Но Вене уже было достаточно какой-то доли секунды, когда он понял, что остриё перестало упираться ему в бок. Резко поджав ноги и выскочив вбок из железных объятий новоявленных «приятелей», Веня метнулся туда же, к деревьям, а потом к спасительно приближающимся людям.

"Домой! Домой! Уцелел… И часы при мне", – лихорадочно билась мысль.

Но потом молнией промелькнула мысль: "А ведь эти бандиты и к Ней могут пристать!.."

Нет, вот этого он никак не мог допустить!

Веню всё время тянуло к будке телефона-автомата на углу дома, когда он вновь и вновь проходил по проспекту, поглядывая поминутно на часы. Ему так хотелось позвонить Ей, но как? Вдруг её мама, уставшая ждать, так же сидит у телефона, не сводя с него воспалённых глаз? Время-то уже «ого-го», ему ведь тоже достанется сегодня на орехи, несмотря на день рождения.

Наконец он решился, когда звёзды в небе уже вовсю соперничали с окнами домов и вывесками магазинов. Длинный звук вызова в трубке и, наконец – ответ. Сначала сестры, а потом, когда Веня назвался, он услышал Её волшебный голос с незабываемым тембром…

"Она дома! Она никуда не ходила", – пронеслось в голове. Он забыл все слова и не знал, что ему говорить… "Ты чего звонишь мне так поздно? Веня, ты что, не знаешь, сколько времени?" – журчал в трубке её милый голос.

Конечно же, он знал теперь, сколько времени, до минуты, даже до секунды…

Веня засыпал этой ночью счастливый, несмотря ни на что,

Она ведь всё-таки произнесла сегодня эти заветные слова, которые он так ждал: "Сколько времени?"

В нашей стране многое начинается и происходит не «абы как», а вполне массово и организованно. Вот как, например, это было в СССР в 1960-е годы со всеобъемлющим стремлением родителей обучать своих детей музыке.

Почти в каждом дворе с утра и до вечера из окон раздавались тоскливые звуки гамм, перемежаемые весёлыми нотками песни в исполнении Эдиты Пьехи: «Я сама купила сыну мандолину…».

Эта участь не минула и Веню с братом, Санькой, причём в классическом стиле того времени, игре на фортепиано. На них были возложены большие надежды со всеми вытекающими последствиями. Пьеха злорадно так и пела в песне: «…Я не дам передохнуть ни разу сыну…»

Сестре Марине к тому времени больше повезло. Её ещё в раннем детстве с нулевым эффектом безуспешно пытались приобщить к скрипке, поэтому повторно с ней решили не экспериментировать.

Единственной отдушиной стало то, что в отличие от остальных «скованных одной цепью с пианино» у них было некоторое послабление: в музыкальную школу с её всякими сольфеджио и прочей музыкальной грамотой им ходить не пришлось.

Они занимались с педагогом, приходящим на дом, с Татьяной Александровной.

А она была чрезвычайно интересной и необыкновенной женщиной! Было ей к началу нашего знакомства уже лет за семьдесят.

Но, несмотря на возраст, Татьяна Александровна резко выделялась не только среди своих сверстниц, но и вообще среди всего окружающего мира.

Статная, держащая спину прямо и всегда озарённая доброй, слегка ироничной улыбкой на приветливом лице с постоянно аккуратно уложенной причёской, увенчанной очередной кокетливой шляпкой.

Говорила она приятным грудным голосом, грассируя при этом, как настоящая француженка. Всегда доброжелательная и отзывчивая, она была при этом необыкновенно пунктуальной. Всё было в ней необычайно, волшебно, как из другого мира. Очарованные её аурой, мы даже зачастую и не воспринимали «груз и гнёт» необходимости всяких музыкальных повторений вроде 64-х гамм Черни и заучивания произведений наизусть.

Даже громадный дог, Майкл, не только выделял её среди остальных людей, но даже сразу начинал поскуливать и крутиться у двери, поджидая свою любимицу, ещё только она появлялась вдали в арке проходного двора соседнего дома.

И теперь уже понятно, что дело было не только и не столько в кусочке ливерной колбаски или конфетке, припасённой доброй женщиной для Майкла. Просто собаки быстрее людей интуитивно сразу определяют хорошего человека…

Рождённая в конце XIX века в дворянской семье, ещё юной шестилетней девочкой она поступила в Императорский Смольный институт благородных девиц и, проучившись 12 лет, выпустилась в восемнадцатилетнем возрасте вполне образованной и полностью готовой для достойного замужества, как это и предписывалось выпускницам «четвёртого возраста».

Партию ей составил действующий генерал Российской Императорской армии от артиллерии, вдовец, старше её почти на сорок лет.

Детей у них так и не случилось, да и виделись супруги крайне редко. Сначала генерал был на фронтах Империалистической войны, а потом наступил 1917 год с его неразберихой и двумя революциями.

Но что для Татьяны значили невзгоды и неустройство того послереволюционного времени, если она встретила наконец настоящего своего возлюбленного, комиссара соединения бронепоездов Рабоче-крестьянской Красной Армии.

С ним она в качестве «сестры милосердия» провоевала всю Гражданскую войну, затем участвовала в ликвидации басмачества в Туркестане. Потом они стали жить в столице. В семье уже был долгожданный сын Артём, а муж служил на высокой должности в Наркомате путей сообщения.

Когда начались «большие чистки», мужу удалось получить назначение в знакомые места, в Среднюю Азию. Так многие тогда пытались спастись…

Но от судьбы уйти не удалось. Муж Татьяны был осуждён и расстрелян. Сама она, как «член семьи врага народа», попала в лагерь, а Артёма забрали в Детский дом.

В конце 1950-х годов Татьяну Александровну полностью реабилитировали. Но уезжать из Средней Азии ей было уже некуда. Родственников не осталось, а Артём, как выяснилось, погиб в 1944 году на фронте.

Ей оформили небольшую пенсию, за счёт которой она и жила, да ещё давала частные уроки музыки. Власти дали ей после реабилитации небольшую однокомнатную квартирку, но, по её же словам, ей было комфортнее и веселее среди людей.

Да и пользу хотелось приносить, благо пальцы помнили уроки в Смольном, да и голова оставалась светлой. Всё это Веня, конечно, слышал не от неё, а от взрослых.

А тогда его слегка поражали некоторые несоответствия, которые улавливал детский глаз…

Например, то, что утончённая «царственная» Татьяна Александровна предпочитала курить исключительно папиросы «Беломор-канал», хотя тогда уже продавалось достаточно много сигарет.

Откуда ему тогда было знать про стойкость «лагерных привычек»?

Правда, делала она это крайне изящно, держа на излёте руки длинный мундштук с «Беломориной», выглядело это фантастически красиво и грациозно!

Для подготовки к «выпускным экзаменам», которые провели со всей строгостью, Татьяна Александровна принесла листы с нотами «Амурских волн» и «На сопках Маньчжурии», которые они с братом должны были играть «по памяти».

Цветные нотные листы имели сверху Герб Российской империи с двуглавыми орлами. С её слов, эти ноты всегда лежали на пюпитрах перед музыкантами военных духовых оркестров, играющих по выходным в парках и раздаваемых затем бесплатно публике после выступления.

Они тогда заслужили отличные оценки и получили в подарок и на память эти дореволюционные ноты.

Татьяны Александровны нет уже давно на этом свете…

Но всегда, когда эти воспоминания из детства всплывают в памяти, Веню мучает вопрос:

Как при таких перипетиях судьбы она и ей подобные сумели сохранить нетронутыми не только чистоту своих душ и помыслов, но и потребность продолжать доносить до других поколений свет своих знаний и умений? Умудрившись даже среди безвременья сохранить не только лучшие человеческие качества, но и материальные свидетельства своей эпохи, вроде тех же нот с буквой «ять» в тексте маршей и орлами… Может, им в чём-то помогала их нерастраченная любовь?

В отличие от патриотически-настроенной части населения в армию некоторые товарищи попадают спонтанно и совершенно случайно.