Крамби тяжело дышал, глядя в пустую тарелку перед собой. Связанный, с заткнутым ртом, он был единственным участником торжественного ужина, обреченным выступать молчаливым слушателем. Лэйд мог ему лишь посочувствовать.
— Шляпник ошибся. Может, единственный раз за свою карьеру, но чертовски сильно. Как фокусник, привычно стреляющий себе в голову из незаряженного револьвера, который в один прекрасный день забывает украдкой достать из барабана патрон. Я узнал об этом слишком поздно, да и то случайно. Шляпник всегда работал в одиночестве, не терпел, когда его страхуют и не делился с партнерами. Это его и сгубило. Когда я примчался к особняку семьи Биркам, все уже было кончено. Нет, снаружи он выглядел совершенно обыденно, если не считать того, что в радиусе мили от него отчего-то умерли все птицы и грызуны. Но внутри…
Сила, которую разгневал Шляпник, обрушила свой гнев на все живое, что оказалось в пределах ее досягаемости. И это была недобрая сила. Недобрая, озлобленная и крайне могушественная. Верите или нет, я до сих пор с ужасом вспоминаю, во что превратился их уютный семейный особнячок в Редруфе. Там обитало восемь человек, включая прислугу. Но мне показалось, что гораздо больше — тела были разорваны на клочки и растасканы по всему дому, точно демоны играли ими в какую-то игру вроде лото. Подсвечники из оторванных человеческих рук, гобелены, вышитые человеческими жилами…
Этот визит мне и самому едва не стоил жизни. Но тогда, двадцать лет назад, я был чертовски упрям и противоестественно везуч. Упокоил разбушевавшуюся стихию, отделавшись парой переломов, легкой контузией и ожогами по всему телу. Весьма счатливый исход при таком раскладе. И, что еще удивительнее, не я один оказался везунчиком в тот день. Принявшись разбирать мертвые тела, чтобы до них не добрались первыми чующие запах свежатины за сто миль крысы из Канцелярии, я обнаружил двух уцелевших. Одним из них был, представьте себе, сам Шляпник. Сообразив, в какой переплет завело его самомнение, мерзавец успел начертать несколько защитных знаков и тем спасся, отделавшись мокрыми штанами и густой сединой в волосах. Другим был младший сын Биркамов. Совсем еще ребенок, сопляк, кроха. Пирующие демоны, растаскивавшие по дому клочья его родителей и сестер, упустили его из виду, опьяненные добычей. В той суматохе я даже не успел узнать, как его звали. Да и до него ли было?
— Дальше! — приказал Коу, хрустнув шарнирами, — Я все еще не вижу, к чему вы ведете! Если вы тянете врр-рремя…
Его лапа уперлась под нос Лэйду, шевельнув торчащими из багровой плоти стволами. Самый маленький из них был размером с пенни, самый крупный походил на зев трехдюймового орудия. Лэйду не хотелось думать, что останется от его головы, если хотя бы половина из этих стволов выстрелит…
— С того дня Профессора Абраксаса никто не видел. Мне приходилось слышать самые разнообразные слухи о его дальнейшей судьбе. Что той ночью он тоже погиб, растерзанный демонами. Что принес себя в жертву Девяти, пытаясь искупить вину. Что бежал с Нового Бангора ночью на корабле, что основал из приверженцев-полли страшную секту, практикующую каннибализм и изуверские ритуалы, что принял постриг в монастырь на каком-то населенном прокаженными острове в Тихом океане… Как я уже сказал, у него не было ни близких друзей, ни партнеров, оттого даже в наших кругах мало кто мог прояснить судьбу несчастного Шляпника. Я сам извлекал полумертвого Шляпника из-под мертвых тел, сам приводил его в чувство, но знаете… Я никогда не спорил с теми, кто утверждал, будто бы он мертв. Потому что он в самом деле умер тем днем. В некотором смысле. И убил его Бангорский Тигр. Я.
Холодные голубые глаза Коу заворочались за забралом, вокруг них заскрипели сросшиеся со сталью осколки черепа. Его физиология слишком далеко ушла от человеческой, чтобы Лэйд мог определить эту гримасу. Скорее всего, удивление или что-то сродни ему.
— Почему? — это слово Коу выдохнул негромко, не сопроводив облаком раскаленных газов, — Что это значит?
Едва ли он был очарован историей, но определенно пристально следил за ней, пытаясь предугадать и понять, как она сообразуется со страшной действительностью.
— Репутация, — Лэйд улыбнулся, — Я уже говорил, сколь многое в нашем деле зависит от репутации. От образа, от положения, от славы, которая обволакивает тебя, словно аура. Завоевывать репутацию можно годами, но стоит сделать одну ошибку — фух! — и она испаряется, точно газ из открытой бутылки шампанского. Таковы традиции нашего малопочтенного ремесла. Сам того не желая, я нанес смертельный удар по карьере Профессора Абраксаса. Тот памятный день, когда я случайно пришел к нему на выручку, стал днем моего триумфа и днем его позора. Весь мир увидел его беспомощность и ее страшные последствия. С того самого дня перед Шляпником захлопнулись все двери — и двери хороших домов, в которых он привык бывать, и прочие, куда более дешево отделанные. Не думаю, чтобы с того дня в Новом Бангоре нашелся человек, готовый нанять его для более серьезного дела, чем поиски пропавшей кошки.
Справедливости ради надо заметить, что Шляпник и не пытался отвоевать утраченное. Не сражался за свое доброе имя, не мстил мне, не готовил преемников. Он… просто пропал. Фьють! Растворился в котле, что зовется Новым Бангором. И знаете, что? Спустя какое-то время про него забыли. Так всегда случается с легендами, вышедшими из обращения, а у Нового Бангора много легенд. Чертовски большой запас. Одной больше, одной меньше… Кажется, его именем еще какое-то время заклинали мелких тварей, пока не позабыли всуе. Человеческая слава — скоротечный товар, джентльмены, что бы ни писали на упаковке. Кажется, лишь один-единственный человек на всем белом свете помнил о его существовании, но о нем позже.
Я и сам забыл про Шляпника, признаться. Вылетело из головы. У меня тогда и без того хватало хлопот. Я объявил войну Новому Бангору и самозабвенно вел ее на протяжении тридцати лет, не обращая внимания на то, что каждый день — это проигранная битва, след от которой остается на моей шкуре. Я был молод и самоуверен, кроме того, вокруг меня во все времена хватало прочего люда. Некоторые были умнее бедняги Шляпника, некоторые более искушены в тайных науках, некоторые более жадны, самонадеянны или хитры… Да, я забыл про него. И наверняка бы не вспомнил вовсе, кабы хитрец Шляпник, этот самозванный Профессор Абраксас, не нашел способ послать мне весточку сквозь многие годы. Вы никогда не догадаетесь, каким образом! Послал мне фотокарточку, подлец этакий, можете себе это представить? Вы позволите?
Лэйд опустил руку в карман медленно и осторожно, как если бы там лежала склянка с нитроглицерином. Но Коу все равно встрепенулся, все его орудия загудели, приходя в боевое положение, где-то внутри торса завращался, точно чокнутая карусель, барабан автомата заряжания. Возможно, то немного, что осталось в нем человеческого, тоже медленно умирает, подумал Лэйд, Истлевает, превращаясь в рудиментарные обрывки нервов, вплетенные в казенники и затворы. И тогда не останется никакого Коу, только пышущее злостью механическое чудовище, слепо мстящее всему живому и уже само не помнящее, за что.
— Одно р-рррезкое движение — и вы покойник! — предупредил Коу.
Лэйд не собирался делать резких движений, напротив. Тем более, что фотокарточка представляла из себя стекляную пластину, столь хрупкую, что ему пришлось обвязать ее тряпьем, чтобы предохранить от повреждений. Сняв последний слой, он осторожно дохнул на стеклянную поверхность, на миг затуманив ее, после чего бережно протер рукавом и водрузил на стол.
— Профессор Абраксас, дамы и господа, — торжественно объявил он, — Он же — печально известный Шляпник. Собственной персоной, хоть и не во плоти.
Недоуменный рык Коу едва не заставил его вскочить со стула. Лэйд успел побороть этот рефлекс, в противном случае уже наверняка извивался бы на полу, изрешеченный пулями.
Зубы Коу заскрежетали, точно пытались прогрызть бронированную сталь, запершую его лицо в непроницаемую клетку.
