— Вот видишь, — она достала из корзины стираное пончо Камило и повесила его рядом с сорочкой. Несколько холодных капель упали ей на босоножки, и она поморщилась. — Ладно. С тем, что нужно тебе, мы разобрались. Что насчет Марселины?
— В смысле? — Камило непонимающе захлопал ресницами.
Пепа посмотрела на него с материнским укором, но в глубине души она была рада, что ее первый интимный разговор с сыном оказался о взаимопонимании и уважении личных границ, а не о, например, последствиях нежелательной беременности или о первом сексе. Казалось, бьющую через край подростковую энергию Камило еще можно было направить в конструктивное русло.
— Чего хочет Марселина? Может, она не любит говорить о том, что чувствует? У твоей бабули, к слову, та же проблема, — добавила Пепа чуть тише, прикрыв рот ладонью. — Ты рассказывал, что она живет с мамой, да?
Камило кивнул.
— Если у них так не принято, ей может быть очень неприятно от твоих слов, понимаешь, mijo{?}[сынок (исп.)]? Спроси, как именно она хочет продолжать ваше общение. И кстати, я никого не знакомила с Феликсом ровно до тех пор, пока мы не решили пожениться, вот так вот.
Камило какое-то время переваривал слова Пепы, и что-то в его голове даже начало постепенно проясняться, но он все еще не был готов так же легко, как и мать, принять столь простые «взрослые» истины. В представлении Камило отношения мужчины и женщины были неразрывно связаны с тонной внимания и комплиментов, как, например, у его родителей, и он не догадывался, что кто-то в этой жизни мог хотеть чего-то другого.
— И что мне теперь, тоже ничего ей не говорить? Потому что она это не любит? — спросил Камило обиженно, и Пепа вдохнула полной грудью.
— Смотри, — она указала на корзину с бельем, стоявшую у ее ног. — Я развешиваю белье. В восторге ли я от этого? Нет, конечно, — при упоминании своего самого нелюбимого в жизни занятия (или одного из) Пепа вся помрачнела, и над ее головой образовалась черная туча с потрескивавшими внутри молниями.
В каком-то роде это даже умиляло — то, как малейшие изменения в настроении Пепы отражались на погоде, — но не когда новоиспеченная туча вдруг начала разрастаться, накрывая собой и Камило, отчего Пепе пришлось разгонять ее полотенцем.
— Так о чем я… Сегодня моя очередь стирать, потому что на прошлой неделе этим занимался твой отец. Мы делим обязанности поровну, даже если нам что-то не нравится. Но так поступают все взрослые люди, и это называется «компромисс», — Пепа указала полотенцем на Камило, и тот увернулся от холодных брызг. — Марселина — такой же живой человек, как и ты. Уважай ее решение. Попробуй с ней договориться, обсуди альтернативы. И уж точно не надо ругаться со своей девушкой накануне ее дня рождения.
Камило показалось, будто в последних словах Пепы была замешана какая-то личная история, но уточнять он не стал.
— Наверное… — согласился он, выдыхая, и Пепа с улыбкой потрепала его по волосам. — Мам, мам, полегче, — Камило остановил ее руку и уложил кудри в привычное положение.
— Прости-прости, — улыбнулась Пепа. — Просто никак не могу смириться с тем, как быстро идет время…
И вправду: еще недавно она радовалась за Антонио, получившего новый дар, еще недавно она была беременна третьим ребенком, параллельно разбираясь с двумя подросшими негодниками, еще недавно сама была влюбленной… Теперь же она жена и мать троих прекрасных детей.
— Ага… — кивнул Камило и, увернувшись от материнских объятий, поспешил удалиться. — Спасибо.
На входе в Каситу Камило столкнулся с Мирабель, но та лишь молча обошла его и проводила задумчивым взглядом. Она чувствовала, что что-то случилось, но и напрямую спросить не могла: такой человек, как Камило, при «непосвященных» наверняка переведет все в шутку и сделает вид, что не расстроен, в то время как изнутри его будут грызть сомнения. Вспомнив о даре Долорес, Мирабель отправилась на поиски единственной кузины. В конце концов, кто, если не она, будет и дальше поддерживать пламя Свечи столь же ярким?
***
Вечером того же дня Марселина не могла найти себе места. На автомате переделав все домашние дела, она обессиленно упала на обеденный стул и грудью легла на столешницу; ее тело ныло от боли, в пояснице покалывало от изнурительного мытья полов, но расслабиться Марселина не могла. Хоть физически она и была измотана, внутри, там, где бал правили эмоции, скопилось столько подавленного напряжения, что аж кончики пальцев подрагивали, вновь и вновь возвращая Марселину к недавней ссоре с Камило.
Да, Марселина дала волю чувствам и впервые за прошедший месяц была с Камило по-настоящему откровенна. Но она не хотела, чтобы их разговор обернулся конфликтом — тем более, таким серьезным. Однако и первой мириться Марселина не собиралась: что-то останавливало ее, удерживало на этом самом стуле, буквально пригвоздив к его поверхности. Закрыв глаза, Марселина зарылась носом в сгиб локтей и стиснула зубы так, что раздался скрежет.
Может, для них это был единственный разумный исход? Он — потомок наделенного магией рода, ему нужна партия под стать ему самому, кто-то влиятельный, как, например, семья Гузманов, но никак не Марселина, которая ничем не выделялась даже среди обычных, обделенных волшебством горожан.
Размышления Марселины прервал осторожный стук в дверь. Она тут же подняла голову, с надеждой взглянула на тень, показавшуюся в дверной щели, и встала со стула. Быстрым шагом подошла к двери, похолодевшей ладонью обхватила ручку и потянула на себя, надеясь застать на пороге Камило…
Вдруг это он пришел, чтобы извиниться, и сейчас все у них наладится?
Только вот вместо Камило на крыльце стояла Мирабель, одной рукой придерживая плетеную корзинку. Лицо Марселины отразило разочарование.
— Привет, — поздоровалась Мирабель, и у нее отчего-то возникло чувство, что Марселина ждала кого-то другого. — Я зашила твое платье. Помнишь, мы договаривались, что ты зайдешь за ним? Я подумала, что ты могла забыть, и пришла сама, — ее губы тронула легкая улыбка.
— Привет. Да-а, спасибо, — кивнула Марселина, принимая корзинку и вытаскивая оттуда платье, о существовании которого она и вправду забыла со всей этой суматохой. — Ого. Как новое.
Пальцы Марселины огладили еле заметный шов, нитки на котором почти не отличались от цвета платья. И тут на сердце стало еще тяжелее, чем раньше. Даже Мирабель — единственная из семьи Мадргиаль, лишенная дара (хотя после отстройки Каситы и возращения магии некоторые жители Энканто в этом сомневались) — чем-то выделялась, была по-своему особенной, в то время как Марселина была никем. Просто девушкой.
— Ты как? — поинтересовалась Мирабель и чуть наклонилась, заглядывая Марселине в глаза. Та скривила губы. — Трудности на любовном фронте, а? — Мирабель не была уверена, что ей стоит поднимать эту тему, но ее альтруистичная по своей природе натура просто не могла оставаться в стороне, пока кто-то другой страдал.
Марселина опустила корзинку на пол и прислонилась плечом к дверному косяку.
— Долорес все рассказала? — спросила она, обнимая себя руками.
Мирабель кивнула.
— В общих чертах.
Марселина тяжело выдохнула ртом и уперлась взглядом в каменную плитку под ногами. Она не знала, хочет ли делиться своими проблемами с кем-то еще, а потому продолжала молчать, поглаживая покрывшуюся мурашками кожу.
— Все наладится, — Мирабель предприняла попытку ее утешить. — Камило очень отходчивый. Повыпендривается день-два и успокоится. Уж кому, как ни мне, это знать.
Марселина выдавила из себя улыбку и наконец взглянула на Мирабель: через линзы очков на нее смотрели глаза, чем-то похожие на глаза Камило. А еще эти кудри, форма лица и фамилия, которую они оба разделяли — все это вдруг вызвало к Марселине такой прилив сентиментальности, что она неожиданно для самой себя произнесла:
— Мы можем поговорить?
В моменте Марселине показалось, будто ей не хватает воздуха, но стоило этим словам сорваться с ее губ, как дышать стало заметно легче. Может, если перетерпеть, то делиться своими переживаниями — не так уж и мучительно…
