— Садитесь.
Ненавистное слово, как обычно, застало меня на полу. Однажды Том заявил, что незачем лишний раз набивать синяки, и с тех пор накладывал заклятия, убедившись, что я сижу в кресле. Я поднялся и поплелся к своей мягкой гробнице, пропитанной запахом старых вещей и пыли. Не в силах сесть в нее, я обернулся к Тому, уже поднявшему палочку.
— Сколько дней?
— Что — сколько дней?
— Сколько дней, как я здесь?
— Одиннадцать.
После его ответа во мне словно оборвалось что-то, что сдерживало меня.
— Знаешь, на что это похоже? — я не отрывал взгляд от вишневого бархата. — На смерть.
— И дважды в день вы, как феникс, возвращаетесь к жизни.
— Нет, ты не понял. Все это — медленная смерть. Я не живу свою жизнь. Ее живешь ты. А я — нет.
— Поверьте, мистер Ингард, — рассмеялся Том. — Вы живете. Вы определенно живете, — он адресовал мне настолько красноречивый взгляд, что я закончил за него.
— Потому что ты пока не смог найти диадему, а я тебе нужен из-за зелья, — я глянул на него искоса и наткнулся на торжествующую усмешку. Мне захотелось стереть ее, уколоть его побольнее. Я выпрямился. — Почему ты возишься с этим уже вторую неделю, Том? Или тебе понравилось играть в сотрудников Министерства?.. Знаешь, парень, ты еще ребенок, вот в чем дело. Твой уровень — песочница. Диадема — за ее пределами. Взрослый бы заметил сразу. Но тебе для этого не хватит роста, мальчик.
Я приготовился к тому, что острие палочки вопьется мне в шею, но Том не сделал и шага. Однако вытянутая рука его дрожала.
— Я могу заранее остричь ваши волосы для зелья, которого хватит на пару месяцев. И убить вас.
— Пара месяцев? Слишком оптимистичный срок для такого ребенка, как ты.
— Когда же, по-вашему, я найду ее?
— Никогда. Тут такое дело: либо ты все понимаешь в первый день, либо... — я пожал плечами, — извини, парень.
Том опустил палочку, затем поднял ее снова.
— Тянете время до заклятия? Хорошая попытка.
— Должно быть, печально жить, не доверяя никому, — я посмотрел на него: Том ждал продолжения. — Чего ты ждешь? Я все сказал. Я готов.
Впервые я опустился в это проклятое кресло с чувством полного удовлетворения и даже вальяжно закинул ногу на ногу и опустил руки на подлокотники, как, может быть, делал его владелец.
— Силенцио Триа, — прошипел Реддл, даже не заметив, что произнес второе заклинание вслух. Перед глазами все расплывалось, и звуки таяли, но я отчаянно цеплялся за услышанное слово. Силенцио Триа, повторял голос внутри меня, Силенцио Триа, Силенцио Триа... Чтобы запомнить, нужно спрятать, пришло мне в голову в последний момент, и мысленно я устремился туда, где мог бы это сделать.
Но я увидел иное. Это был мой первый день в «Хогвартсе». Охваченный общим предвкушением, я шел чуть впереди остальных, едва не путаясь в складках мантии, оказавшейся на пол размера больше. Впрочем, меня это ничуть не расстраивало; я был захвачен тем, что школа была ровно такой, какой я уже знал ее по чужим воспоминаниям. Сотни раз я мысленно гулял по ее коридорам, выглядывал из полукруглых окон, здоровался с портретами и доспехами в коридорах, и теперь мне не терпелось пережить все это в реальности.
Мы, новички, шагали меж столов в Общем зале, выстраиваясь в очередь. Потом назвали и мое имя. Я вышел из толпы. Я видел за столом Когтеврана своего друга, Соломенноголового, или Фрэнка Пилливикла, если угодно; напротив хихикали наши ровесницы, Бетти Берк и Мелисса Флетчли; через стул от них сидел долговязый второкурсник Найджел Свифт, а рядом...
Внезапно весь кислород куда-то делся. Я успел осознать, что головы моей коснулась Распределяющая шляпа, и я вдруг провалился в нее. Общий зал исчез. Я задыхался в темноте; ни крикнуть, ни пошевелиться я не мог, ткань шляпы стягивала меня, словно смирительная рубашка. И вдруг я оказался на своей кровати в пустой спальне для мальчиков. Ко мне склонялся дементор.
— НЕЕЕТ!!! — заорал я, прежде чем услышал отчаянные голоса погибших душ. — НЕТ!!!
И проснулся.
Вокруг было темно, но я чувствовал, что сижу, и мои спина, плечи и ноги больно упираются во что-то, словно я втиснут в тесную коробку. А затем я увидел полоску света, пересекавшую чуть согнутые колени. Из-за чар Петрификус Тоталус я не мог повернуть голову или хотя бы переместить взгляд, но я и так уже знал, что увижу — неплотно запертые створки. Том Реддл хранил меня в шкафу.
Но в комнате над лавкой с артефактами не было шкафов. Тогда где же я? В одной из кладовых Горбина? Мой слух уловил отдаленный детский визг и чьи-то разговоры... Они звучали таким неясным эхом, что я ни слова не мог разобрать. Но все это не походило на звуки Лютного переулка. Вероятно, эти люди не подозревали о моем присутствии... Если бы я только смог сказать им о себе, подать знак, чтобы меня нашли... Они бы сняли парализующие чары, и я бы прямиком отправился к Министру или хотя бы Пилливиклу, и плевать на неприязнь, которую я чувствую к нему.
Мои бесплодные мечты прервал хлопок трансгрессии, и дверца шкафа распахнулась. Я не видел, что за ней, не видел гостя, но затем тонкие пальцы сдавили мне запястье, словно я мог сбежать, и чужая трансгрессия утянула меня следом. Спустя мгновенье я сидел в кресле на втором этаже «Горбин и Берк».
====== 9. Провокация ======
Впервые гнетущее чувство слабости оставило меня. Напротив — сидя на полу, слепо листая подвернувшуюся книгу, я дождаться не мог, когда Реддл прикажет мне вернуться в кресло. Преодолевая отвращение, я вновь и вновь в деталях вспоминал извечный кошмар с дементором в спальне Хогвартса. Мне верилось, что пережитый мной ужас оказался так силен, что разрушил даже усыпляющие чары. И поэтому я должен был увидеть свой сон снова.
Единственное, чего я опасался — как бы Том не заметил перемены в моем настроении. Время от времени я осторожно косился в его сторону, но Реддл казался погруженным в свои мысли. Он был непривычно молчалив и сосредоточен. Весь вечер он провел за столом над широким пергаментом, на котором чертил какую-то схему. Должно быть, вычислял, кто в Министерстве может знать о диадеме, и придумывал вопросы, позволяющие это выяснить незаметно для остальных.
У меня появилось чувство, что меня Том давно сбросил со счетов и обращает на меня внимания не больше, чем на предмет обстановки. Конечно, попытайся я напасть на него, все окончится мгновенно. Но пока я веду себя, как послушный узник, меня здесь словно и нет. Поддавшись порыву раздражения, я поднялся и сел в кресло на четверть часа раньше обычного. Том выпрямился и в недоумении уставился на меня. Я молчал.
— И что это значит? — нехотя спросил Реддл.
— Используй легилименцию и узнаешь. Ах, да... Я забыл, что она тебе удается не так хорошо, как мне. Мальчик.
Мне казалось, что именно так должен вести себя раздавленный беспомощностью пленник — вызывающе, отчаянно, практически самоубийственно. Том криво усмехнулся.
— Тогда я сам решу, что это значит.
Я было открыл рот, но направленная на меня палочка уже дрогнула во взмахе, и прежде чем она опустилась, я потерял сознание.
О том, что я облажался, я узнал на следующее утро, когда в очередной раз проснулся по чужой команде. Похоже, мне удалось скрыть возникшую надежду на побег, но избавиться от заклинания и очнуться самостоятельно не получилось. К тому же голова гудела так, словно я только что вернулся после суточного дежурства в министерстве, а умываясь, я обнаружил на щеке короткую, но глубокую царапину. Я решил, что разозленный моим выпадом Том на этот раз решил не церемониться, запихивая меня в шкаф.
Когда я вернулся в комнату, Том, уже одетый для визита в Министерство, но все еще при своей внешности, стоял возле окна, заложив руки за спину, и испытующе смотрел на меня. В кресле я нашел смену одежды, аналогичную той, что была на мне.
— Это что?
— Вещи.
— Вижу, что вещи. Зачем?
