– Спасибо тебе, друг мой Стёпа! – слабо улыбнулся старый учитель. Болезненная бледность исчезла с его щёк, в глазах снова появился блеск. – Ну что, пойдём сражаться за нашу старую крепость?..

– Нет, Иван Тимофеевич, вам домой надо, принять лекарство и полежать. Нельзя вам нервничать.

– А что ты предлагаешь? Молча смотреть, как гибнет дело всей моей жизни и не нервничать?

Стёпка уловил слёзную дрожь в голосе старика и поспешил успокоить:

– Сейчас вам надо принять таблетки, а потом уже сражаться. Я доведу вас до дома.

– Совсем я стал ни на что не годен… – сокрушался директор музея, поднимаясь со ступеней крыльца и, бережно поддерживаемый под руку мальчиком, медленно зашагал вниз по дорожке между липами.

– Ах, как болит, Стёпушка, как болит… – простонал Иван Тимофеевич, выходя на центральную улицу города.

– Что болит? – встрепенулся Стёпка, готовый бежать в аптеку или за врачом.

– Душа болит за нашу бедную, многострадальную Крепость! Это же наша земля, Стёпушка, кровью русской пропитанная, выстраданная… И вот так родную землю за гроши продать!.. Её ведь трижды в древности разоряли шведы, да всякий раз крепость снова из руин возрождали. Но чтобы свои разорили, такого ещё не было! Что за люди? Что за люди?! Ничего святого не осталось… А я чувствую, продадут крепость – и я помру, нечего мне тут больше делать, на этом свете! – убеждённо произнёс Иван Тимофеевич.

– Да вы что! – Стёпка даже остановился, услышав такие слова. Внутри у него что-то дрогнуло, и горячие слёзы подступили к глазам. – Рано вам ещё умирать. И не говорите так больше, пожалуйста…

– Девятый десяток живу на свете, вроде жизненного опыта хоть отбавляй, а что теперь делать, не знаю! Хоть убей, друг мой, не знаю.

Старик шёл, тяжело опираясь на руку мальчика, и сильно прихрамывал. Прозрачная небесная лазурь его глаз подёрнулась серой дымкой, помутнела.

– Ну, отец же Михаил сказал: молиться о чуде!

– Ты веришь в чудо, сынок? – Иван Тимофеевич слабо улыбнулся, и в этой улыбке были жалость и сострадание к неразумному дитяти, не знающему жизни.

– Конечно! – воскликнул Стёпа уверенным голосом. – Что там ваш бывший ученик говорил про веру? Если очень верить, то чудо свершится, обязательно!

– Ты, Стёпушка, заходи к отцу Михаилу, просто разговаривай с ним. Душа твоя, чистая и светлая, будет хорошей почвой для добрых слов, что он тебе скажет. Хороший, настоящий человек из тебя вырастет, я уверен в этом.

Они остановились возле калитки в зелёном заборчике, за которым виднелся небольшой одноэтажный домик – тоже изумрудного цвета, под железной крышей, утопающий в кустах сирени. Окна обрамляли резные наличники – белые, кружевные. А под самой крышей, возле круглого чердачного окошка (как вокруг солнечного диска), грациозно вытянув длинные шеи, кружила пара нарисованных лебедей. Стёпка раскрыл рот от восторга, рассматривая длиннокрылых птиц.

– Вот я и дома, – тихо произнёс старик. – Благодарю, мой юный друг, за то, что проводил. Без твоей помощи и не дошёл бы, наверное.

– Иван Тимофеевич, у вас точно лекарства есть? А то я мигом в аптеку сгоняю!

– Есть, есть, миленький! Не волнуйся обо мне. Иди домой.

И директор музея, скрипнув калиткой, побрёл в дом, прихрамывая.

Стёпа с болью в сердце наблюдал, как поникли щуплые плечи, сгорбилась спина старого учителя. Он как будто даже стал меньше ростом и совсем дряхлым.

Но пора было возвращаться домой.

Кажется, Стёпка знал, как отговорить отца от идеи купить землю в крепости!

Стёпа шёл по улице, не обращая внимания ни на что.

Ему нравился директор краеведческого музея: было в нём что-то притягательное. Выросший без всяких бабушек и дедушек (хотя таковые имелись в наличии, но жили далеко, в других городах), Степан неожиданно почувствовал некое родство со старым учителем, между ними существовала невидимая, безымянная, но сильная связь. Откуда она взялась и что означала, тринадцатилетний мальчик не знал.

А перед глазами стояла согбенная болью и немощью спина старика… «А ведь и правда, – подумал Стёпа, – не переживёт Иван Тимофеевич, если землю продадут. Умрёт не от болезни, а от обиды и несправедливости…»

И он, Стёпка, не сможет жить спокойно, если не предотвратит надвигающуюся катастрофу.

Он никогда раньше не спорил с отцом, не возражал ему, даже если отцовская воля была слишком жёсткой и давила мальчишку тяжёлым кованым сапогом. Стёпе всегда было легче уступить, умерить свои желания и потребности, отказаться от собственных интересов. Но сгорбленная спина и потухший взгляд старого учителя истории переворачивали в Стёпкиной душе всё вверх дном, выжимая из глаз постыдные слёзы.

Он шёл по улице и, шмыгая носом, украдкой вытирал глаза пыльным кулаком, отчего на щеках образовывались серые разводы, отдалённо напоминавшие маскировочный рисунок на лицах диверсантов.

Ни жизненного опыта, ни дипломатических способностей у мальчика не было, поэтому он, увидев отца на лужайке перед домом, бросился с места в карьер:

– Папа, я тебя очень прошу, не покупай землю возле крепости! – выпалил Степан, внутренне холодея от собственной смелости.

Никита что-то читал в своём айфоне и, оторвавшись от этого занятия, с удивлением поднял глаза на сына.

– Чего это?.. – пробормотал он, округлив глаза.

– Не нужен нам ещё один дом!

– Почему? – отец отложил в сторону гаджет и уставился на Стёпу.

– Ну, у нас же есть большой дом, большая квартира. У нас и так всё есть! Не нужен нам второй дом!

– Стёп, ты чего взбеленился? И что значит «у нас и так всё есть»?.. Далеко не всё. Дома на берегу реки в таком живописном месте у нас нет.

– Вовсе это не живописное место. Ты сам говорил, что эта крепость – развалюха какая-то!

– Ну, я погорячился! Да и вложение в недвижимость – самое выгодное. – Мужчину удивила горячность, с которой тихий и обычно спокойный до вялости сын отговаривает его от покупки.

– Выгода, выгода, всегда только выгода! – воскликнул Степан, сжимая кулаки. – Ты о чём-нибудь кроме выгоды можешь думать?..

– Ты чего орёшь, парень?! – начиная раздражаться, отец повысил голос и поднялся из кресла, – Если я решил купить этот участок земли, значит, я его куплю и построю дом. В конце концов, я же для тебя стараюсь!

– А ты у меня спросил, нужен мне этот дом?! – закричал Стёпка, ненавидя отца в этот момент. – Ты когда-нибудь у меня спрашивал, хочу я чего-то или нет?! Ты всегда всё решаешь за меня, как будто я робот запрограммированный! А мне этот дом не нужен! Не хочу я этот дом!..

– Ты как с отцом разговариваешь, поросёнок?! – возмутился Никита, впервые столкнувшись с таким бурным сопротивлением.

А Стёпку уже несло: щёки на круглом лице горели отчаянным румянцем, глаза сверкали решимостью, кулаки сжимались так сильно, что побелели костяшки пальцев.

– А ты знаешь, что этот дом будет стоять на костях? – спросил мальчик напряжённым голосом, решив использовать в споре последний аргумент.

– На каких костях?..

– На человеческих! В тринадцатом, кажется, веке была осада крепости, и там погибло от жажды, голода и ран тьма народа, человек сто пятьдесят!.. – Стёпка сделал шаг к отцу, сверкая глазами, тот отступил… – И трупы закопали прямо там, в крепости!

Отец слегка побледнел, зачем-то снова схватил гаджет и стал вертеть в руках, а глаза его растерянно забегали по сторонам, словно искали опору и поддержку.

– И закопали их именно в той части крепости, где ты собрался строить дом, – продолжал наступать Стёпка. – Дом на человеческих костях, как тебе?! Круто?.. А ведь ты сам говорил, что строить дома на кладбище нельзя, плохая примета!

– Постой, сын! – воскликнул Никита, снова падая в кресло. – Откуда ты всё это знаешь? Сам придумал?..

– Я это в краеведческом музее узнал, сведения проверены и подтверждены документально. В древних летописях упоминается об этой осаде и гибели людей. Не знаю, как ты, а я жить в доме, построенном на костях, не хочу!