И все. Ни истерик, ни признаний.

Гром выпрямляется в кресле. Подтягивает спинку. Передает мобильник Дубину.

— Прочти.

— Уверен?

Гром кивает.

— А почему Игорь Угорь? — спрашивает Дима. И запоздало краснеет.

— Да блин! — вспыхивает Гром. — Я во «Вместе» с таким ником зарегался. Не знаю, почему... Да не важно! Я о другом сказать пытаюсь — это ж не Разумовский ни разу! Ты видел, как он поднос швырнул. Как пощечину дал. Каким в дом приполз. Он бы этой телеграммой, — Игорь трясет головой, — не обошелся!

— Саперов вызвать? Пусть квартиру осмотрят?

— Да, неплохо бы... — задумывается Гром, но оживает рация.

— Выходит.

Вслед за коротким сообщением свет фар расчерчивает фасад. Такси подруливает аккурат к подъезду. Разумовский, выходя из дома, аккуратно претворяет дверь; шагает, обходя лужи. Садится на переднее. И он сейчас...

— … сама трезвость, — отмечает Дима, вновь читая Игоревы мысли.

— Вот и все, — выдыхает Гром, осознавая источник сдержанности Сергея. И к своему удивлению чувствует облегчение. — Он решился.

Когда к началу второго они добираются к офису «Вместе», небо очищается, превращается в черную бездну над головой. Игорь задыхается им, когда, едва не поскользнувшись, выходит из машины, стоит той паркануться.

— Ты куда-а-а? — ужасается Дубин, выглядывая в пассажирское. — Тебя заметят же!

А Гром знает. Гром, может быть, этого и хочет. Чтоб сорвалось, прекратилось, перенеслось хотя бы. Но в сторону башни и камер ее, однако, лицом не поворачивается. Держит руки в замке на ледяной крыше, вдыхает кристаллики холодного тумана, надеется, что в груди остынет достаточно, чтобы то, что задумано выполнить, не ошибиться. Не пожертвовать жизнью своей или чужой. Или Сережиной.

Сережиной.

Много ли осталось от Сережи в том, кто собирается теперь там, наверху, где наверняка еще холоднее и даже не вздохнуть без боли?

— Разумовский! — обжигает отчаянный шепот Дубина.

Игорь в машину прыгает, дверь, чтоб не спугнуть, лишь прикрывает, не хлопает. Кто-то в черном пальто, определенно рыжий, выходит из башни и садится в такси. Дима двигатель порывается завести, но Гром останавливает, ладонь выставив.

— Не он.

Подбирает рацию.

— Кирилл. У нас двойник. Бери одну ГБР и следуй за ним. Фиксируй, как он алиби заказчику лепить будет, а под конец берите его и в Управление. Номер передаю.

Заканчивая, застывает. В ярости по панели обоими ладонями бьет. Прижимает к глазам пальцы, пытаясь успокоиться.

— Мне очень жаль, Игорь, — произносит после паузы Дима так тихо, так задушено, что невозможно за эту ниточку не ухватиться, не поразиться — как такое тонкое умудрился почувствовать.

— Надо было на отстранение согласиться...

— Теперь у нас уже нет выбора.

— Я не смогу... — Гром избегает его взгляда.

— Лучше я?

Игорь наконец смотрит на него. Молча качает головой из стороны в сторону.

— Он как-то пошутил, что в прошлой жизни я был священником, отправившим его на костер. А теперь бесов изгонять взялся...

— И лишь сейчас понял, что изгонял их из дьявола, — завершает Дима. — Я догадываюсь, что ты цеплялся за версию об аффекте. За эмоции. Ждал неосторожности, выпадов. А получил только расчетливость и жестокость, достойные психопата, а не невротика. Игорь, посмотри на меня, пожалуйста. Посмотри, – Дубин дожидается, когда Гром, повернувшись, нехотя поднимет взгляд. – Вся нарисованная тобой картинка затравленного, одинокого невротика действительно может оказаться картинкой, искусно созданной психопатом, чтобы тебя поймать. А может, все-таки прав ты, но раскол его настолько силен, что позволяет «отключать» эмпатию и запирать эмоции. В любом случае определять это должен не ты. И убивать его ты не обязан. Мы с тобой — и, кстати, поддержкой спецназа — должны задержать его с неопровержимыми доказательствами причастности. И такой шанс, как сегодня, нам еще вряд ли представится.

Мыслей слишком много. Возникают, теснятся, и все, как одна идут атакой на услышанное. Как же то, как плавился Сережа в его руках, утыкался мокрым лбом в плечо, закрыв глаза блаженно, и шептал глупости? Как же прикосновения, когда тело Игоря по его реакциям читал? И телефонный разговор, когда Сергей, его не видя, только голос слушая, только представляя, до оргазма довел?

Все это Дубину не скажешь. И Гром лишь про себя думает — бред. Не может Разумовский быть психопатом. Но тогда кто тот человек, что тщательно — до двойника и алиби — убийство продумал? Что потеряв его, эмоции сдержал? И теперь на незнакомца собирается излить — что? Ярость, боль, отчаяние? Или всего лишь превосходство? Или любопытство им движет? Желание попасть в прицел камер? Нарциссизм?

Игорь закрывает глаза.

Он устал.

Он краем сознания отмечает, что не раз перебирал мотивацию. Что были основания отвергнуть последние версии. Но он не помнит их. Не хочет помнить, разбирать заново, анализировать, когда времени осталось лишь на одно. И оно единственное важно.

Гром открывает глаза.

В еще одно подъехавшее такси садится парень в дутой куртке и бейсболке.

— Едем, — говорит Игорь Диме и поднимает рацию.

План был до смешного прост. Дима следил в баре, предупреждал о выходе. Дальше жертву вели раскиданные по периметру спецназовцы. Сообщали Грому точку. Они вместе следили за контактом подошедшего позднее убийцы и жертвы. Брали убийцу за секунду до. Гром не получал ответов на свои вопросы, зато судмедэксперты не получали труп. Ничей. Этим план нравился особенно.

А из-за простоты и очевидности действий всем им, когда тронулось такси с Разумовским, стало казаться, что дело уже сделано. Что операция идет по накатанной дороге, по рельсам, по единственному возможному пути, и риска в ней минимум, и можно уже подумать, чем заняться в завтрашний выходной.

Пока рыжий не спутал карты.

Они все ждали, когда огонек на карте поползет в сторону окраин. А он все держался на грани, все полз между поворотами к окраинам и к центру. И в итоге выбрал центр.

Ни Гром, ни Дубин не говорят, следят за экраном, и Дима ведет автомобиль, ненавязчиво дублируя маршрут такси, где позволяет город, боковыми проулками и параллельными улицами. Гром диктует данные ГБР, одновременно пытаясь обнаружить замысел противника.

— Дима, — не выдерживает Игорь. — Какие бары ты знаешь в окрестностях?

Они, впившись взглядами в экран, принимаются перебирать названия. Вспоминают, где были облавы, драки, задержания подозреваемых... А потом на карту вползает здание Управления, они встречаются взглядами и осекаются.

Игорь стонет. Лупит кулаком с рацией по панели.

— Человек-сюрприз, сука, блядь!!!

Вдыхает. Вдыхает. Выдыхает резко.

— Ребят, — говорит спецназу, — эта падла в наш бар едет. Прикидывайте точки для расстановки тщательней.

Слушает сдержанный ответ. Откладывает рацию.

— Зато тебе маскироваться не надо, — говорит Дубину. — Форма с собой?

Когда открывается дверь водителя, Игорь даже не поворачивается. Дубин ушел полчаса назад; подтвердил присутствие Разумовского; сообщил, к Сергею их знакомый подсел; дал пару деталей (прикосновения); отключился; Игорь не выдержал, сам на связь вышел пять минут назад, но толку-то. Снова ожидание. И он так измотан им, так разлит и выпит лабиринтом догадок, лабиринтом-Разумовским, что эта последняя, предельная выходка не то измученной напряжением психики, не то свихнувшегося подсознания совсем не удивляет.

И много чести — удостаивать мираж взглядом, даже если знает, что умирает от жажды.

Человек садится рядом.

— Привет, Игорь.

Прохладный голос — под кожу. Усмешка — в сердце.

— Так вот ради чего мы мучаемся, — палец — в монитор слежения.

— Я — да, а ты? — не выдерживает, смотрит. Каре аккуратное. Реальное кто-то другой сейчас трогает. Видение не отвечает. — Ты убьешь их всех? Взорвешь? Сожжешь?