Литмир - Электронная Библиотека

Улыбка, как снег на солнце, в мгновенье стаивает. Придвигается ближе, лица кончиками пальцев касается. По синякам ведет особенно осторожно.

— Я не говорил еще, — шепчет, — кто ты мне, Игорь, — взглядом взгляд ловит, словно спрашивая; переводит на губы, ведет по ним подушечками и чуть надавливает. — Страж. Жертва, — Игорь целует самый край. — Любовник. Палач. Враг. Друг... Отец, спаситель и... — поднимает на Грома глаза — теперь синие, теперь лишь с отблеском золота. — … Предатель.

Игорь ничем себя не выдает, но внутри холодом окатывает. Сережа, впрочем, не меняется: щурится по-кошачьи нежно, искушающе, плетет свои прикосновения ниже, по груди к животу спускается.

— Но это в прошлом все. Потому что в итоге я здесь. После всего — здесь, с тобой, Игорь... Ты — сирена. Ты такой же, как я. Только сильнее, раз в конце концов смог увлечь меня...

Последнее, несказанное слово звенит над ними в хрупкой тишине.

— … Танцем, — завершает Гром. И ответная тихая и согласная улыбка Разумовского плавит его до самого сердца.

— Господи, — говорит Сережа. — За что ты дал мне эту... ужасно слабую, беззащитную, такую уязвимую, но всегда — всегда! — предательски зависимую от других человеческую половину?.. Спасибо.

И продолжает, продолжает улыбаться, хотя Игорю, вот, уже невыносимо.

— Игорь, у тебя... – осекается. Мягко подбирает пальцем след свежий. — У тебя соль на щеках.

— Блин! — Гром резко переворачивается на спину, уходя от прикосновения. — Пельмени посолить забыл! — торопливо тыльной стороной ладони по щекам мажет.

Разумовский, придвинувшись, сначала, как кот, лбом в изгиб между плечом и шеей утыкается, затем выше, под ухом и в висок целует. Над ним, приподнявшись, зависает; гладит волосы, сквозь пальцы пропуская, а собственные темно-медной стеной лицо Грома от всего света отгораживают.

— Я твоя семья, Игорь, – шепчет, его слова повторяя. — Я твой партнер. Твой мужчина. А ты — мой.

Касание губ, сначала легкое, завлекающее, стремительно перерастает в крепкий поцелуй. Но Грому и того хочется крепче: скользит ладонями по горячей спине, поймать, удержать собой хочет, переворачивая. Но Сережа, как лис из силка выворачивается, ловит руку его, чтобы опереться, и бедром по его животу скользит, опускает ногу по другую сторону. Укладываясь на него, ползет поцелуями ниже, вынуждая за собой приподниматься, задевает бедрами его член, и Игорь шипит сквозь зубы. Вместо извинений Разумовский обхватывает его пальцами, ласкает и следит неотрывно за лицом Грома, которое, конечно, выдает все его ощущения от этой пытки.

Как и в прошлый раз, Разумовский начинает сам, но дальше сам и ведет. Склоняясь, чтобы урвать поцелуй или прикусить кожу на шее, вынуждает Игоря приподняться, опираясь на локти за спиной. Гром покорно следует за диктуемым ритмом, легко распаляясь с новым ускорением и сдерживая полный сожаления и нетерпения стон, когда Сергей вновь замедляется.

Разумовский, не делая скидок на его усталость, на то, как выхолостило их пережитое, каждым движением, каждым стоном раздувает, раззадоривает его собственный огонь, и Гром думает, что ни он, ни Сергей, не смогут его остановить, когда он вырвется наружу. Рыжий ускоряется в очередной раз, сжимает его внутри, явно намереваясь довести на сей раз дело до конца. Ладони, на которые он опирается, горят, воздуха не хватает, а тело плавится — Игорь отворачивается, пытаясь очевидную жажду спрятать, но не выдерживает, смотрит на совершенно опьяненного Сережу, с закушенной алой губой, с рыжими прядями, которые к лицу липнут, мокрые от пота. И с проступающей, издевательской улыбочкой, с которой он, приподнявшись, замирает вдруг, опускается медленно, движется вальяжно и размеренно, когда Грому совершенно очевидно требовалось иное.

Стоит ли удивляться, что оказывается повергнутым, к постели крепко прижатым. Игорь толкается резко, мстительно, один раз, другой, третий — Сергей выгибается на каждый, стонет. «Еще, пожалуйста, еще», – шепчет, хитрец. Ага. Гром вместо этого под лихорадочными касаниями тело его расцеловывает. Приподнимается, приподнимая и его бедра, движется плавно, размеренно, ровно.

— Быстрее, — выдыхая, плавясь на простынях. Поднимает голову. — Быстрее.

Игорю и самому хочется быстрее — руки, колени, все тело дрожит. Но еще больше хочется заполучить Разумовского настоящим, растерявшим и маски свои, и контроль. Сергей, однако, сдаваться не собирается, толкает в плечо крепко, заставляя сесть, его колени седлает. Опускается на член резко, заставляя простонать несдержанно, обнимает за шею и движется ритмично, хорошо, как им обоим сейчас и требовалось.

Вздрагивает, когда Игорь ладонью до его члена дотрагивается — возбужденного, налившегося, до сих пор только случайно живот Грома задевавшего. Разумовский с ритма не сбивается, но стоит коснуться снова — придвигается рефлекторно, к рукам, непривычно ласковым, нежным, к любви, к Игорю.

Гром, одной рукой его под поясницу подхватывая, второй член ласкает, нежничает; снизу вверх на Сергея, все чаще над ним поднимающегося, все чаще цепляющегося за плечи его, смотрит восхищенно, зачарованно. В голове — мысли ни одной, все внимание, любовь вся, желание все — ему, пламени, расходящемуся в его руках, проступающему сквозь бледную кожу, сквозь взгляд этот просительный, умоляющий, сквозь вцепившиеся в Игоря пальцы.

На глазах Разумовского проступает слезы. Сморгнуть пытается, но они по щекам текут. Сердито носом шмыгает, волчком теперь на Игоря смотрит, как будто волен уйти, волен оставить Грома сейчас, когда самого от напряжения и возбуждения трясет, и тела обоих к завершению тащат.

Игорь своих ласк не оставляет, но замечая, как вздрагивает Сережа, как пульсирует в нем собственный член, на спину опрокидывает, разводит его ноги, чтобы на плечи уложить, и вбивается быстрее, резче. Руки Разумовского отчаянно за плечи, за шею его цепляются, пытаясь поймать, к себе притянуть, когда сам Сережа под ним выгибается, стонет громко, сдаваясь подкатывающему оргазму, и то отворачивается, то в лицо его заглядывает.

— Игорь... Игорь...

Гром знает, о чем эта просьба, и эта нуждаемость в нем становится последней каплей. Он загоняет член глубже, плотнее, задыхаясь, вторя Сережиным стонам, и Разумовский выгибается следом. Едва успевает ноги за его спину завести, чтоб к себе прижать — Гром сам к нему прижимается, к пульсирующему, вздрагивающему члену, чтобы позволить измученному, трясущемуся, пребывающему в полном раздрае Разумовскому, наконец, излиться на себя.

И Сережа отправляет в космос обоих. Сжимает внутри, прижимается телом к телу, дугой выгибаясь, и стонет так, что соседи, вероятно, уже полицию вызывают. Игорь ни о чем этом не думает, Игорь не думает вообще — его даже после оргазма трясет и перед глазами Сережа, один только Сережа, все еще в себя непришедший. Надо успокоить, мелькает в голове Грома. Тянется к нему, нежному, раскаленному, собирает лицо в ладони, гладит щеки, мокрые от слез и пота, ловит шальной, сумасшедший совершенно взгляд и, склоняясь поцеловать, последнее, что видит — уплывающий карминовый.

Он уже не улавливает, как вздрагивает Разумовский, когда голова Грома падает ему на грудь. Не видит, как замешательство приводит рыжего в себя быстрее поцелуя. Как он гладит его волосы, заглядывает в лицо, трогает пульс, слушая дыхание и, в конце концов, усмехается. Смеется тихо, обнимая его плечи, шею, целует макушку.

— Я люблю тебя, — произносит над спящим Игорем и смотрит в окно. — Люблю обе твоих половины: и человека, и предателя. Но верю только одной.

Комментарий к 20. Предатель (начало главы) Глава действительно последняя, но вышла она на 20 с лишним страниц, так что пришлось на две части разделить. Вторую половину пока пишу)

====== 21. Предатель (окончание главы) ======

Ни одной живой душе в мире не прочесть, что творится в сердце Грома, когда он, разбуженный спешным стуком, разворачивается на спину, занимает всю постель, включая и давно остывшую половину. Вдох. Выдох. Горько. Сладко. Улыбка. Стук.

50
{"b":"778372","o":1}