— Я прошу: заткнись, — голос прозвучал хрипло и сдавленно.

— Разыграли целое представление, будто это ваша битва; обманули всех, и отчасти себя! Но вы знали, о, вы всегда знали, что на самом деле страх — ваш союзник, ваш слуга. Потому что — помните? — пока вы боитесь чего-то, вы не можете с этим объединиться. И смерть случайных жертв должна была вас отрезвить, но вы предпочитали бежать, только бы не приходить в себя. Здесь бежать некуда. Что же так вам ненавистно, мистер Ингард? Что же вызывает в вас такое отвращение?

Я обернулся, ощутив прилив страха, будто увидел, как Реддл поднимает палочку для смертельного заклятия. Но Том стоял на прежнем месте. Горло вдруг словно сжалось, и мне стало больно дышать. Я принялся его растирать, но судорога не отступала; во мне росла паника.

— И не связано ли это с мистером Уоллденом?

— Хватит! — голос окончательно осип.

— Вы сказали, его казнили.

— Заткнись...

— И вы остались без учителя. Остались жертвой. Но мистер Ингард, — Том склонил голову; окончательно овладевший собой, безупречный, надменный, циничный, отрешенный от чужих жалких судеб Том Реддл склонил свою умную голову с такой аккуратной вежливостью и вместе с тем легкомысленностью, словно был в гостиной Хэпзибы Смит. — Вы же были и его убийцей.

Я бросился к нему. Я был ослеплен яростью от того, что он заставил меня прямо взглянуть на правду, смириться с которой я так и не сумел. Я придушил бы его; будь в моих руках палочка, он бы уже составил компанию мисс Коул.

И тут раздался оглушительный треск. Змеясь, по льду меж нами легла ломанная трещина, глубокая, шириной фута в три. Том Реддл опустил палочку и направился к ней; я проследил за направлением и почувствовал, как к горлу подступила тошнота. Разлом во льду прошел сквозь тело Флетчли. Я видел... Я...

Том вытащил медальон, поддев за край, торчавший из ледяного обрыва. Там же была рука. Плечо и шея, голова и большая часть туловища Мелиссы остались по другую сторону от трещины. Я продолжал смотреть на истерзанную плоть, даже когда пальцы Реддла впились мне в локоть и потащили к маленькому островку, где серебряная чаша венчала выступ.

Все, что случилось потом, сохранилось в моей памяти фрагментами, блеклыми, путаными видениями, похожими на смутное воспоминание о сне. Но я отчетливо запомнил, как Том оступился; шагнул на край островка и вдруг подвернул ногу, словно вмиг ослабев. Его лицо стало серым, и на лбу выступила испарина. Должно быть, эффект Вингарда действовал на него все сильнее. Он сжал зубы, и подволок меня к выступу.

Я помню: дно чаши казалось изумрудным из-за наполнявшей ее жидкости. Я смотрел на свое отражение, но видел вмерзшее в лед тело, словно другой я все еще стоял над Мелиссой. Видел раз за разом, будто на повторе, как заваливается на бок фигура убитого мной колдуна. Как падает Адрияна, пораженная заклятьем. Как уводят пойманную Антонию, как оседает тело Флетчли в лифте, как достают из-под кровати ссохшуюся фигурку эльфа, как опускают в землю мою мать... Я был везде, и все было одновременно, и настоящий я остался среди этих двойников, а тут была лишь оболочка. И потому я не сопротивлялся Реддлу.

— Зачем?.. — я и сам не знал, к кому обращаюсь, но Том ответил.

— Т-с-с-с, — худая, тонкая рука зачерпнула оставленным у чаши кубком. — Кто-то же должен это выпить.

Первый же глоток отвратительного горько-соленого питья привел меня в чувство; я вывернулся, собираясь его выплюнуть, но обнаружил, что напиток исчез! Он словно впитался, проник в меня сквозь кожу, прежде чем я успел его проглотить. Я хотел что-то сказать, но вдохнув, почувствовал, что язык клеится к нёбу, словно воздух в пещере стал сродни пустынному, горячему и сухому. Я схватился за горло и попятился от Реддла, но он перехватил мою руку.

— Нет-нет, я же сказал, сопротивляться бесполезно, бежать некуда, — Том подносил к моим губам вторую порцию, воркуя надо мной, как над больным ребенком. Я хотел выбить кубок, но ощутил, как ноги, руки, все мое тело, словно оцепили кандалами. Мы вместе неловко осели на камни. — Лучше сдайтесь, мистер Ингард, и не пытайтесь воображать, что способны победить.

Третий и четвертый кубок он споил мне в тишине. Я безропотно лежал на его коленях, чувствуя прикосновение горячих пальцев к тыльной стороне шеи. Я видел все меньше, почти не различал лица, не мог сказать ни слова, но знал, что это ощущение на коже истинно. Жар; у него начиналась лихорадка — распространенная реакция на эффект Вингарда. Почему он не бежал? Почему оставался там, где оставаться ему было невыносимо?

Мне стало нестерпимо жаль, что я теперь не различаю его глаз, и в этот момент зрение прояснилось, мой взгляд качнулся в сторону, и я застыл от ужаса. Мне показалось, на другом краю острова колыхнулся силуэт дементора. Однако там было пусто, только темнота.

— Это напиток отчаяния, — сообщил Том. — Похоже, вы, наконец, способны оценить и название, и свойства. Видите ли – я придумал его сам, – и с этими словами он влил мне в рот пятую порцию. Я закрыл глаза. А когда открыл их вновь, передо мной был дементор. Я дернулся от страха, и попытался отползти, но жуткое существо издевательски неторопливо последовало за мной. Я слышал хохот.

— Только посмотрите на него!

— Хоть бы в последний миг повел себя, как полагается!

— Трус! Трус, трус, трус!

— Виновен! Он виновен!

— Трус!

В панике я оглянулся: там, где прежде были лед и мрак, теперь высились тесные трибуны, я словно оказался в центре их воронки. Один из судебных залов на последнем уровне министерства. За деревянными перилами бесновались и требовали казни зрители: в некоторых я узнал мракоборцев, в прочих — преподавателей Хогвартса. Здесь были даже сокурсники. Но больше всех неистовствовал Джастус Пиливикл.

— Казнить проходимца, — ревел он в пяти рядах надо мной, и щеку мне опаляло ледяное дыхание выжидавшего дементора, ставшего теперь невидимым. В страхе я вертелся вокруг, надеясь, что увижу его, но только вызывал все больше хохота и воплей. Все, что меня держало на грани от того, чтобы сорваться в пропасть сумасшествия, было горячее прикосновение к шее. Я знал, что где-то есть рука, способная спасти меня отсюда, вытащить за шкирку, как упавшего в канаву котенка, и я все пытался ее поймать, прижаться к ней, а она ускользала, все же не выпуская меня.

В какой-то миг она исчезла, и я едва не свихнулся один, под сотнями осуждающих взглядов, под градом оскорблений и лезвиями смеха. Не знаю, сколько времени прошло, но вдруг все исчезли, разом воцарилась тишина. Клочки бумаг еще ложились на голые трибуны, когда я осознал, что слышал то ли вскрик, то ли стон. Я ждал, я, затаив дыхание, надеялся, что вновь почувствую спасительное прикосновение, что кто-нибудь заберет меня отсюда.

И это произошло. Не пальцы — целая ладонь обволокла затылок. Я ликовал, но мой вздох облегчения оборвали. Я почувствовал, что задыхаюсь. И вдруг вернулся, осознал, где я. Том поцеловал меня. Его тело прижалось ко мне настойчиво, просительно, и, словно компенсируя то, что он, похоже, не мог контролировать, сам поцелуй Реддл превратил в демонстрацию того, кто именно одержал победу в затянувшемся противостоянии, распоряжаясь моим ртом решительно и властно.

Пару мгновений назад я воображал себя спасенным. Но происходило худшее из того, что могло произойти. И прежде, чем тревожные предчувствия обратились в мысли и слова, я ощутил беззащитность своего сознания. Без угроз и борьбы, не встречая сопротивления, он растекся под моей кожей ледяной водой, словно озеро поднялось за мной, желая присвоить навсегда. Он проник в меня. А у меня не осталось сил даже на попытку сопротивления.

====== 35. Тайна дементора ======

Вмешательство Тома было безумным, одержимым; он схватывал, переворачивал и отбрасывал воспоминания одно за другим, как грабитель потрошит дом в поисках того единственного, что привело его сюда. То интимное, бесценное, что я столько лет прятал даже от себя, летело под ноги, как вещи из вывернутых наизнанку шкафов.