Дымчато-пудровое платье с тесьмой из итальянской парчи эпохи Возрождения с добавлением натуральной серебряной нити, на талии широкий светлый пояс из паучьего шёлка французских мастеров, в тон поясу высокие перчатки (говорят, их носила сама Жозефина), шея открыта, волосы подняты, открывая взору бриллиантовые нити серёг. Добавь к этому изящную посадку головы и королевскую осанку – и ты получишь частичное представление о том, каким ослепительным получился образ Госпожи Зарины. Почему лишь «частичное» представление? Потому что важен ещё и контекст, в который вписана наша жемчужина, томится ли она в дешёвом ювелирном сплаве или завораживает волшебными переливами в обрамлении чистейшего золота и диамантов? К счастью, мероприятие, на которое отправилась Зарина, оказалось великолепным контекстом её наряду, и если в роли диамантов величаво выступала сама идея благотворительности, то чистейшим золотом явилось здание, в котором эта идея воплощалась.

Усадьба-музей, открывшая свои высоченные резные двери для милосердного раута, расположилась в ухоженной парковой зоне немного за МКАД. Окружали её величественные сосны, оставшиеся, впрочем, за кованым забором, ближе к зданию подступали дубы и клёны. Их пышные кроны горели янтарём в лучах садившегося за горизонт светила. Хотя осень уже была полноправной хозяйкой московского годового круга, на центральной аллее ещё журчали фонтаны.

Подъехав к зданию на белом Майбахе, нанятом специально для такого случая, Зарина с аристократичной грацией покинула заднее пассажирское кресло, воспользовавшись помощью швейцара. За Майбахом успели выстроиться другие автомобили в ожидании своей очереди встать у парадной лестницы. Зарина вошла в здание, её кашемировый кейп тут же забрал гардеробщик. Подхватив удобнее клатч, в роли которого на этот раз выступал раухтопазовый с лабрадоритами Ремарк «Жизнь взаймы» (тонкий намёк Любимому в случае его присутствия), Зарина огляделась. Над ней раскинулся огромный, необыкновенно высокий потолок, поддерживаемый мраморными колоннами. Потолок этот был покрыт слоем глянцевого золота, и лившийся с него таинственный свет, подобный свету икон в мерцании лампад, благословлял красивых людей, собравшихся под его сводами. В золотых бликах по-особенному торжественно искрились бриллианты, горели рубины, белели жемчуга. Платья шелестели под виолончели и саксофон джазового оркестра, пузырьки шампанского рвались из оков узеньких фужеров, готовые освежить носики благородных дам, на широких блюдах зазывно пестрели канапе с креветками, крабовым мясом, сыром, икрой и ягодами.

Стены приёмного зала, где собралось блестящее общество, были сплошь украшены живописными фресками, изображавшими ратные сцены из военной биографии хозяина-аристократа, давно почившего. Новый же хозяин, взявший усадьбу под своё попечение, добавил помещению современного шика: по периметру вместо старых бюстов он установил абстрактные инсталляции актуальных художников, организовал мягкие зоны из диванов и кресел в стиле «лофт» для светских бесед, здесь же водрузил ультрамодный рояль из прозрачного пластика. Несмотря на любовь хозяина к постмодернизму, исходная историческая база усадьбы была тем не менее им тщательно воссоздана: колонны заново отполированы, полы отреставрированы, мозаика подклеена, парадная лестница устлана новым красным ковром. Однако санузлы решено было переформатировать полностью, и теперь они являлись образцом технологичного рококо. Чистейшие алебастровые унитазы в окружении стен из зелёного оникса с подсветкой дарили гостю ощущение исключительной свежести, воздух наполнялся дивными сложносоставными ароматами, не успевая портиться, так что посетителю казалось, что из него выходит некий благоухающий субстрат. Последний моментально смывался и анализировался на предмет дисбактериоза, токсинов и паразитов, результаты тут же отправлялись в виде смс с предложением записаться к конкретному доктору (владелец усадьбы являлся также владельцем клиники). Чистейшая артезианская вода ласково омывала место выхода субстрата, пока его производитель знакомился с данными о погоде, такси и пробках на световых табло, при желании он мог наблюдать и прямую трансляцию из банкетного зала. Никакие лишние звуки не беспокоили при этом посетителя соседней кабинки. Надо отметить, что рукомойники с позолотой, зеркала в тяжёлой кучерявой оправе, бархатные диваны с торшерами маскировали собой технологичные новшества, делая атмосферу санузла настолько уютной, что многие гости предпочитали именно эту часть здания всем остальным. Нередко в женской половине можно было встретить группу прехорошеньких сплетниц, рассевшуюся по углам, которая, впрочем, незаметно перемещалась на мужскую территорию, где, в свою очередь, обязательно задерживались два-три, а то и целых четыре видных джентльмена, хотя иногда и без приставки «джентл».

Как видишь, дорогой друг, усадьба самым убедительным образом подчёркивала красоту дел милосердия, творившихся сегодня в ней, ибо кто сказал, что добродетель горит ярче под сводами давно не реставрированных больниц, заглушаемая духотой лежащих в немощи тел? Напротив, задумайся, не бывает ли поругана высота дел милосердия при небрежном их воплощении? Музыкальный шедевр, исполняемый в неподобающем месте, не превращается ли в набор унылых, порою откровенно тягомотных звуков? А живописное творение? Способен ли кто-нибудь оценить его истинное достоинство, пока оно не украсит стену знаменитого музея или роскошного дома богатого коллекционера? Тем более жемчужина души человеческой, именуемая благотворительностью, нуждается в самом величественном антураже!

Однако, взглянув на интерьер усадьбы, в котором одновременно правили изысканная классика, дерзкий постмодернизм и дорогостоящий минимализм, кто-то заподозрил бы нового владельца не столько в альтруизме, сколько в тщеславии, но спешу уверить тебя, читатель, это не так. Хозяин Усадьбы не только вложил огромные личные средства в восстановление памятника архитектуры, но и позволил всем желающим любоваться историческим местом два раза в год согласно расписанию, а кроме того, решительно отказался от помпезной памятной доски в свою честь и даже от скромной благодарственной таблички на входе. Вместо неё он оставил крошечное, ничем не примечательное напоминание о себе, адресованное скорее внимательным потомкам, чем беспечным современникам: во время реставрации живописной сцены, где народ в честь победы над Наполеоном нёс хоругви, художник стёр лик Спаса на одном из полотнищ и поместил туда лик Хозяина Усадьбы. Скромный от природы, заказчик попросил не трогать сияющий нимб – пусть образ мой, говорил он, принимают за чужой.

И правда. Однажды в усадьбе организовали пробный квест для школьников. Так и не узнав Хозяина на хоругвях, дети решили, что образ его воплощён в гигантской инсталляции, состоящей из трёх медных извилин. Эти извилины исходили из единой опорной точки и далее устремлялись вверх. Но правая и левая линии, дойдя до середины, расходились на запад и восток, центральная же указывала на север, образуя подобие древа. Стопроцентный купрум, отсылающий к эпохе медного царства Александра Македонского, намекал на античные корни нового хозяина, в этом смысле превосходившими своей исторической ценностью корни хозяина старого. Инсталляция эта, выкупленная у музея современного искусства в Лондоне, разместилась возле центральной колонны и…

О, мой друг, какая удача, прямо здесь я снова вижу Зарину, которая за время моего повествования совсем исчезла из виду.

Но… вдруг ты всё ещё находишься под впечатлением от санузла? Что, если мыслями и душой ты всё ещё пребываешь в райском уголке, лишь делая вид, что мои рассказы о скромном Хозяине Усадьбы тебе интересны? В таком случае позволь мне провести для тебя прямую трансляцию из точки, где замечена Госпожа. С фужером игристого в руках, она ведёт чинные беседы с гостями, образовавшими у инсталляции подобие полукруга. Пусть, однако, не смущает тебя, читатель, приставка «полу» применительно к данному обществу, знай, что это самый настоящий светский круг, просто в форме полукруга. Кивая и улыбаясь каждому, кто кивает и улыбается ей, Зарина вдруг замечает поодаль Любимого, рядом с ним – элегантных мужчин в костюмах и белых рубашках, это телохранители. Вдруг взор Любимого устремляется в сторону Госпожи, и тогда она смеётся неизвестно чему, взмахнув непринужденно клатчем, но тут же улыбка сползает с её лица – мимо царской поступью шествует новая Пассия в богатом платье из пайеток и перьев. Уверяю тебя, читатель, не стоит задерживаться на описании этой дамы, скажу лишь, что платье превзошло её красоту, но не затмило колье. Несмотря на впечатляющую высоту каблуков, удерживающую взор Пассии над головами присутствующих, риск, что она посмотрит вниз и захочет поболтать с кем-то из друзей Зарины, весьма вероятен. Госпожа спешит ретироваться: до этого она чувствовала в себе силы встретиться с подобным вызовом не поведя и бровью, но краска, тотчас же залившая щёки и лоб с подбородком, разоблачает всю искусственность её самообладания. Госпожа, подхватив подол платья, решительно направляется в сторону шампанского за дополнительной порцией, и, право же, неизвестно, сколько Зарина собирается выпить порций, но – внимание! – распорядитель банкета объявляет официальную часть, и гости приглашаются в зал.