Вас не терзают необъяснимые видения, непреодолимые препятствия, внезапные катастрофы и душераздирающие погони, от которых кровь стынет в жилах. Кровожадные бандиты не гонятся за вами по темным коридорам и туннелям. Зловещие птицы с страшными глазами не пикируют на вас с высоты. Мерзкие чудовища не тянутся к вам когтистыми лапами, а ноги не становятся гирями, мешая как следует оторваться от земли и нестись прочь. Горло не стягивают железные обручи страха, и не пропадает речь. Вы не вскакиваете посреди ночи, в липком поту, чтобы понять – на самом деле это происходит, или это только сон.

Меня все детстве мучили кошмары. Особенно часто повторялся один сон. Как будто я выхожу из дома, на улице полно людей – знакомых и незнакомых. Вдруг все срывают иаски, а под ними оказываются морды ужасных животных – волков, шакалов, тигров … Я шарахаюсь от них, бегу и заглядываю в лица встречным, в надежде найти хотя бы еще кого-то из людей. Но, ужас – вокруг только звери, и я не понимаю, как мне от них спастись. А ноги приросли к земле. Я во сне кричу: «Уберите тигра!!!» От собственных воплей просыпаюсь со слезами и всхлипами, и вижу, что звери из моего сна нарисованы на коврике, висящем на стене, и прошу маму убрать его подальше, и радуюсь, что это только сон…

Но страх не отпускал, он приходил каждый вечер, усаживался в угол кровати и мерзко хихикал, грозя провести со мною вместе еще одну бессонную ночь. Я стала бояться ложиться в постель и оставаться одна в комнате.

Мама водила меня по врачам. Мне прописали пить снотворную жидкость. Папа, как узнал, тут же вылил ее в раковину. А потом дедушка стал вычитывать мне «ляк», испуг, другими словами. Долгими летними вечерами садился он возле моей кровати, брал меня за руку и шептал по бумажке какие-то заклинания, от которых я сладко засыпала. Страшные сны стали сниться все реже. Может, дедушкины заговорные слова помогли, а может, я выросла…

– Фу ты, темень какая, ноги переломать можно, – сердито бурчала Рита, флегматичная девица пятнадцати лет от роду, осторожно катя чемодан на колесиках по скользкому перрону железнодорожной станции.

Рита – моя сестра, старше меня на три года, хотя мне иногда кажется, что на целых сто.

Поезд прибыл на станцию поздней ночью. Через высокий пешеходный мост с крутыми лестницами мы вышли на платформу. Внизу, лязгая вагонами и светя огоньками, тронулся в дальнейший путь наш скорый поезд, но уже без нас.

Встречал нас Виктор Бондик. Всю жизнь он был председателем сельского совета. Я когда была маленькая, то думала, что Бондик – это не фамилия, а должность. Когда в Старом Селе случились очередные выборы, я была уверена, что новый председатель тоже будет Бондик. Но это оказалась вообще тетя, и никакая не Бондик, а Козлова.

Но Бондик все равно остался самым знаменитым человеком в Старом Селе. Знаете, почему? Потому что у него есть машина, и на ней он возит в Город местных жителей. Машина очень старая, как и все в этом селе, я такой раньше не встречала. Называется «Жигули», так дедушка сказал. А Бондик упорно называет ее копейкой. Наверное, из-за цены. Его младший внук – противный Сережка, иногда с воем проносится на этой «копейке» в Старый Лес мимо нашего дома. Задавака!

На этой самой дребезжащей и завывающей «копейке» повез нас Бондик в Старое Село. В открытое окошко дул приятный ночной ветерок. С обеих сторон простирались заброшенные поля, сменяющиеся оврагами и сосновыми лесами. В небе сияли яркие звезды и катилась жирная луна.

– Дышите, девочки, глубже, – не уставал повторять всю дорогу дедушка. – Ведь лес – это источник повышенного содержания кислорода в атмосфере, что способствует рождению талантливых людей с крепким здоровьем.

Мы с Риткой про себя посмеивались над нашим научным дедушкой, но воздух и вправду был густым, вкусным – и чуть-чуть горьковатым, напомнил и Новый Год, и море одновременно. Сердце отчего-то билось сильнее, и щемящая грусть стесняла грудь.

Ночной прохладой и тишиной встретило нас Старое Село. Даже собаки не гавкали. Ночь была светлая, на усеянном звездами небе светила полная луна, так что при желании можно было обойтись без фонарика. Старые тополя выстроились вдоль длинной улицы, ведущей к лесу.

Огромным тяжелым ключом отперли мы заржавевший висячий замок на калитке, зашли в дом и сразу завалились спать.

Проснулась я поздно. Стоял жаркий летний день. За окном чирикали воробьи, где-то вдалеке мычали коровы и кудахтали куры. Солнце просвечивало сквозь буйную зелень запущенного сада. На стволах обклеванных воробьями вишен блестела горячая смола. Крепко пахло яблоками, ромашкой и полынью.

Я умылась из ведра ледяной колодезной водой, от которой закололо кожу, и грустно огляделась по сторонам.

Где я?

Представьте себе: интернета нет, мобильная связь берет только в одном месте, в километре от села, на Белой Горе, куда надо пробираться сквозь болото и заросли крапивы. Телевизора, как вы, наверное, догадались, тоже нет. Как вам такое местечко?

А что есть?

Есть бревенчатый дом у самой опушки Старого Леса. Крыльцо со скрипучими ступенями и отполированными перилами ведет в палисадник, заросший сиренью. В старом саду во всю плодоносят вишни и яблони. Яблочки маленькие, зеленые и кислые. Едят их только я и бабушки Катина Зорька. На заборе сохнут глиняные крынки из-под молока.

На улице, прямо перед домом, на телеграфном столбе свили себе огромное гнездо аисты. Когда мы приехали, аисты куда-то улетели, а на их место заселились два черных вороненка. Крик от них стоит на всю улицу.

Двор весь покрыт чахлой травой, в углу под забором – старый-престарый колодец с журавлем. Вода в колодце с привкусом железа, такая ледяная, что зубы ломит. От колодца к крыльцу протоптана кривая тропинка.

В самом центре двора на длинной палке медленно вращается красный флюгер. Когда дует ветер, пропеллер крутится, как бешенный, и страшно скрипит. Зато наш флюгер видно и слышно из любого уголка Старого Села.

Недавно во двор привезли доски – мастерить новый погреб. Доски аккуратно сложили вдоль забора на траве, чтобы они не мешали проходу. Об доски трется и лениво урчит Васька, поджидая Зорькино молоко. Этот большой черный кот забрел в наш дом неизвестно откуда, да так и прижился. Назвали Васькой. А как же иначе его могут звать? Если кот – то Васька, если корова – непременно Зорька, потому что у дедушки в детстве была корова, которую звали Зорька. Васька весь покрыт облезлой черной шерстью, но глаза светятся каким-то хищным светом. Притом, что сами глаза – разные. Правый – зеленый, левый – коричневый. Я, если честно, нашего кота немного побаиваюсь и стараюсь незаметно обходить сторонкой. А он, как специально, все время крутится под ногами.

В доме тоже все необычно. В первой комнате, где обедают, стоит древний диван и висят настенные часы в деревянном футляре. Монотонно раскачивается маятник и отщелкивает минуты и часы. В центре второй комнаты – пузатый телевизор на тумбочке. Все лампы в нем давно перегорели, но выбросить никто не решается. Над телевизором висит икона в выцветшем рушнике. Вдоль стен возвышаются железные кровати с круглыми шишечками на спинках. Места для сна хватает всем, но мы с Ритой метаем о сеновале. Там мягко пахнет сеном, через дырки в крыше видны звезды, и слышно, как на болоте квакают лягушки, а по утрам поют соловьи.

Но пока сена нет. Прошлогодние запасы съела соседская Зорька. За это мы получаем от нее ежедневную кринку с парным молоком. А приносит его бабушка Катя, которая помнит нашего дедушку еще мальчиком – такая она древняя!

А еще в доме – огромная печь. Вечером, когда становится прохладно, дедушка ее растапливает. Я забираюсь на теплую лежанку с кружкой молока и булочкой, подвешиваю фонарик и рассматриваю старые книжки и журналы, вытащенные из диванных недр.

А за калиткой – Старое Село с кривыми улочками, заросшими тополями, деревянными домами, покрытыми железными крышами. Село не совсем обычное, в дремучем Старом Лесу стоит. Ни доехать к нему, ни дойти, потому что дороги нормальной нет.