— Все так. Все почти так. Только я не выторговал. Это было невозможно. Поэтому я сам подменил карточку на свою, когда вез коробку в Управление. Разумовский этого не знал.

Будучи крепко привязанным, Игорь не может откинуться на спинку стула, и поэтому, осознавая, только выдыхает и прикрывает глаза. Он вспоминает, как в прошлое утро — в прошлую вечность — Сергей, счастливый, пылающий, в порыве, как казалось Игорю, хулиганства, оставляет поцелуй на его белье, прежде чем вернуть владельцу. И это происходит сутки спустя после доставки коробки.

— Откуда у тебя женская помада, Олег?

— Что?

— Ты заменил карточку с поцелуем Разумовского на свою. Где ты помаду-то для отпечатка взял?

— Не знаю... В киоске по дороге купил...

— И это была явно не «Пыльная роза».

— Что?

Игорь прижимает к глазам ладонь. Очень хочется приспустить брюки, показать почти стершийся отпечаток на белье Волкову и поинтересоваться, не тем же ли оттенком Разумовский оставил оттиск на карточке. Гром едва сдерживается.

Сережа, выходит, все планировал. Сначала подарок со следом помады, потом эпичный секс под заявления Грома, что он не отступится, потом поцелуй на белье и приглашение на ужин. И теперь невозможно не думать о том, что Сергей собирался сдаться. Хотел быть разгаданным. Хотел остаться в его глазах пусть и преступником, но сознавшимся самостоятельно. А волей чужого вмешательства стал безжалостным двуличным манипулятором.

Игорь сдерживает стон.

Или же Гром только хочет верить в это, обнаружив того, на кого можно переложить вину?...

Приоткрывает глаза.

— Сережа выкрал твой пропуск, — замечает Волков. — Когда ночевал у тебя.

Игорь проваливается в вечер памятного подъема по лестнице и встречи с соседкой. Смеющийся Сережа сползает к его ногам.

— Как тебе с этой информацией? — доносится голос Волкова.

Нормально Игорю с этой информацией, если теория о признании верна. И крайне херово, если нет. Но рассказывать об этом Волкову или еще кому он не собирается.

— Ты удивился, когда Разумовский совершил второе убийство?

Волков отвечает не сразу. Отводит взгляд в сторону — явно выбирает, что сказать.

— Нет, — смотрит на Игоря. — Я же знал о благотворительном проекте. И понимал, к чему все идет.

— И не остановил его.

— Как бы я это сделал? — спешная, нервная усмешка. Следом пауза как осознание, что позволил лишнего. — На этот раз он скинул адрес и только. Я звонил ему после, но трубку он не брал. Увиделись только в ресторане дня через два. И Сережа эту тему больше не поднимал.

Волков вроде бы занимает стул расслабленно, если не считать скрещенных ног, и смотрит прямо и спокойно. Но один из пальцев на правой руке, уложенной на стол, поднимается и бьет по столешнице мягко, почти незаметно, неритмично, словно опору нащупать старается.

— Хорошо, — выдыхает Гром, мельком уловив это движение. — Расскажи, как выглядело место преступления к твоему приходу, и что сделал ты.

И Волков говорит. Лаконично, конкретно, но теперь действительно спокойно. Мир предметов, обстоятельств и прямых поступков ему, очевидно, куда привычней и комфортней мира собственных чувств. Гром позволяет ему следовать этим путем — спрашивает о других случаях, уточняет детали и старается не вспоминать о Разумовском.

— И все ножевые ранения наносились одним и тем же оружием? — подводит Гром.

— Да.

— И Разумовский уносил его с собой? Мыл, прятал его сам?

— Верно.

— Я вот одного не могу понять, — Игорь старается, чтобы тон звучал, как можно нейтральнее. — Как твой нож у него оказался? Ты же не мог предвидеть убийство и тем более серию убийств... И то, что решишь пойти в тюрьму вместо преступника. В тот декабрьский вечер...

— Мы были в ресторане, и Разумовский выхватил его у меня, — обрывает Волков.

— Не совсем понятно... Опять же — ресторан, ножей вокруг предостаточно, почему твой?... И что значит выхватил? Ты к нему с ножом в руках шел?

— Нет, он... Я не понимаю, — поднимается Волков, копается за отворотом пиджака в поисках сигарет, — эта деталь тебе вообще зачем? Мой нож, мои убийства. Сел в тачку Разумовского, убил бомжа. Бросил труп, машину сжег. Чего еще?

— А свидетели? Те, кто видели, как он нож твой забрал?

— А не было таких. Это у служебного уже произошло, — Волков поворачивается боком, почти спиной к Игорю, отворачиваясь от света; закуривает. — Он хотел уехать, а я пытался остановить. И как Разумовский в свою машину сел, тоже только я видел. Потом вернулся в ресторан, раздал указания и поехал его искать. Никто из сотрудников не знает, кто из нас на какой машине уехал и с чьим ножом. Сказал же — плети, что хочешь, майор.

— Странное дело, — замечает Гром, — а ведь по твоим словам выходит, что один свидетель был.

Волков беспокойно оборачивается.

— Ты ж сам сказал — тот бомж-бедняга у вашего ресторана побирался. Или что — в тот вечер у него смена у другого заведения была, и Сергей там его подобрал? Или к вашему кабаку спецом потом за ним вернулся?

Волков выпускает дым.

— Все происходило на его глазах, — предполагает Игорь, и его вдруг осеняет. — Не-е-ет, на твоих... Если до выхватывания ножей дошло, представляю, на каком взводе был Разумовский. Устроил тебе поучительное шоу с этим несчастным — нет, не шоу, только анонс! Посадил его к себе и сбежал, бросив тебя мучиться догадками. Ты за ним не из боязни за его жизнь погнался. Ты приревновал его чудовищно. И разозлился.

Олег отбрасывает сигарету, поворачиваясь к Грому спиной.

— И все последующие убийства он совершал твоим ножом, демонстрировал, что наказывает тебя, что презирает тебя. И пряча его следы, ты был не тем, кто его оберегал, а всего лишь слугой, к которому он обращался в случае бардака. И то, как теперь ты рвешься в тюрьму вместо него, только подтверждает твою собственную веру в вину, за которую он тебя наказывает. Хочешь искупить, чтобы внимание его вернуть.

— Что?!... — перекошенное гневом лицо Олега в мгновенье оказывается в сантиметрах от лица Игоря. Волков нависает над ним. — Что ты хочешь, чтобы я сказал?!

— Правду.

— Я сказал тебе правду! Остальное тебя не касается!

— Ты его любишь?

Волков замирает, но гримаса отчаянья и гнева все еще кривит его лицо.

— Ты его любишь, — заключает Игорь. — И чувствуешь, что находишься в его власти. Как и он будет находиться в моей, когда я его найду. Ты же видел это на набережной, поэтому и не выдержал, вмешался. Поэтому и предлагаешь этот план сейчас. Вина, искупление, попытка обратить на себя его внимание — это лишь половина твоих желаний. А другая — столкнуть его в пропасть, — Игорь замечает, как опасно жестко обозначается линия чужих губ. — Не приняв последствий преступлений, оставшись на свободе да еще и со мной, Разумовский крепко-накрепко закроет глаза на ужас внутри, и тот его уничтожит. Ты свергнешь своего невыносимого бога, превратив в чудовище, а я утрачу влияние на него. Хоть и, вероятно, не смогу бросить. Стану всего-лишь прислужником, заметающим следы. Тобой стану. И тогда смогу понять все, что ты сейчас чувствуешь.

Гром машинально отворачивается, краем глаза выхватив взлетевший кулак. Удара, однако, не следует.

— Сама фальсификация материалов дела — уже первый мой шаг на твоем пути.

Силуэт над ним исчезает. Игорь, жмурясь, смотрит в завесу света, в котором исчезает Волков, снова уходя к окну. Время прошло, солнце проползло по небосклону и лучи снова добрались до Грома. Он, морщась, отводит взгляд в противоположную от окна сторону.

— Что ты хочешь от меня?... Благословения? — болезненно язвит Волков.

— Почему вы поссорились?

— Когда? — снова усмешка. — В последнее время мы ссорились часто, так что уточни, Игорь.

— В день убийства. Ты ведь считаешь, что тогда и подтолкнул его к преступлению?

— Я не знаю, — выдыхает Волков. — Я устал от этих мыслей. В тот вечер я сказал ему о своем решении уехать в январе в Сирию. Сережа вышел из себя. Он был весь на нервах из-за предстоящего запуска соцсети под Новый год. Вероятно, тоже наложилось на его реакцию.