Я шла до машины, низко опустив голову и глядя себе под ноги. А в мозгу субтитрами бежала строка: «Я должна ему счастье. Я должна ему детство. За меня, за маму Олю, за моего Доброго. За всех. Я должна ему счастье».

– Димка, – позвала парня я уже дома, – Димуль, подойди ко мне, пожалуйста.

Он прибежал из своей комнаты, где собирал игрушки в ящик.

Я взяла его за руки, улыбнулась и сказала:

– Димка, а поехали Новый год к бабушке встречать!

Он опешил на секунду, а потом захлопал в ладоши:

– А можно, да? Можно?

– Конечно! Соскучился по ней?

– Да! – он закивал головой.

Утром 31 декабря мы вскочили чуть свет и к десяти утра помчались в торговый центр. Я купила маленькую искусственную ёлку с шарами, мишуру. А потом мы пошли в отдел посуды и Дима выбрал для бабушки кружку в подарок, и ещё кружку для соседки Галы. Потом я заказала на вынос еду в ресторане, чтобы накрыть новогодний стол.

Вернувшись домой, я быстро накидала программу с поздравлениями, стихами и конкурсами для нас с Димкой, будем развлекать Варвару Ильиничну.

В девять вечера я припарковала машину всё в том же маленьком дворе хрущевки. С пакетами в одной руке и Димкиной ладошкой в другой, а изловчилась надавить на кнопку звонка соседки.

Она открыла сразу, в трикотажном серебристом платье и кудрями, и тут же всплеснула руками.

А Дима протянул ей упакованную в подарочную коробку кружку и коробку конфет и рассказал заученное наспех четверостишье.

Гала горячо обняла моего супермена, посмотрела на меня с восхищением и побежала открывать нам дверь.

Димка, едва скинув обувь, побежал к сидящей в кресле причитающей старушке. По пути он успел стянуть шапку и бросить её на пол.

С визгом он упал в объятия бабушки, прижимался к ней, целовал её впалые пергаментные щёки, что-то бормотал ей на ушко. А я стояла и плакала, наблюдая эту картину. Кажется, сегодня мне удалось сделать счастливыми минимум двух человек и ещё одного порадовать, потому что соседка Гала была очень рада и за старушку, и за Димку.

Мы с Димкой под руководством бабушки быстро накрыли на стол, я установила ёлочку. Мальчика протянул бабушке коробку с кружкой, целовал и рассказал стих, который мы учили для Деда Мороза.

А потом мы сели за стол и до самой полуночи решали ребусы, выполняли задания, рассказывали стихи. В полночь мы разлили лимонад «Буратино» по высоким хрустальным бокалам и поздравили друг друга с наступившим Новым годом под новогоднюю речь президента. Потом я включила музыку, и мы с Димой танцевали. По-дурацки, как умели. Видимо, дурацкие танцы – это наша семейная черта. Варвара Ильинична смотрела на нас и смеялась тихим каркающим смехом.

Через полчаса мы убрали со стола, я вымыла посуду, и мы распрощались с Варварой Ильиничной и поехали домой. Я за рулем машины среди ночного города, подсвеченного огнями, и мой Димка, спящий на заднем сидении. Это было лучшее празднование Нового года за последние пятнадцать лет.

На Рождество мы подарили старушке сотовый телефон, и с тех пор мы регулярно заезжали в ней в гости, а иногда я просто оставляла у неё Димку, чтобы они могли побыть вдвоём.

Все новогодние праздники мы провели в кругу друзей. Встречали гостей – к нам приходили Юля с семейством, Даша и Лиля. Потом ходили в гости сами, Дима подружился с ребятишками Юльки и ему очень понравился их ретривер Босс. А ещё мы впервые сходили на каток. Я не стояла на коньках со времен Звездного, наверное. Но проехав два круга с Димой, я всё вспомнила, и к Старому новому году Димка уже, не торопясь, сносно катался.

Часто вечером дома мы садились под ёлкой, включали гирлянду и зажигали бенгальские огни. В это время я включала новогодний плейлист и подпевала знакомым песням. Димка в такие моменты прижимался ко мне и начинал светиться.

Крупным планом скрывающаяся капля в замедленной съёмке со звонким звуком падает на поверхность.

Обычно так показывают в фильмах. В реальности все происходит иначе. Ты сидишь за рулём, и вдруг в носу у тебя открывается кран и начинает хлестать кровь. Пятилетний пацан смотрит на тебя испуганными глазами. Ты включаешь «аварийки», съезжаешь на обочину, пытаясь словами успокоить ребёнка, одной рукой зажимая нос, мне приходится глотать кровь, чтобы не пугать Димку ещё больше.

Кое как остановив кровотечение, я на «аварийках», доехала до станции скорой помощи, где мне измерили давление и провели обычный осмотр. Я оставила машину на парковке, домой мы уехали на такси. Димка был белый. По его расширившихся зрачками и широко распахнутым глазам, я видела, что у него опять рушится мир. Он сидел рядом и держал меня за руку. Да, не я держала его за руку, а его маленькие худенькие пальчики держали мою руку. От вкуса крови мне было нехорошо.

– Дима, Дим, всё хорошо.

– Тебе больно?

– Нет, что ты, мне не больно, это просто кровь. Иногда так бывает.

– У тебя?

– Нет, у меня такое нечасто, обычно, когда ударюсь.

– Тебя в больницу положат?

– Ещё чего! Я здорова.

– Ты умрёшь?

– Нет! Не сейчас, когда-нибудь, мы все умрём. Но вот точно я умирать не собираюсь. Ближайшие лет сто, по крайней мере.

Разрядить обстановку у меня не получилось. Димка был притихший, какой-то вялый и пассивный.

Дома я позвонила Альбине из отдела кадров и предупредила её, что возьму завтра один день за свой счёт. Мы пили сладкий чай с рогаликами с вишнёвым повидлом, которые очень нравились Димке, и пыталась его разболтать. Потом я разрешила ему лечь спать со мной и до пол одиннадцатого ночи читала ему «Лев, колдунья и платяной шкаф». Когда Димка засопел, я положила ему под бок его зайца, подоткнула одеяло, и почувствовала себя лучше.

Утром я проснулась от того, что на меня смотрят. Димка сидел, завернувшись в одеяла как в кокон и пальцами расчесывал мои запутанные волосы.

Мы провели весь день вместе, дурачились, жарили блинчики, смотрели «Гарри Поттера», играли в настольную «бродилку», читали. Я объявила, что этот день у нас «пижамный» и мы можем не переодеваться и провести весь день в пижаме, и кровать я тоже заправлять не стала.

Вечером я сыграла на гитаре его любимые песни из «Бременских музыкантов», потом я сделала ему ванну с лавандовой пеной, и уже к через час он дремал под «Колыбельную медведицы».

Я приняла душ, взяла в кровать книгу, но через полчаса включила фильм и отключилась. Проснулась я от того, что на экране под звуковое сопровождение шли титры. Я налила себе воды и заглянула в детскую.

Димка не спал. Он сидел на кровати, обхватив колени, и смотрел в темноту. Я поставила стакан, села рядом, притянула к его себе, обняла и начала гладить по голове.

– Дима, Димуль, что, котёнок, не спится? Давай, я тебе спинку поглажу, а? – шептала я ему.

Он молчал, как умел только он – таким пронзительным молчанием, что внутри всё содрогалось, а потом по телу начинали бегать мурашки от того, что становилось холодно, и ты чувствовал, как леденеет душа.

– А ты меня назад не отдашь? – спросил он. – Ты ж сын мой, как я могу.

– А если заболеешь? Если тебе будет плохо и тяжело?

– Значит, будем заботиться о тебе оба, вместе – ты и я, будешь мне помогать.

Он обхватил меня руками и поднял голову:

– Я тебе верю.

И я обняла его ещё крепче.

Мне было сложно. Меня разрывали противоречия. Я запретила себе любить, потому что все, кого я любила, умерли. Уверена, что я приношу несчастье. Но для этого маленького пацана большим несчастьем было бы провести ещё один день в детдоме. Поэтому неважно, что будет дальше, сейчас главное дать ему проснуться в своей кровати, в своём доме, дать возможность пить чай из своей собственной кружки, сидеть на своем стуле и болтать ногами, ставить зубную щётку в свой стакан и вытирать мордаху полотенцем с китами.

А ещё мне было страшно, что я не справлюсь, что забота и ответственность это не про меня, что не смогу быть ему надёжным проводником в жизни ближайшие лет тринадцать. Я не хотела думать о возможных болезнях и о том, что могло со мной произойти за это время. Но Димка не должен вернуться в детдом. Никогда.