Почувствовав тепло чужого тела, тепло мужского тела, вплотную прижатого к ее собственному, Марселина с непривычки покраснела. Запустила пальцы в пышные кудри и принялась легонько массировать кожу головы. Камило был таким тактильным, таким ярким и искренним, таким… Другим. Непохожим на Марселину. Когда чуть ли не каждый день имеешь дело с семьей Мадригаль, не обращать внимания на их волшебную исключительность становится просто-напросто невозможно, ведь на ее на фоне твоя «обычность» кажется особенно заметной. Семьи Камило и Марселины были совершенно разными, полными противоположностями, и Камило при ближайшем рассмотрении тоже оказался полной противоположностью Марселины.
Язык любви Камило — слова, и без вслух высказываемого одобрения он буквально изнемогал. Марселина чувствовала, как с каждым проигнорированным с его стороны комплиментом между ними все больше нарастает невидимое, но на молекулярном уровне ощутимое напряжение, но она не могла — хотела, но не могла — клясться в любви так же открыто, возводить каждую проживаемую ею эмоцию в абсолют так же, как это делал Камило. Ей трудно было даже просто попросить его о помощи, что уж говорить о фразах, которые Марселина перечитывала из раза в раз в любовных романах, но которые тут, в реальности, колючей проволокой обвили ей горло.
Спустя месяц Марселина все еще допускала о том, что ее чувства к Камило запросто могли оказаться надуманными, но каждый проведенный с ним день доказывал обратное: чувства были самые что ни на есть настоящие, но настолько взрослые, непривычные и сложные, что заветный «конфетно-букетный период» превратился в настоящую проверку на прочность. Но правда ли Марселина и Камило подходили друг к другу? Камило ее веселил, обнимал и искал лишний повод поцеловать. Марселина же… Просто проводила время рядом? Она боялась открыто выраженной симпатии Камило и не осознавала того давления, которое на него оказывало ее молчание. А молчала Марселина часто. Причем подолгу, в очередной раз оставляя Камило с ощущением, что она недоговаривает и прячет от него что-то важное.
Так и сейчас тишина длилась уже слишком долго.
— О чем задумалась? — осторожно спросил Камило, приподнимаясь на локтях и заглядывая Марселине в глаза.
Когда их взгляды встретились, Марселина почувствовала знакомое покалывание во всем теле. Камило всегда так смотрел на нее… От одного этого взгляда колени подкашивались, и восторженный вопль сердца заглушал собой еле слышные нравоучения разума.
— У тебя красивые волосы, — ответила Марселина, проводя ладонью по гриве шоколадных кудрей. Даже эти, казалось бы, простые слова дались ей с неимоверным трудом, но все же они не отражали истинную причину ее молчания.
Камило негромко хмыкнул.
— Ты вся красивая, mi reina{?}[моя королева (исп.)], — уголки его губ вновь растянулись в улыбке, и Марселина на секунду растаяла.
Смущение сошло с ее щек, и в груди образовалось странное, не самое приятное чувство. Тяжесть охватила легкие, сделав последующий вздох шумным, как будто Марселина силой удерживала какое-то неловкое признание. Она потупила взгляд, сглотнула, и тогда Камило принял сидячее положение, параллельно взяв ее за руку.
— Что-то случилось? — его голос звучал обеспокоенно, но Марселина не могла ответить.
Если языком любви Камило действительно были слова, то Марселина оказалась в этом плане совершенно немой.
Как объяснить, как рассказать о всем том, что беспокоит ее уже не первую неделю? Камило наверняка разозлится на нее, ведь тогда это будет значить, что Марселина соврала ему. Приняла его чувства и лишь потом поняла, что задыхается в них.
Марселина, тщетно пытаясь справиться с волнением, выделила одну прядку черных волос и накрутила ее на палец. Черные и прямые волосы, лишенные объема у корней, совершенно не такие, как у Камило. Вся она совершенно не такая.
Взглянув на Камило, Марселина прикусила нижнюю губу. Сказать сейчас? Или оставить на потом? Нет, лучше сейчас… Но почему это так тяжело? Камило продолжал молча вглядываться в ее встревоженное лицо. Когда стрелки настенных часов, пристыдив, напомнили о неприлично затянувшейся паузе, Марселина приоткрыла рот, чтобы что-то сказать. Но ей помешали:
— Mija{?}[доченька (исп.)], я дома, — послышался из-за двери женский голос. Следом донеслось постукивание трости по полу. — Ты здесь?
Марселина отреагировала совсем не так, как ожидал Камило: вместо того, чтобы обрадоваться возвращению матери, она испуганно посмотрела на календарь. Прикинула что-то в уме, сопоставила даты с положением стрелок на часах, после чего вскочила с кровати, прижимая ладони ко рту.
— Ой… Ой-ой-ой! — Марселина забегала по комнате, собирая вещи Камило в одну кучу, пока тот удивленно наблюдал за ней с кровати. — Я совсем забыла, что сегодня она придет пораньше!.. И по дому ничего не сделала!
Камило попытался ее успокоить:
— Ну и что такого? Потом сделаешь, как я уйду.
Но Марселина не ответила. Ногой отодвинула кофейный столик на законное место и пригладила одежду, как будто скрывая улики того, что она позволила себе прилечь в разгар буднего дня. В привычной манере убрав волосы в хвост, она вдруг сказала такое, отчего Камило чуть не поперхнулся слюной:
— Так, вот твоя сумка, я сейчас открою окно, и ты вылезешь, ладно?
— Окно? — Камило вскинул брови. — Я не могу выйти через дверь?..
— Н-нет… — уклончиво ответила Марселина. — Я не говорила ей, что ты сегодня придешь…
— Разве это проблема? — Камило не понимал, что происходит, но сумку все же принял и перекинул лямку через плечо. — Она же меня знает. Скажешь, что…
Марселина его перебила:
— Я не рассказала ей, что мы… — она запнулась. — Ну…
Однако Камило все понял и без продолжения. Тело внезапно пронзило настолько сильным чувством, что потребовалось некоторое время, чтобы грамотно его дифференцировать.
— Вот как, — произнес он почти шепотом. Ему стало до слез обидно. Показалось, будто его захотели вымести на улицу вместе с пылью, как горстку какой-то несущественной, налипшей на обувь грязи. — Ясно.
Марселина открыла деревянные ставни, и Камило забрался на подоконник. Затем осторожно перелез на ветку росшего рядом дерева и обернулся напоследок, чтобы чмокнуть Марселину хотя бы в щеку, но та лишь бросила быстрое «пока» и скрылась за дверью в коридор. Поначалу Камило хотел вернуться, потребовать объяснений и на крайний случай обсудить все с матерью Марселины, но вовремя себя остановил. «В конце концов, — думал он, — это не так уж и важно». Ведь правда?
— Ты поставила овощи мариноваться? — поинтересовалась женщина, падая в кресло-качалку и вытягивая вперед травмированную ногу. — Я напоминала тебе перед уходом.
Марселина выбежала в кухню, набросила на себя передник и озвучила первую пришедшую в голову отмазку:
— Еще нет. Я… Забыла.
— Марселина, — произнесла ее мать непривычно осуждающе, — что-то ты совсем в облаках витаешь.
От полной формы своего имени, да еще и сказанной таким тоном, Марселине стало не по себе. Она попыталась сосредоточиться на готовке, но мысли ее роем кружились вокруг разговора с Камило, который явно не прошел для них бесследно и который еще даст о себе знать в виде новых вытесненных обид.
***
В полдень следующего дня Марселина и Камило встретились на уже обжитом ими месте: у крепкого ствола колумбийского дуба, произраставшего на территории школы. Уже издалека Марселина прочитала по лицу Камило, что тот был не в настроении, а потому ускорила шаг, прижав к груди заготовленный с вечера сверток.
— Привет, — поприветствовала она и опустилась на траву рядом с Камило; тень от широкой кроны листьев встретила ее приятной прохладой. Марселина поправила школьную юбку и откинулась спиной на ствол дерева. Пихнув Камило локтем в бок, она добавила: — Что, все еще дуешься?
Камило зевнул и, лениво потянувшись как кот, повернулся к Марселине лицом. Только тогда она заметила россыпь царапин на его веснушчатых щеках и предплечьях, выглядывающих из-под рукавов сорочки.
