— Добрый день.

И голос его высоковатый сейчас такой мягкий-мягкий, хоть щекой на него ложись и засыпай. И слова прекрасные подбирает, про соцсеть свою, про то, что вместе можно сделать больше, чем по одиночке, что сюда бы не приехал, если бы не работа Игоря Громова в центре для несовершеннолетних — Грому приходится встать и раскланяться — потом шутит о чем-то... И вот, в уши Игоря летят уж вовсе неожиданные слова.

— Было бы нечестно исполнить желания только тех ребят, что знакомы с Игорем. Поэтому, взяв их списки, я позвонил сюда, — Разумовский смотрит на Грома, — и попросил прислать мне список от каждого воспитанника, — повисает тишина. — Все, о чем вы мечтали, ребят, уже ждет вас в ваших комнатах.

Ну, собственно, никто не рискует и попробовать их удержать. Зал пустеет в несколько секунд. Разумовский, ни капли не смутившись, закрепляет микрофон на стойке, коротко улыбается ошеломленному Игорю и отправляется беседовать с руководством приюта.

Гром поднимается и поудобней перехватывает куртку на руке. Совсем не хочется думать о том, чем он будет расплачиваться за это благородство. Но дети заняты подарками — Разумовский действительно привез все то, о чем его просили, — и Игорь, попрощавшись, коротает время в холле у раздевалки.

Благодетель снисходит минут через двадцать. Не без дам из числа местной власти. Им не хочется его отпускать, и Игорю они напоминают тщетно надеющихся стареющих фрейлин возле престолонаследника. Гром плетется в задах придворной толпы. Осенняя прохлада, впрочем, осаживает женскую страсть — директриса и приближенные отстают от рыжего, и Игорь выходит с ним на одну линию, держась на безопасном расстоянии метров в пять. Прощание, в конце концов, происходит.

Разумовский, усмехаясь, глядя себе под ноги, идет к стоянке. Игорю приходится догонять.

— Где ваш водитель? — не выдерживает первым.

— Перед вами, — коротко оборачивается Разумовский. Гром аж притормаживает. — Да, я сегодня сам за рулем. Помощники и охрана были, приезжали, разгрузили подарки, и я их отпустил. Синий «Ниссан».

Игорь все-таки останавливается. Неприметная иномарка да к тому же не последнего поколения никак не вяжется с образом миллиардера.

— Не люблю внимание, — поясняет Разумовский, приоткрывая дверь. — Но, к сожалению, людям нравится на меня смотреть, вы видели, — улыбается. — Вы и сами неотрывно смотрите вот уже пару минут.

— Простите, — взгляд Грома неловко падает. Ковырнув ручку, плюхается на место пассажира, ожидая привычного удара коленями, но его не происходит. Величина и положение кресла подобраны под его рост. Игорю удобно.

— Скажите, Игорь, — захлопывает дверь Разумовский, отрезая их от остального мира. — Что, по-вашему, я от вас жду?

Гром, замерев, наблюдает, как тонкие пальцы путешествуют по кнопкам, включая подогрев сидений и климат-контроль.

— Не знаю, чего вы ждете, но могу сказать, что получите, — отрезает Гром. — В кабаке дорогом посидим, я на вопросы отвечу, и разъедемся. Я — в участок, вы — в башню свою.

Разумовский смеется так легко и весело, что Гром собственной грубости не успевает испугаться.

— Да, да, да, — улыбается рыжий, выводя машину с парковки. — Каждый гей мечтает трахнуть натурала, — оглядывается на Грома. — Боже, это шутка была, не цепляйтесь вы так за свою куртку. Назад положите, — Гром неловко поворачивается на сиденье, ненароком цепляется взглядом за профиль Разумовского, похожий на птичий. — Я обеспечил ребят, потому что сам был таким. Верите или нет, сам в детдоме вырос. И вещи вещами, а гаджеты сейчас — это возможности. Знать, расти, совершенствоваться. Я дал им выбор, дал им не просто то, чем перед соседом можно хвастать, а ресурс. Может, с миром в кармане они и сбегать реже станут.

— Да, может быть, — Игорь возвращается на сиденье. Чувствует себя из-за слов, из-за мыслей своих неловко.

— А вы не из детдомовских...

— Нет, я в полной семье рос. Ну, почти...

— Почти?

— Да, отец погиб, когда мне было всего... Послушайте, — не выдерживает Гром. Смотрит на тонкий нос, тонкие губы, что вот-вот в улыбку сложатся, — а давайте закончим этот спектакль! В жизни не поверю, что владелец соцсети на меня досье не собрал.

Разумовский смотрит на дорогу и тихо, приятно улыбается. Потоки теплого воздуха плывут вдоль тела Игоря.

— Последний раз вы надевали эту белую рубашку, когда вам звание майора присвоили, — говорит Разумовский.

— То-то же, — Игорь отворачивается к окну.

— Мне несказанно приятно, что встречу со мной вы сочли настолько же важной.

Гром теряется с ответом, и только скрещивает руки на груди.

— Не сердитесь, Игорь. Во всем моем досье не найдется и капли живого Грома. Вас нет в соцсети, есть только разные беседы о вас, ими я и довольствовался.

— Беседы? — оживляется Гром. — И что говорят?

— Разное. Что преданы работе беспредельно, что жестки чересчур, бескомпромиссны, неподкупны. Сильны и выносливы. Плевать хотели на систему. Справедливы, но, бывает, ошибочно ищите справедливость и там, где выбор должен опираться на иные критерии. Из женских переписок процитировать что-нибудь?

— А обо мне и женщины пишут? — столбенеет Гром.

— Еще как, — Разумовский, выходя на окружную трассу, добавляет скорости. — Хвалят вашу физическую форму, восхищаются страстностью и... другими достоинствами.

Косой взгляд падает на Грома. Игорю не то смешно, не то неловко.

— Вы опасный человек, — смущенно бормочет Гром, едва сдерживая улыбку.

— Любите похвалу?

— Ну. Как и любой, наверное...

— В Управлении вас хвалят?

Улыбка сползает с лица Грома.

— Обычно, — Игорь отворачивается к окну, — поводы для замечаний оказываются весомей.

— Что может быть весомей раскрытого дела?

Пара ласковых мэру. Разбитые витрины. Опрокинутый ларек. Вскрытая брусчатка. Несколько сбежавших из зоопарка слонов. Но все это и правда несравнимо с тем, что он делает.

— Да-а-а... — уклоняется Гром.

— Людей, которые думают иначе, которые одарены интеллектом, не ценят. Слишком уж не похожи, белые вороны.

Игорь смотрит на собеседника и впервые задумывается о его судьбе. Разумовскому, поди, не только за интеллект, но и за внешность доставалось. Ведь не краска это — настоящий рыжий рядом с ним полыхает.

— И как вы справлялись?

— Я не справлялся, — отвечает Разумовский весело. — Просто повзрослел, окончил университет, создал сеть и тем самым отомстил. У меня есть все, что пожелаю, а они так же ничтожны, как были.

Грому хочется поддержать этого парня, коснуться плеча или...

— Зачем я вам?

— Я же сказал, — поднимает брови Разумовский.

— Ясно. Сначала манипулировали симпатией к детям, потом похвалой, потом сочувствием к себе и остановились на интриге. Хотите, чтобы я разгадывал вас. Хотите моим делом стать.

— Хочу? Я уже стал, — улыбается Разумовский широко и весело. Поворачивается. — Вы ведь меня уже... возбудили.

Они давятся неловким смехом каждый в свое окно.

— Шутки за триста, — бормочет Гром.

— Простите, я не мог не...

Некоторое время они молчат, но продолжают улыбаться.

— Куда мы едем? — спрашивает Игорь.

— Просто едем, — пожимает плечами Разумовский. — Смотрите: все вокруг едут куда-то. И ценят только то, куда едут, и думают только об этом. И раздражаются в пробках, и негодуют на светофоры. А разве не замечательно ехать, просто потому что есть машина и топливо? Разве езда сама по себе не самодостаточна?

— Через два перекрестка поворот на Васильевский, — Игорь сам не верит, что говорит. — Парк там был хороший, я, правда, сто лет его не посещал. Последний раз семьей туда ездили. Когда отец еще был жив.

Разумовский смотрит восхищенно, но Игорь держится: не поворачивается и не оправдывается. Через два перекрестка Сергей сворачивает.

Поздно вечером Гром возвращается в пустую квартиру, машинально захлопывает дверь и, не снимая куртки, падает в кресло. Темнота и тишина хороши, как черная доска, чтобы вычертить впечатления дня заново.