– Платон, я дома. Отец тоже скоро вернется.
– Понял, мам, – громко сказал парень.
– Постарайся сильно не шуметь, ты же знаешь, какой он бывает нервный после работы.
– Да, мам, хорошо! – крикнул Платон и сделал телевизор чуть громче, когда продолжилось телешоу.
Щурясь от яркого солнечного отражения из серванта, он наклонился немного в сторону, чтобы лучше видеть экран. Рука теперь оказалась неестественно выгнута, но продолжала делать пометки в тетради, окруженной со всех сторон брызгами молока. Не обращая внимания на неудобство своего положения, не пытаясь сесть поудобнее, Платон старался почерпнуть как можно больше информации до прихода отца.
После заготовленных продолжительных аплодисментов, предназначенных популярному ведущему, камера сфокусировалась на его лице с белоснежной улыбкой. Мужчина, снисходительно позволяя закончиться ликованию восторгающейся им публики, которое сам же и срежиссировал, провел рукой по черным, блестящим в свете софитов волосам, уложенным с пробором на бок щедрой порцией лака. Волосы под его пальцами даже не шелохнулись. Наконец, когда запланированная пауза для демонстрации его подтянутой кожи лица закончилась, он взял слово:
– Вновь приветствую вас на ток-шоу «Правда».
– Сегодня мы обсуждаем волнующую, без преувеличения, многих жителей Земли тему Великого разлома, – продолжил ведущий, – произошедшего почти триста кругов солнца назад. Только что у нас закончился раунд с полемикой экспертов, теперь я выскажу собственные мысли по этой теме.
Он сложил пальцы в замок, прижав руки к груди. В новом сером костюме-тройке в полосочку он выглядел пастырем, ведущим проповедь перед своей паствой. Не двигая ничем, кроме мышц шеи и нижней части лица, он продолжил говорить твердо и по возможности эмоционально.
– Все мы знаем историю нашей страны Селинии, насчитывающую уже почти триста солнечных циклов. Но нам абсолютно ничего неизвестно о моменте так называемого Великого разлома и тем более того, что было до него. Может быть, тогда жили наши с вами предки, потерявшие память вследствие какого-то неудавшегося планетарного эксперимента. Это бы объяснило высокий уровень технологического развития нашего общества, не имеющего понятия, откуда все это взялось. Разумеется, после катаклизма мы откатились назад, но с пустыми руками все-таки не остались… А может, мы появились из колонии инопланетян, заселивших нашу планету триста кругов солнца назад, в буквальном смысле вышли из инкубаторов, которые улетели обратно. Это объяснило бы отсутствие знаний о моменте до их высадки. Это даже не противоречит науке. Согласно законам физики, ничто живое не может преодолеть огромные космические пространства – оно просто умрет от старости после преодоления нескольких тысяч километров. Это аксиома, самая очевидная вещь в мире, никак иначе быть не может, я просто не в состоянии представить, что возможна какая-либо жизнь, не зависящая от пройденного ею расстояния. В общем, теория о нашем инопланетном происхождении неплоха – ведь сюда могли прилететь роботизированные инкубаторы, которым смерть не страшна – но я в нее не верю. Опять-таки, как и в случае с гипотетической войной, уничтожившей наших предков, нет никаких следов. Поэтому я перехожу к следующей теории, на мой взгляд, самой реалистичной…
Не успел ведущий договорить, как вошедший в комнату отец Платона схватил пульт и переключил на спортивный канал, попутно выключив ненужное освещение комнаты и грузно плюхнувшись всем весом на скрипучий диван. На упитанном во всех смыслах слова мужчине были старые потертые джинсы с заплатками на коленях, синяя пендлтонская рубашка в клетку, выстиранная до потери всякого цвета, и бежевая ветровка с карманами, которую можно было носить и дома. Круглое, относительно молодое лицо его испещряли ямки, какие портят людей еще в подростковом возрасте. Коротко стриженные черные волосы были чуть длиннее щетины на щеках, под похожим на картошку носом росли густые усы.
– Что смотришь, бандит? Опять свои научные бредни? И почему свет горел? Разорить нас хочешь? – проговорил он вместо приветствия, не ожидая получить ответ. – Тут бокс начинается, еле успел.
Платон с трудом сдерживал гнев и возмущение, пытаясь не растерять в памяти хотя бы уже произнесенные ведущим слова. Быстро записывая в тетради факты совсем уже размашистым и почти нечитаемым почерком, он паниковал. Мученическое выражение лица говорило о его внутреннем напряжении.
– Подожди, пап, там очень важная передача! – просящим голосом выдавил он из себя, дописывая последние услышанные строки, повернув голову к дивану, но глазами еще глядя в тетрадь.
– Брось ты эти глупости, – гневно ответил отец, уже погрузившийся в спортивное состязание, происходившее по ту сторону экранных помех. – Только мозги себе пудрить. Смотри лучше мужские программы. Тут бывший одноклассник друга моего коллеги с завода дерется за чемпионский пояс.
– Мне же для учебы надо, – пытался как можно мужественнее сказать Платон, но услышал свой голос более скулящим, чем хотелось.
– Не обязательно прыгать выше головы. Даже ни один ученый еще не написал правды об этой старой фигне. Ты что, хочешь Селинскую премию получить? – смеялся отец, не сводя глаз с телевизора, где рефери представлял боксеров и объявлял о начале первого раунда. – Возьми вырезки из энциклопедий, я же покупал тебе абонемент в библиотеку.
– То было на первом курсе, – ответил сын. – Каждый год надо заново его оплачивать.
– Вот ворюги! А ну и хрен с ними – не получишь пятерку, так у нас на заводе всегда есть место младшего мастера. Пойдешь по стопам бати. Семейная династия. Всё, либо смотри, либо нет, но больше ни слова!
На всю комнату раздался звук гонга, повторившийся эхом на огромной спортивной арене, и гонимые воем многотысячной толпы зрителей боксеры устремились друг на друга, нанося дразнящие удары и производя разведку боем. С далеких ракурсов было сложно отличить бойца в синих трусах от его соперника в красных. Несмотря на то, что при крупных планах помехи уже не так сильно мешали, отец в пылу азарта поднимался с дивана и гневно стучал ладонью по боковой стенке телевизора, так сильно, что Платон вздрагивал. Никакие физические воздействия не улучшали картинку, но вдохновленный эффектом плацебо отец, довольный, садился обратно. По его напряженному лицу и непроизвольным движениям рук, дублирующим удары боксеров, стало понятно, что он болеет за бойца в красных трусах. Когда его протеже пропускал очередной удар, отец нервно кривил лицо и с беспокойством проводил ладонями по щекам и волосам, а то и вовсе взмахивал руками, извергая из себя очередное ругательство, вынуждая соседей прислушиваться, не случилась ли у них в квартире очередная ссора. Зато, когда апперкот или хук красного боксера попадал в цель, отец радостно взбрасывал руки и даже привскакивал с места, крича еще громче и вызывая еще больше вопросов соседей.
Платон почти целый раунд обреченно смотрел в телевизор, пытаясь понять, зачем люди бьют друг друга, нанося серьезные увечья и так быстро старея, вынужденно наматывая круги в ринге. Конечно, им за это платили, но все же. Парень безучастно дотерпел до первого гонга, и когда окровавленные боксеры разошлись по углам, проскользнул к выходу из комнаты. В маленьком квадратном коридоре, в котором и три человека не смогли бы разойтись, было еще четыре двери – одна большая, черная, массивная входная и три обычные, такие же белые, как в столовой-гостиной. Они вели в ванную комнату, родительскую спальню, комнату Платона с сестрой и на кухню, куда пошел парень. Он увидел маму, готовящую еду за плитой. Ее белый фартук в желтый цветочек был надет прямо поверх строгого рабочего платья, что носило большинство женщин в офисах при заводе. Средней длины русые волосы были собраны в хвост, уходили ровными прядями к затылку, будто пытаясь растянуть морщинистый лоб. Усталость кожи делала лицо сероватым. Без косметики легко было разглядеть все изъяны ее возраста. В целом женщина выглядела даже старше своего мужа.
