– Ты куда вылупился? – с издевкой спросил он сына. – Смерть свою, что ли, увидел? Рано еще. Давай, на счет три.
И он стал отсчитывать цифры, включив зажигание. Перед ним находился удобный круг управления – руль, за ним чуть ниже лобового стекла ровной линией индикаторов шла приборная панель со всей информацией об автомобиле. Под правой рукой торчал кожух коробки переключения передач, а в ногах ждали своего часа отполированные педали. Мужчина посмотрел в зеркало заднего вида, прикрепленное на уровне его глаз, и улыбнулся, как обычный, наполненный искренним счастьем человек. Каким бы гадким мужиком он ни был, эмоции не обошли стороной и его. Разве что они были слабыми и приглушенными пустотой его сердца. При первом повороте ключа лампочки расположенной перед ним приборной панели зажглись, стрелки аналоговых приборов ожили, плавая в ритме сердцебиения сотворенного из железяк организма. Затем он наклонил ключ под еще бо́льшим углом, и гараж наполнил пугающий скрежет стартера. Платон аж дернулся от испуга, но сразу же проникся чарующей красотой рычания заведенного двигателя. То была музыка без нот и мотива, но мощная и подкупающая своей простотой. Гимн человечеству, написанный в благодарность созданными им механизмами, символами развития и прогресса.
– Ты слышишь это? – восторгался отец, не в силах прятать эмоции. – Она работает! Ты только послушай, как ровно.
И он поддал газу. Шестицилиндровое сердце железного исполина рычало и билось в стальной клетке, словно на вершине Скалы гордости, где львы коронуют наследников, давая понять каждой заблудшей твари бетонных джунглей, кто здесь настоящий царь зверей. Черные клубы дыма из выхлопных труб вырывались за пределы открытого гаража, возвещая на всю улицу о победе человека над природой и здравым смыслом. Грохот нарушил сонливый покой улицы, но никто не успел потратить свое расстояние, чтобы увидеть его источник, – поиграв коробкой передач и педалями, довольный мужчина заглушил двигатель. Он, как обычно, продолжал несвязно рассказывать Платону технические подробности, распираемый впечатлениями, но сына и дух простыл. Дергал рычаг коробки передач, объясняя принцип ее работы вкупе с принципом работы педалей. Выжимаешь, переключаешь и даешь газу, медленно отпуская левую ногу, – вот и вся хитрость. Для уверенности в работе механизмов он несколько раз перевел коробку во все положения и восторженно расхваливал свой агрегат. Не замечая повисшего над ним одиночества, владелец машины продолжал болтать сам с собой.
Платон же вернулся домой и, сидя за маленьким кухонным столом, хлебал овощной суп. От нервов у него теперь разыгрывался аппетит – очередное новшество в копилку гормональных изменений юного организма, заставляющее с тревогой смотреть в будущее. Платон уплетал суп за обе щеки, едва не давясь. Кривил лицо от недостатка соли и перца, но не мог остановиться в попытке заполнить через желудок душевную пустоту. Рядом стояла мать и, домывая посуду, болтала по телефону с подругой. Длинный провод тянулся из комнаты и норовил вырвать зажатую между ухом и плечом толстую трубку, но женщина постоянно ее поправляла, оставляя на аппарате очередную порцию мыльной пены, стекающей на халат.
– Лиза увлеклась рисованием, – рассказывала она по телефону одной из своих подружек-домохозяек. – Любит пейзажи, такие яркие, цветные, прям не налюбоваться.
– А, старший? – продолжала говорить в телефон женщина. – Нет, еще не выпустился. Скоро получит диплом и станет бакалавром. А потом хочет пойти в магистратуру. Да, специальность вроде выбрал. Но, может, еще несколько раз передумает.
Мама посмотрела на давящегося ее супом сына просто ради приличия, чтобы не обсуждать человека за его спиной. Один взгляд с дежурной улыбкой, и он уже как бы вовлечен в разговор.
– Так вот, я не договорила про Лизу, – продолжала она, снова повернувшись к раковине. – Учитель сказал, что она лучшая в классе. Ох, хоть бы не сглазить. Надежда семьи. Растет такой красивой и умной.
Мама поплевала через плечо, постучав костяшками намыленных пальцев по деревянной столешнице..
– Нет, кредит мы еще не выплатили, – продолжала мама, сделав сильнее напор воды, чтобы сидящий сзади сын ничего не расслышал. – У нас даже передатчик еды не работает, приходится мотаться к этому козлу в комнату. Не слушаться? Отказать ему? Да он же меня убьет. Я как-то заикнулась про его чертов автомобиль, так потом ходила на работу в черных очках, чтобы никто не увидел фингалов. Да, мы работаем на заводе одинаково. Нет, по дому только я одна… А вы что, уже переезжаете в этот новый район? Какие вы молодцы. Двадцатиэтажный дом с магазинами и станцией скорой помощь на первых двух уровнях? И работа прямо через дорогу? Ох, если бы уговорила своего продать эту чертову машину, за нее ведь хорошо заплатят такие же безумцы-коллекционеры. Думаешь, не надо бояться? Пойти и поставить условие? Даже не знаю. Что? У вас еще и химчистка в подъезде? И игровые автоматы для детей? Ну хорошо, сейчас пойду и поставлю вопрос ребром. Скажи только, что было в последнем выпуске «Прямого эфира», а то я замоталась с готовкой. Да ну тебя! Не шутишь? Родила? Тройню? И все разного цвета?!
Последующая часть разговора даже не смогла кануть в забвение в голове Платона, потому что он ушел из кухни в свою комнату, откуда хорошо просматривался соседский дом с окном Лии. Чуть левее можно было видеть дорожку, ведущую от дороги к ее подъезду, как спасительную тропинку, по которой судьба снова должна вернуть девушку к парню.
Он кое-как доковылял до любимого столика у окна и уставился в солнечный, вечнозеленый пейзаж, состоящий из соседнего дома, дерева и закругленной дороги. Задняя часть дворов просматривалась так плохо, что был виден только край их гаража с кабриолетом, а затянутую брезентом вечеринку скрывал все тот же, расположенный слишком близко дом Лии. Впрочем, Платона это устраивало. Все, что было нужно ему в этой нахлынувшей, как лавина, новой жизни, располагалось в зоне видимости.
Чтобы скрасить ожидание возвращения прекрасной соседки с омерзительной алкотусовки, он включил университетский телевизор – встроенный в его стол маленький экран чуть дальше рабочей зоны, где-то в полуметре от лица. Ради безопасности учебного процесса аппарат не поддерживал обычное телевещание ни через антенну, ни через кабель. Мог принимать только специально выделенные для министерства образования частоты, не нужные больше никому. Парень щелкнул выключателем, и синий экранчик наполнился изображением какого-то скучного класса с микстурами для экспериментов и исписанной химическими формулами доской. Вялый ученый с характерными профессорскими очками на носу и не стриженной десятки солнечных кругов бородой медленно читал лекцию про синтез нуклеиновых кислот. Платон сделал чуть тише звук и покрутил второй регулятор каналов. Картинка вновь стала синей, промелькнула цветными квадратами и мгновенно вновь посинела. Платон вернул колесико немного назад и увидел лекцию по геологии, которую так долго ждал. Огромный макет земной коры позади молодого подтянутого преподавателя показывал, из чего состоит известная нам часть мироздания. Снимавшая процесс обучения камера захватывала макушки сидящих в аудитории зрителей, поэтому постоянно дергалась из стороны в сторону в попытках найти четкий ракурс. А профессор в этот момент рассказывал о происхождении угля и как из него делают жидкое топливо для двигателей – горючий бензин. Удрученный парень попытался увлечься лекцией и даже достал из нижнего ящика старую тетрадь по геологии, открыл ее на пустой странице и начал записывать. Камера устаканилась на молодом ученом, слова и красивые термины полились ручьем. Казалось, Платон вновь вернулся в свою колею, отбросив паразитические мысли и переживания, стал машинально записывать каждое слово. Но через несколько абзацев выяснилось, что он пишет бессвязные термины, даже не отсекая их точками и запятыми, наезжая одной строкой на другую, а голова его вообще повернута вправо, в сторону соседского дома. Окно Лии по-прежнему пустовало, а к подъезду никто и не думал приближаться. Очень странно, не могла же их тусовка длиться так долго. Но внезапно за зелеными ветками дерева, слегка загораживавшими обзор, началось движение. Сначала Платон увидел крупную тушу Богдана в кожаной куртке, а потом показалась и ведомая им под руку Лия все в той же черной юбке клеш и белой блузке, уже хорошенько помятой. Девушка слегка пошатывалась, стараясь аккуратнее наступать на землю, будто боялась упасть. У входа в подъезд, двери которого не были видны Платону из окна, девушка остановила своего ухажера, попытавшегося зайти с ней внутрь. Она несколько раз его оттолкнула, после чего Богдан перестал пытаться подняться к ней на так называемый чай, вместо этого схватив ее за талию и жадно впившись в прекрасные губы своим омерзительным ртом. В этот раз девушка перестала сопротивляться и слилась с ним в порыве невинной шалости, обхватив его массивную спину руками. Платон зажал в кулаке авторучку и уже хотел вскочить с места, но девушка закончила поцелуй и попрощалась со своим навязчивым кавалером, помахала ему рукой и скрылась за углом дома, предположительно войдя в подъезд. Богдан остался один на улице, закурил странно скрученную сигарету и расплылся в победной улыбке, довольно оглядываясь по сторонам. Платон слегка пригнулся, чтобы его не было видно в окне, а когда его соперник в борьбе за руку соседки ушел восвояси, выпрямился и уставился в окно девушки. Солнце все так же двигалось где-то далеко в небе, но не согревало расстроенного парня. Его руки и ноги дрожали, как от озноба. В порыве злобы он резко дернул головой, вернувшись к лекции с рассказывающим что-то непонятное молодым ученым. Не в силах сосредоточиться, парень пытался вспомнить, что же значат слова «геология» и «уголь». Ему стало чуть легче, когда Лия, пьяно покачиваясь, показалась в своем окне в наспех надетой вместо студенческого «наряда» домашней одежде и села за такой же ученический стол с телевизором, видимо, в попытке успеть сделать домашнее задание перед приближающимся занятием. Их взгляды привычно встретились, Платон помахал ей рукой и улыбнулся, а Лия, попытавшись улыбнуться в ответ, вдруг надула щеки, скрючилась, и ее вырвало на пол.
