Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Это вы обрекли беднягу на смерть, — говорил ему мой отец, — этот грех на вашей совести.

— Ну и что! — отвечал испанец. — Он был таким старым и все равно потом бы умер.

Мой бедный брат тоже потом умер, но, как бы то ни было, он избежал плахи.

Мадам была обеспокоена сценой на лужайке; она не выходила из своей комнаты и приказала допускать к ней только танцоров балета; Гиш принимал в нем участие, и потому его нельзя было исключить из их числа. Король вошел с чрезвычайно важным видом; я появилась одновременно с ним, пройдя через внутренние помещения. Увидев меня, его величество нахмурился и сказал Мадам, что надеялся застать ее одну.

Она ответила, что действительно никого не принимает, кроме танцоров, без которых репетиция будет сорвана. Я сделала реверанс, испытывая сильное беспокойство, и собралась вернуться туда, откуда пришла, но Мадам меня удержала.

— Останьтесь, госпожа де Валантинуа, — сказала она, — король пришел не для того, чтобы сообщить мне нечто особенное.

— Я прошу прощения за вторжение, сударыня; тем не менее госпожа де Валантинуа может остаться; ей не хуже меня известно, что случилось. Я весьма недоволен графом де Гишем, он позволил себе одну из тех выходок, которые я намерен пресекать; если бы не мое давнее, еще с детства расположение к маршалу, я бы проучил графа так, что он вспомнил бы забытое им.

— Что именно, государь? Неужели то дурацкое происшествие на лужайке? Скоро об этом будут сплетничать не меньше, чем сплетничали о свидании королевы-матери с герцогом Бекингемом, которое состоялось при свете луны в Амьенских садах.

— Сударыня! — вскричал король сердитым голосом.

Он не терпел каких-либо намеков на свою матушку-королеву и более всего приходил в ярость, когда ее подозревали в какой-нибудь любовной связи.

— В самом деле, государь, все чересчур настроились против меня; королева-мать хочет меня погубить, она унижается до клеветы, она приписывает мне поступки и слова, на которые я не способна, забывая о том, что ее тоже оклеветали, что она тоже стала жертвой нелепой ревности, что она стремилась нравиться, будучи молодой, как я, и в этом не было ее вины.

Король нахмурился, но сдержался; он относился к своей невестке с подлинной нежностью, насколько был на это способен. В конце этих записок я расскажу правду о короле; я не хочу умирать, не написав об этом, ибо опасаюсь, что наши потомки будут судить о Людовике XIV дурно: вокруг него столько льстецов! В данном случае король сумел обуздать свой гнев и спокойно рассказал Мадам о том, что произошло между Месье и моим братом. Я видела, как принцесса побледнела — ей стало страшно!

— Итак, вы понимаете, сударыня, что, вместо того чтобы принимать у себя сегодня утром только танцоров балета, вам следует, напротив, не допускать их. Месье не замедлит явиться, и подобные разговоры не должны повториться. Я попросил маршала де Грамона разыскать своего сына, отослать его в Париж и запретить ему от моего имени появляться в Фонтенбло до тех пор, пока двор будет оставаться здесь. Граф отделается только этим, но пусть впредь не начинает все сначала.

«Что ж, — подумала я, — Лавальер — славная девушка, она ничего не сказала; в противном случае дело закончилось бы иначе — случай был для нее слишком благоприятным». Я не пыталась защищать Гиша, а Мадам не делала этого тем более. Я была вынуждена даже поблагодарить государя: он мог нанести более сильный удар. Как только мне удалось незаметно уйти, я поспешила в свои покои и обнаружила там два письма изгнанника: одно было адресовано мне, а другое — принцессе. Выбрав подходящее время, я отдала принцессе это послание; она взяла его с волнением и поручила мне передать ответ на словах; я выполнила ее просьбу, заявив брату, что больше ничего не смогу для него сделать.

Достопамятный балет состоялся без участия бедного графа, но тем не менее спектакль оказался как нельзя более милым: и потому, что было удачно выбрано место на берегу пруда, и потому что кто-то придумал возвести настоящий театр в конце аллеи, так что множество актеров незаметно приближались и выходили, танцуя перед этой сценой.

В то же утро, когда мы надевали свои танцевальные костюмы, один из моих лакеев сообщил Блондо, что какой-то слуга попросил разрешения передать мне лично записку от Мадам. Хотя я была в пеньюаре, я велела его впустить и, не глядя на вошедшего, взяла письмо. Я прочла три следующие строки:

«Сестра, если Вы не хотите, чтобы меня арестовали за какую-нибудь дурацкую выходку, Вам следует немедленно отвести меня к Мадам». Я обернулась, охваченная ужасом — это был Гиш!

— Блондо, ради Бога, запри двери, чтобы никто сюда не вошел; эта нелепая причуда его погубит. Что за невиданное безрассудство!

Граф расхохотался, уверяя, что его никто не узнает. Его маскарадный наряд в самом деле был безупречным.

— Запомните, госпожа герцогиня, я даю вам честное слово, запомните, что если через час я не увижу Мадам, то спокойно выйду на сцену в костюме, чтобы занять свое место и прогнать этого хлыща Дампьера, которому отдали мою роль.

Я вся затрепетала от страха: Гиш непременно бы это сделал. Ни просьбы, ни угрозы не могли бы вразумить этого безрассудного человека. Мне пришлось уступить. Это было не слишком опасно. Я ходила к Мадам по темным служебным коридорам; лакеи и прочие дворцовые служители незаметно сновали тут же взад и вперед; ни Месье, ни какие придворные там не показывались, и после истории, случившейся с Шемро и Бюсси, фрейлины не отваживались туда заглядывать. Я направилась к принцессе, и брат последовал за мной; мы дошли до туалетной комнаты Мадам, где она находилась наедине со своими служанками. Я попросила принцессу ненадолго отослать их под каким-нибудь предлогом; заперев на засов дверь комнаты, через которую мог войти Месье, я бросилась к ногам Мадам и все ей рассказала. Несколько наигранно посопротивлявшись, она разрешила мне позвать своего поклонника, сказав при этом:

— Мы побраним его и не допустим, чтобы он снова выкинул нечто подобное. Это неслыханная неосторожность, одобрить такое невозможно.

Я не в состоянии передать, о чем они говорили на протяжении получаса, который граф провел у ног Мадам. Гиш без конца разглагольствовал и вращал глазами, словно это были стрелки часов. Стоило этому человеку заговорить о любви, как он терял все свои неповторимые достоинства из-за того, что старался показать себя с наиболее выгодной стороны. И он и она строили бессмысленные планы; Мадам была столь же взбалмошной, как и мой брат, и это называлось у них «наша любовь». Они подняли меня на смех, когда я предложила им расстаться.

— Моя сестра всего боится, — заявил Гиш.

— Она слишком любит Месье, чтобы относиться к нам благосклонно, — с насмешкой прибавила принцесса. — Только не думайте, что я обожаю графа! Подобная мысль была бы для меня невыносимой. Но я очень рада, что могу подшутить над Месье и сделать то, что он запрещает. А король пусть говорит, что хочет! Да, я буду встречаться с графом им наперекор, я сильнее, чем они.

— Сударыня, я вас умоляю, уже поздно, вы не успеете переодеться. За вами придут, и если только что-нибудь заподозрят…

— Кто посмеет сюда войти, когда я закрылась? Сам Месье…

И тут, словно опровергая вышесказанное, в дверь постучали и послышался голос его королевского высочества:

— Откройте, откройте, сударыня, я знаю, кто там, и желаю увидеть этого человека.

IX

Мы переглянулись, остолбенев от изумления, но я очень быстро обрела присутствие духа и, схватив брата за руку, попыталась увести его в служебный коридор.

— Нет, — сказал он, — я не стану отступать перед ним и не оставлю Мадам наедине с его яростью.

— Откройте же! Откройте! — кричал Месье.

— Ради Бога! Спасайтесь, граф, — пролепетала Мадам, охваченная смятением, — с нами все кончено.

— Вы этого требуете!

— Да, я требую, я приказываю: ступайте, ступайте! Госпожа де Валантинуа, уведите его.

80
{"b":"7779","o":1}