Литмир - Электронная Библиотека

– Тамара Константиновна, вы неверно понимаете ситуацию…

Всё. Я извинилась и вышла, пусть разбираются сами.

2

– А что ты делаешь?

Отдельно от всех на полу сидел, подогнув колени, мальчишка, я видела только его спину. За полтора часа, которые я там находилась, никто из детей не подходил к нему, он ни разу не поднялся со своего места, даже ни разу не оглянулся по сторонам. Дети сновали небольшими группками, по два-три человека, затевали какую-то игру, присоединялись к игре соседей. Я откровенно разглядывала его минут пятнадцать, а потом встала и направилась к нему и села прямо на пол рядом с ним. Темноволосый мальчуган не обратил на меня никакого внимания. Я, не зная, как определить детский возраст, логически вывела, что ему может быть от четырёх до шести лет.

Разумеется, на мой вопрос он не ответил.

Он молчал. И я тоже. Он собирал из конструктора «ЛЕГО» что-то вроде крепости. Собирал не хаотично, а по какому-то только ему одному известному плану. Всё на удивление было очень рационально. Детали он захватывал и крутил основательно, активно использовал пальчики, значит, с мелкой моторикой всё в порядке, говорит должен, отметила я.

– Вот тут стену надо толще сделать, ещё один ряд сложи, – я показала место, где надо укрепить стену.

Он меня игнорировал и продолжал заниматься своим делом.

Несмотря на то, что съемки шли уже две недели, как нужно разговаривать с детьми я не знала. Я была вовлечена во все жизненные процессы детей в Центре, но как разговорить мальчишку я даже не представляла. А просто заставить его поговорить со мной я не хотела.

Наверное, что-то во мне сломалось, и дети это чувствовали. Большая поломанная тётя. И старались держаться от меня подальше. Хотя, следует отметить, что дети просто очень взаимны, видя, что я не проявляю к ним должного участия, они не особо интересовались мной. На самом деле, я еле справлялась с эмоциями, прячась за своим профессионализмом, потому что невозможно отключить чувства, когда видишь одиночество таких поражающих масштабов.

Я взяла детали конструктора и начала укреплять стену. Мальчик поднял на меня свои глаза.

Длинные черные ресницы, оранжево – жёлтые глаза с крапинками.

Сердце на секунду замерло. Я вспомнила, что нужно дышать.

– Спасибо, – сказал он.

– Как тебя зовут?

– Димка, – сказал он. И улыбнулся. Озорная улыбка, и один уголок рта выше, чем другой.

Я выдавила из себя улыбку, тронула мальчугана за плечо, пообещала, что обязательно вернусь, и быстро вышла из группы на улицу, не надевая пальто. Я вдыхала холодный морозный воздух так часто, как могла. Мелкий микроскопический лед в воздухе царапал мне слизистую носоглотки, но я не обращала на это внимание. Я дышала. Затем рухнула на скамейку и расплакалась. Эмоции прорвались наружу. Неважно, сколько времени прошло, неважно, сколько времени ещё пройдет. Есть моя constanta, и она неизменна. Он до сих пор мне снится. Он до сих пор приходит в мой сон и держит меня за руку, целует в нос и шепчет на ухо, чтобы я не сдавалась. Я до сих пор почти физически ощущаю гладкость кожи, рельеф плеч и его дыхание на моей щеке. Там, во сне я всегда трогаю руками его стриженый затылок и трусь щекой о его щетину.

Я вытерла слёзы, взяла себя в руки и вернулась в группу. Детей собирали на прогулку, и я пошла помогать их одевать. Помогая натягивать сапожки девочке Оле, я искала глазами Димку.

На улице я подошла в Марине.

– Что за мальчик? Давно здесь? – я незаметно кивнула в сторону Димки. Он опять был один.

– Крюков? Дима? Совсем недавно у нас. Печальная история.

– А здесь других не бывает, – прервала я её, – Ну, что с ним?

– Сирота. Мама умерла, онкология. Отца нет. Есть бабушка матери, но она очень стара, за собой ухаживать не может. Просила, чтобы не забирали его, навещать его не может. А он домашний пацан, сюда попал и замкнулся. Почти не разговаривает. Обижать себя не даёт, но ни с кем не разговаривает.

– Может, надо было бабушке помочь, а не в детдом определять?

– Регина Сергеевна, ну плоха бабушка, это ему сейчас пять лет, а в школу пойдет? Есть другие родственники, тётки двоюродные, но забирать себе они его не хотят.

– Понятно. Спасибо, – сказала я и пошла к Димке.

– Я вернулась, Димка.

Он молчал. Я присела и посмотрела в его глаза.

– Димка, скажи, а друзья-то у тебя есть?

Он молчал и разглядывал меня.

– А давай дружить, – я протянула ему руку, – я Рина.

– Ирина Сергеевна ты, а не Рина, – пробурчал пацан.

– А вот и нет. Я Рина. Меня так зовут. Хочешь, паспорт покажу? – а потом добавила, – Да ты ж читать не умеешь. Эх, ладно.

– Умею! Читать я умею, – серьёзно заявил Димка.

– Ого. И что читаешь?

– Я сказки люблю. Про волшебство, – ответил он, опустив голову, – Про чудеса всякие.

– Я принесу тебе завтра самую волшебную сказку, какую только найду, только ты улыбнись мне ещё, пожалуйста.

Димка стал серьёзный, взгляд потух:

– Я не умею, когда просят. Не выходит.

– А давай я тебе анекдот расскажу!

– А что такое анекдот?

Мы поговорили еще какое-то время, а на прощание я научила его на прощание салютовать «по-Доброму».

По пути в офис я заехала в книжный магазин, чтобы купить для моего нового друга самую волшебную сказку.

У него были торчащие темные волосы, красивые жёлтые глаза с длинными пушистыми ресницами и немного длинноватые клыки.

Димке было пять лет. Но выглядел он младше из-за маленького роста и худобы.  Однако, когда он начинал говорить с тобой, создавалось очень странное ощущение несоответствия возраста и развития. Это был маленький мудрец. Иногда очень мудрые вещи слетали с его языка. По большей части он молчал. Несмотря на его угрюмый вид и нелюдимость, что-то подсказывало мне, что это был очень смешливый и озорной парнишка, когда он жил дома. Оказалось, читать его научила бабушка, потому что большую часть своего времени он проводил под её присмотром. В детский сад он не ходил, но был очень смышленым, учил с бабушкой стихи и занимался с мамой математикой. Мама очень много работала, и каждую свободную минуту проводила с сыном. Жили они в однокомнатной квартире втроём с котом Барсиком. И в детдоме ему было очень плохо. Несмотря на уход, хорошее питание, дружелюбный персонал, за два месяца Димка похудел, замкнулся и перестал разговаривать. А ещё он плохо спал. Часто его заставали ночью сидящим на подоконнике и смотрящим в окно.

После того, как я привезла Димке книжку, он долго стеснялся, топтался на месте, а потом попросил меня наклониться, и на ухо попросил меня принести ему спицы и нитки. Стесняясь, заикаясь, он сказал, что свяжет мне носки, его бабушка научила. У меня внутри потеплело, и началась капель. Как всегда, из глаз, пока никто не видит. Я не умела вязать носки. Я вообще не умела вязать.

Основная часть материала была уже отснята, а я продолжала ездить в детдом три раза в неделю, оправдывая это тем, что возможно следует отойти от сценария и доснять пару эпизодов. Я возила Димке сказки, мы играли в «ЛЕГО», и он рассказывал мне, как он жил до того, как оказался в Центре. Самые свежие воспоминания были связаны с мамой и её болезнью.

С какой любовью и эмоцией мальчик рассказывал о своем самом главном человеке! С нежностью он описывал как она выглядела, её глаза, родинку на левой щеке, её теплые руки. Он вспоминал о том, как она стеснялась быть без волос, и как он помогал завязывать ей платочек, как он любил обнимать маму во сне (они спали на одной кровати), как они ходили гулять вдвоём, пока мама ещё могла ходить, и он не оставлял её, садился рядом на скамейку и развлекал её. И как он навещал маму в больнице с соседкой, бабушке было тяжело добираться до больницы. Как он грел её холодные худые пальцы своим дыханием, как обещал маме забрать её домой и обещал не шуметь, чтобы она выспалась, она выглядела очень уставшей. Он вспоминал её живой, весёлой и смеющейся. И не говорил о её смерти. И мне даже представить было страшно, через что прошёл этот маленький мужчина. Я внимательно слушала, и во время его рассказов я покрывалась мурашками, сердце моё переворачивались, и начинала болеть душа. Мне хотелось прижать к себе этого ребенка и сказать ему, что всё будет хорошо, всё обязательно наладится. Но я не могла ему врать. Мама умерла, её больше нет. И ничего не наладится. Всё будет просто по-другому, без неё. Это как с Добрым – ничего не наладилось, просто жизнь продолжает идти без него. В доме у Димки было так много любви, и сейчас без нее он замерзает.

3
{"b":"776546","o":1}