— Вы как-то упомянули, — он повернулся к свету спиной, и его лицо оказалось в тени, как тогда, на пороге дома Хэпзибы, — что находитесь тут уже пятнадцать дней, и все это время не меняете одежды. Подумал, что чистая смена вас порадует.
— А если я откажусь радоваться?
— Я вас заставлю.
— Интересно — как?
Он лениво поднял волшебную палочку.
— Круцио подойдет?
— А, — я кивнул. — Никак не привыкну, что ты больше не разыгрываешь из себя оговоренного гения, — я начал расстегивать рубашку, — всеобщего любимца.
Все еще злясь на него, я сделал открытие, неприятно поразившее меня. Моя рубашка, конечно, не была артефактом и не спасла бы от заклятий, но оказавшись без нее, я чувствовал себя так же, как в тот момент, когда Реддл отобрал палочку. Это было странно: я переодевался, но боковое зрение намертво уцепилось за темный силуэт на фоне окна. Не шевелясь, он наблюдал за мной. Обнаженная кожа сильнее чувствовала холод, и мне хотелось растереть плечи. А еще лучше — сбежать из этой комнаты или укрыться в кресле. Или швырнуть ботинок в самодовольную физиономию.
— Ты не торопишься на службу, — я старался, чтобы голос звучал равнодушно и расслабленно. — Не боишься опоздать?
Ответа не последовало, а я почувствовал себя еще глупее. Злясь на слабость, я наклонился, чтобы снять ботинки, а затем брюки. Я радовался тому, что Реддл бессилен применить легилименцию: увидь он то, что было внутри, счел бы себя победителем. Разорвать на куски, бить, пока от ломоты не одеревенеют руки, уничтожить, стереть его; ярость заслоняла от меня все, кроме того, что должна была заслонить — чувство унижения. На этот раз он не просто обыграл меня, он заставил испытать необъяснимый стыд, отвращение к самому себе, словно в том, что здесь происходило, был отчасти виноват и я.
— Пожалуйста, запомните, — Том приблизился ко мне, когда я не мог попасть концом ремня в пряжку, и опустил руку на плечо, — что бы вы ни задумали, я всегда буду на шаг впереди.
Он все еще стоял за моей спиной, пальцы еще лежали на моем плече. У меня закладывало уши, я чувствовал себя, как после оглушающего заклятия, но выдержал паузу.
— При условии, что ты угадал, в каком направлении иду я.
— Петрификус Тоталус, — раздалось еле слышным шепотом, и через мгновенье мое тело разжилось новой партией синяков. Я лежал на спине под направленной на меня волшебной палочкой и ждал, что Том применит Круцио — больно непривычное было у него выражение лица: напряжение, которое он пытался скрыть, и наигранная жалость. Наконец, он опустился на колени и принялся застегивать ремень на моих брюках. — Бессилие вынуждает мириться со стыдом. Что, если мне лишить вас слуха? Или зрения? Или пальцев? — он направил мне в лицо палочку, так близко, что я и не видел ее — только руку, крепко сжавшую рукоять. И я отключился.
====== 10. От кошмара к надежде ======
Событие подняло их на ноги среди ночи. Учителя были так взбудоражены новостью, что, собравшись в ближайшем классе — а это был класс Защиты от темных искусств — забыли об осторожности: свет из приоткрытой двери отрезал часть моего лица, ослеплял холодным золотом, заставляя щуриться. Мне было все равно — я весь обратился вслух. Я не шевелился, не дышал и, кажется, забыл о собственном существовании.
— Я не верю, что Министр, Пиливикл или кто-либо еще из Министерства мог так поступить — ЭТО ЧУДОВИЩНО! — профессор Вилкост, обычно медлительная из-за возраста, стремительно и гневно пересекла ту часть кабинета, что была мне видна. — Армандо, неужели это правда?
— Боюсь, что да, Галатея. Они передали недвусмысленное поручение подготовить мальчика к этой новости. Мать его не заберет: после трагической новости она слегла и сама нуждается в помощи.
— Можно освободить его от уроков, но оставить в Хогвартсе, — прозвучал голос Дамблдора, — под нашим присмотром. Возможно, следует выделить ему отдельную спальню.
— Да, пожалуй...
Повисла неловкая, непонятная тишина, которую скоро нарушил преподаватель зельеварения.
— Господи, да как такое могло произойти! Никто не верил в его виновность. Я лично собирался прийти на слушание только из-за давней дружбы. Я не сомневался, что Визенгамот оправдает его! Разве кто-нибудь из вас ждал чего-то другого?!.. Как можно было перенести слушание на ближайшую ночь?! Это-это-это... Это же... Убийство!
На этот раз тишина была мрачной, густой и тяжелой, словно цепь, повисшая на руках сообщников. И вдруг слева от меня раздался шорох. Я автоматически обернулся на звук, не испытав при этом ни страха быть пойманным, ни любопытства, ни раздражения. У поворота коридора стояла Мелисса Флетчли в ночной рубашке, бледная в лунном свете.
— Мне очень жаль, Вик.
Она вдруг начала таять, словно становилась на моих глазах призраком. Ошеломленный, я не мог оторвать взгляд, пока в лицо мне не ударил свет факелов. Я вновь посмотрел на кабинет – дверь была широко распахнута, но в классе теперь не было ни души. Чувство тревоги нарастало во мне. Я остался один на один с этой ночью, тишиной и самим собой. Мне казалось, ко мне приближаются голоса, но стоило повернуться в их сторону, я натыкался на безмолвие. Я чувствовал холод, я покрылся испариной от непонятного ужаса от приближения чего-то, чему не было названия, я в панике вертелся на месте, пытаясь предугадать, откуда...
— Я не умер.
Громкий шепот обжег мне ухо одновременно с тем, как лед сомкнулся на запястье. От страха я хватил воздуха и запаниковал, почувствовав, что выдохнуть не могу. С опозданием я понял, что очнулся от кошмара, а мое парализованное тело опять лежит в шкафу. Запах пыли и старой мебели щекотал нос, поперек коленей змеилась полоска света. Мое желание сбылось — я без волшебства освободился от наложенных чар. Я перевел дыхание.
Да, я снова был в сознании, но что делать дальше, я не представлял. Бесполезно было надеяться, что удастся шевельнуть хоть пальцем. Я не мог открыть дверцу шкафа, чтоб увидеть, что за ней, не мог повернуть голову, не мог даже моргнуть. Мне оставалось только слушать, и надеяться, что рано или поздно кто-нибудь заглянет в этот шкаф. Учитывая, что кроме меня в нем ничего не было, надежда эта таяла с каждой секундой.
Но от одной мысли о прошедшем утре во мне закипала ярость. И она была тем сильнее, что не могла найти выхода. Бессильная злость затягивала меня в воронку повторявшихся воспоминаний о том, как ухмылялся этот трус, выставив вперед волшебную палочку. Разумеется, будь палочка и у меня, он бы затаился, спрятался за своей змеиной улыбкой, выжидая случая напасть.
Меня почти тошнило от того, что пришлось при нем переодеваться. Пусть вещи выглядели идентично, но я чувствовал себя в них словно в картонной упаковке. Они были частью того мира, к которому принадлежали комната над лавкой Горбина и Том, ежедневно превращавшийся в меня и занимавший мое место. Мои старые вещи были фрагментом мира, где я был свободным и сумел раскрыть изворотливого преступника. Этим утром Реддл лишил меня этой части.
Эмоции были бесполезны, и я постарался переключить внимание. Перед глазами снова возник Том, с ухмылкой наблюдавший за мной от окна. Он решил запугать меня, чтобы я не сбежал. Значит, он уверен, что побег возможен. Но как, если я и пошевелиться не могу?... Я ломал голову над этим, но так ни к чему не пришел.
Тем временем, где-то вдалеке послышались голоса и смех. Должно быть, несколько стен и комнат приглушили их так, что и слова было не разобрать. Я с удивлением осознал, что до сих пор сидел в полной тишине, тогда так в прошлый раз слышал здесь характерный шум.
Полоска света на моих коленях слегка изменила направление и уже не выделялась так контрастно. Должно быть, наступал вечер. С учетом скупых декабрьских дней и скорых сумерек, было, вероятно, около четырех часов. Внезапно топот нескольких пар ног прогремел где-то рядом, кажется, за стенкой того помещения, где стоял шкаф.
— Кто последний, тот зануда!
— Так нечестно!
