Последний сценарий имел все шансы осуществиться: от вида лимонов у Госпожи накопилось столько слюны, что если бы Полина не подала Госпоже новый бокал шампанского, а та не отпила бы из него глоток, достаточно большой, чтобы смыть и саму субстанцию мести и намерение её использовать, то обществу пришлось бы на себе испытать, что такое девятый вал Айвазовского. Но Госпожа сделала глоток (о, Полина, твой тихий подвиг воспет!) и улыбнулась своей фирменной улыбкой, получившейся ещё более фирменной и лучезарной, чем обычно, так что остаётся лишь сожалеть, что в этот момент не было сделано селфи или иной портретной съёмки, набравшей бы – вне всяких сомнений – не менее ста тысяч лайков и ещё пятьсот сверху. Внезапная перемена в лице подруги – от горя к радости, от ненастья к теплу – вдохновила Полину на следующий тост, и второй глоток, выпитый Госпожой за «прекрасный вечер с прекрасными людьми», закрепил успех первого. Однако краем глаза Зарина продолжала следить за Димой Димой и незнакомцем. Те прошествовали к камину, где заседала мужская компания, настолько весёлая и громкая, что их оживлённая речь и взрывы хохота вызывали анаболические вибрации в две тысячи четыреста пятьдесят баллов по шкале Дэвида Хокинга, так как транслировали радость (540 баллов), храбрость (200), готовность (310), гордость (175), принятие (350), желание (125), логику (400). Вибрировали также навесные потолки, пол и плинтусы. Разговоры велись об охоте, рыбалке, сафари, гольф-полях, теннисных турнирах, далее обсуждались планы на зимний отдых. Фигурировали французские Межеф, Куршевель, Вальморель, Вальгардена, Валькларе, швейцарские Санкт-Мориц и Церматт, а также австрийский Ижгль, немалая группа собралась в Сочи, одна парочка – на Карибы, другая – в Маями, затем немного поговорили о кредитах, биткоинах, гражданствах, потом коснулись искусства (несколько раз до Зарины донеслось «Антиб утром», что, скорее всего, относилось к картине Моне), но полностью проигнорировали чистую поэзию. Несмотря на отсутствие последней, кто-то всё же предложил разжечь камин, скорее всего, идея исходила от нового гостя, так как именно он стал забрасывать поленья и раздувать огонь. Еврейский квартет тем временем покинул свой пятачок, уступая место диджею, а поскольку тот располагал более, чем кто-либо, к диджестивам, то Дима Дима направился к бару, где в ожидании своего выхода толпились бутылки коньяка, виски, егермейстера и прочего десерта.
– Девчули! – гаркнул Дима Дима, остановившись у диванов, где расположилось знакомое нам женское общество. – Бойцы! – добавил он, обращаясь к прочим гостям. – Поступило предложение (тут в речи Димы Димы появился лёгонький французский акцентик, навеянный разговорами об искусстве) объединить наши сидушки, мля, и создать общий, так сказать, аэродром!
Предложение было с радостью подхвачено, и вскоре все перебрались к камину. Зарине досталось большое уютное кресло рядом с огнём. Жар от камина, отсветы пламени на лицах гостей, факелоподобные светильники и движения длинных теней на каменных стенах сделали своё дело – Зарине казалось, что она в средневековом замке. Синтетические пассажи диджея сменились вдруг размеренным пением ребек, фиделей и виол, разлилась сладкозвучная цитра, засвиристела флейта, сама Госпожа разлеглась на топчане в атласе и жемчугах, её окружали придворные дамы, рыцари и, что греха таить, принцы, поэтому, когда вдруг прозвучало имя Генриха IV, Зарина тут же представила короля Генриха IV сидящим в кресле неподалёку со скипетром, державой и алмазной короной, Госпожа даже приподнялась с кресла, чтобы рассмотреть его лучше, но увидела тучного Гуськова, который вёл разговор с Димой Димой. Тот выбирал напитки, и Гуськов обращался к нему со своего диванчика:
– Димон Димон. – В этом обращении, кроме сонорного окончания на французский манер, чувствовалась вибрация ожидания (чего именно, будет ясно уже совсем скоро), и вибрация эта тянула на тысячу баллов, какую шкалу ни возьми. – Не ищешь ли ты Генриха IV?
– Вы имеете в виду голову Генриха IV Наваррского? – раздался голос. Обернувшись на него, Зарина увидела питонового гостя.
– Голову? На кой мне голова какого-то Генриха, – произнёс Димон Димон, разворачиваясь к товарищу и по мере движения набирая в лёгкие воздуха для долгой сентенции, – на кой мне голова какого-то Генриха…
А поскольку имя было довольно ветхим и пряталось под толстым слоем пыли, то вместе с воздухом Дима Дима втянул в себя и её тоже, так что у него вышло: «Какого-то Генрихааааааааааапчхи!».
– На кой мне голова, – продолжил он снова, – какого-то Генрихааааааааааааа… – Здесь вышло то же самое окончание, что и в прошлый раз. – На кой мне… На кой мне головааааааааааааааааапчхи!!!
Зайдя на четвертый круг, Димон Димон уже и сам забыл, что собирался сказать, но, надо полагать, терпение моего читателя иссякло ещё на второй пробе, так что я наберусь дерзости и закончу фразу за хозяина гольф-клуба, не бойся, друг, я сохраню изысканность русской медлительной речи и очарование французского акцента, хотя задача эта и посложнее, чем синхронный перевод!
«На кой мне голова какого-то Генриха (французский артикль м. р.), – сказал бы Дима Дима, будь его нос настолько же нечувствительным, насколько любопытным, – на кой (трата-та, ла-ла-ла), когда одна только моя башка (франц. арт. ж. р.) до того напичкана проблемами и заботами (франц. арт. ж. р.), что как тот горшок, не сумевший удержать манную кашу, так и моя голова уже не вмещает всех забот, а потому они обложили ещё и мои плечи, подобно лошадиному ярму (франц. арт. м. и ж. р.)».
Здесь мне пришлось восстановить несказанное, руководствуясь интуицией, равно как и желанием добавить сентенции литературного лоска, но вполне возможно – повторюсь – ВПОЛНЕ возможно, то есть вероятность этого «вполне» – один процент к половине, то есть я даю 51 процент тому, что всё вышесказанное Дима Дима заменил бы только французским артиклем женского рода. «На кой мне голова какого-то Генриха, – вполне вероятно сказал бы он, – мля».
– Да я имел в виду коньяк, черти, – заявил Гуськов. Он поднялся со своего места, тяжело и неторопливо распрямился и вышел к Диме Диме подхватить диджестивы. – Я коньяк имел в виду, самый дорогой в мире, Генрих IV. Два миллиончика долларов, только и всего.
– Ха! – воскликнул Димон, точно так, как говорят «ха» борцы сумо, укладывая на татами противника. – Ха, довольствуйтесь, господа хорошие, Хеннеси. ХО! – И он вручил Гуськову Хеннеси.
– А что с головой настоящего Генриха IV? – спросила одна барышня, заинтригованная репликой нового гостя.
– Да, правда, что с головой? – поддержали её прочие барышни, разделяя беспокойство за Генриха IV, хотя для них он был чужой человек и мало того абсолютно не знакомый, но женская сердобольность часто бежит впереди выгоды.
– Голова Генриха IV была похищена из Сен-Дени, когда в гробницу ворвались вандалы, это произошло во время восстания в Париже в 1793 году, – начал питоновый гость, игнорируя ужас, который явственно проступил на лицах слушательниц, некоторые из них с тревогой дотронулись до своих голов, но, убедившись, что те по-прежнему на месте, хорошенькие, легкие и в целом необременительные для туловища, успокоились. – Время от времени голова объявлялась в частных коллекциях. Последний раз в 2010 году. Провели, конечно, исследования, всякие там резонансы и анализы, после которых ученые признали наконец, что голова Генриха IV нашлась! Но, – добавил рассказчик, – говорят, впоследствии и эта экспертиза была отвергнута. Бедная голова так и покоится где-то, чей-то безызвестный дом стал ей приютом…
«Надо просмотреть ещё раз все коробки», – подумала Зарина, вспомнив о своих мраморных головах в гардеробной.
– Вы так увлекаетесь Францией, – заметила одна из членов ЖЗЛ, суровая на вид пышнотелая дама, на что гость ответил, что ему интересна история в целом, а что касается эпохи Генриха IV, то он проходил её недавно со своими детьми.
– У вас очень любознательные дети, – заметила дама, – как только удаётся воспитать таких? Много у вас детей?
