткой, пусть даже посредственной, чем выйти замуж и стать никудышной хозяйкой дома. Хотите, я увезу вас сегодня вечером?

– Слишком поздно. Если бы мы встретились, когда не состоялось мое замужество с графом Ш(арпантье), все было бы по-другому: в отчаянии я была готова на любые крайности. Но с тех пор я стала трезвее и приняла решение: Диана Вернон выйдет замуж за субпрефекта или начальника почты. А если и это положение для меня слишком высоко, я стану королевой табачной лавочки и почтовых марок. Смотрите – лакей, стол накрыт и нас ждут к ужину. Возьмите меня под руку и пойдемте в столовую.

Я взял ее под руку.

Спустя неделю я узнал, что она вышла замуж за хозяина железоплавильного завода по фамилии Лафарг.

Я увиделся с Марией, но не знал, приехала она в Париж по настоянию своих тетушек или, напротив, сама пожелала выбрать именно здесь себе супруга.

Мария не ведала, откуда берутся женихи, которых ей одного за другим представляли. А загадка разрешалась просто: их поставляло брачное агентство Фуа[96].

Мадам де Мартенс в качестве опытной дипломатки взяла на себя тонкую задачу довести брак Марии до благополучного конца. На расспросы Марии, удивленной столь неожиданно возникшей конкуренцией, мадам де Мартенс объяснила, что она по своим делам связана с очень богатым коммерсантом и встречает у него в доме много молодых холостых промышленников.

Познакомить Марию с очередным претендентом было решено на концерте, куда должны были прийти мадам Гара вместе с племянницей, а мадам де Мартенс собиралась представить г-на Лафарга как одного из своих друзей.

«Было это, – пишет Мария Каппель, – в среду, я впервые увидела г-на Лафарга. Погода стояла великолепная, ни облачка в небесной лазури, ни тени дурного предчувствия у меня на душе.

Господи! Почему же печальный ветер, что плачет порой вместе с нашей земной юдолью, не жаловался в этот день, пробуждая ответное эхо в моем сердце? Почему не послали молнию грозовые тучи и не разбудили меня ото сна? Не осветили разверзающуюся пропасть своим синеватым светом? И вы, прекрасные звезды, глядящие с небесного свода, вы мерцали надо мною, но ни одна не упала с небес на землю смертельным предзнаменованием для бедной Марии!»[97].

Мария Каппель нашла г-на Лафарга очень уродливым и, что еще хуже, нестерпимо вульгарным. Второе отвращало ее куда сильнее первого. Однако ее подвижный ум, всегда бегущий реальности, мгновенно отвлекся от неприятного впечатления, она забыла обо всем, слушая музыку, позволив мелодии унести на своих крыльях чувствительную душу.

На следующий день действительность вновь напомнила ей о себе. Марию позвали к мадам Гара, и племянница увидела тетю едва ли не погребенной под горой рекомендательных писем, свидетельств о состоянии денежных дел, отзывов от кюре и мэра о праведной жизни и добром нраве г-на Лафарга.

Г-н Готье, депутат Узерша, в своем письме расточал похвалы характеру г-на Лафарга и подтверждал его необычайно прочное финансовое положение в качестве предпринимателя и промышленника. Он писал, что, будучи связан с ним узами близкой дружбы, смотрит на него как на сына; состояние Лафарга ему хорошо известно, и оно одно из самых прочных и значительных в Лимузене, вдобавок г-н Лафарг обладает весьма редкими достоинствами, которые, безусловно, ведут к успеху – благородным сердцем и безупречной честностью. «Сударь, счастлива будет та молодая женщина, которая доверит ему свою жизнь, – заканчивал достойный депутат перечисление блестящих добродетелей г-на Лафарга, – Будь у меня дочь, я был бы горд и счастлив увидеть его своим зятем».

Ошеломленная потоком похвал великодушию, прочному состоянию, удивительным душевным качествам г-на Лафарга, Мария не решилась вспомнить о его уродливости и вульгарных манерах, которые были ей так неприятны при первой встрече.

«В пятницу тетя отправила г-ну Лафаргу ответ, если не окончательно положительный, то, по крайней мере, благосклонный. Когда я вошла в гостиную, они сидели вдвоем и доверительно что-то обсуждали, мое появление ничуть им не помешало.

– Теперь вам нужно пойти к нашему нотариусу и получить у него все необходимые сведения, – говорила тетя.

– Необходимые сведения! Да они мне совсем не необходимы! После того как я познакомился с мадемуазель Марией, денежные вопросы вообще ничего для меня не значат.

Меня тронуло его бескорыстие, я ощутила к г-ну Лафаргу благодарность. Я протянула ему руку, а он заговорил о своей матери: она готова была любить меня, как дочь. Затем стал делиться своими планами па будущее. Сказал, что Легландье стоит несколько в стороне, но он, Лафарг, часто приглашает к себе гостей и каждую весну ездит по делам в Париж, так что будет привозить меня повидаться с родными.

На следующий день г-н Лафарг принес нам счета своего завода; годовой доход колебался от тридцати до тридцати пяти тысяч франков; когда же департамент достроит дорогу на Узерш и прекратится дорогостоящая доставка руды на мулах, доход завода непременно возрастет. Расширить производство позволит внесенный мной капитал, и тогда ежегодный доход будет составлять уже пятьдесят тысяч.

В воскресенье г-н Лафарг пришел обедать в особняк Гара. Когда я вошла в гостиную, тетя и наш гость посмотрели на меня с таинственным видом, потом мне показали план большого красивого завода и цветную картинку чудесного замка. Его синяя черепица сливалась с синевой неба, фасад с белой террасой выходил в парк, разбитый в виде симметричных квадратов с бордюрами из подстриженного бука и с фонтанами в стиле рококо посередине. Позади замка виднелся фруктовый сад, на лужайке посреди сада – живописные развалины старинной готической церкви. Оказалось, что сад вырос когда-то вокруг картезианского монастыря, от которого теперь остались одни развалины. Вела к замку длинная аллея из тополей, а огораживала сад и парк извилистая, пенистая быстрая речка, благодаря напору ее воды работал завод. Я невольно вскрикнула от изумления, увидев все эти чудеса.

– Замок ваш, мадемуазель, – сказала мне тетя, соединяя наши руки – мою с рукой г-на Лафарга. – Да, замок твой, дитя мое. Мы, не спросив твоего согласия, сократили долгие приготовления и уже сегодня напечатали объявления о свадьбе.