–Надо было написать более зло, чтобы казалось это сами небесные силы грозят магистрату расправой за его злоупотребления и бездеятельность! -говорил Бринкен с волнением -А свои чувства надо было выразить сравнениями. Вот к примеру…ну вот…пламя сжигает наши сердца. Нет! Вот так лучше…огонь пылающий в наших сердцах превращает в пепел нашу любовь к городу взростившему нас и поставившему на ноги,давшему нам в руки орудия нашего труда и научившему нас жить в истинной вере…

–Ну, дальше -спросил друга Мартин Гизе, когда тот на мгновение замолчал -Что дальше то?

–И…вот так…и молите нашего Бога всемогущего, что бы дал он нам сил в этой вере не взять в руки оружие отнимающие жизни… -Ханс опять помолчал, и продолжил -Надо так…, и пусть же наша вера не позволит нам похоронить наш разум под пеплом возмущения вашими преступлениями, и не позволит нам сменить орудия труда в наших руках на оружие войны! Да, вот так вот!

–Очень сложно. -ответил Мартин -Это обращение не к магистрату, хотя и они получат наверняка наши листки, а к мастерам и ремесленникам, а они не столь сильны в красноречии и риторике как ты!

Тут молодые люди обратили внимание на вошедшую Вильгельмину. Глазами полными обожания посмотрел на неё Ханс Бринкен, и поклонился. а вот Мартин глянул на сестру хмуро и даже с осуждением.

–Ты не слишком ли рано домой пришла, сестричка? -спросил он

–А отец знает ,что у нас дом полон вооружённых людей, и ты грозишь кому-то пожарами -спросила в ответ Вильгельмина

Мартин смутился, а в глазах Бринкена появилось ещё большее восхищение.

–Поэтому братец будет лучше если отец не узнает кто и чем из нас занимается пока он зарабатывает деньги на наши развлечения! -в голосе Вильгельмины была угроза, и Мартин счёл за лучшее ничего сестре не отвечать, даже то, что хотя Гизе-старший и не знает про вооружённых людей заполнивших дом сегодня, тем не менее он и сам участвует в этом деле, и поощряет готовность сына быть рядом с ним вборьбе с засильем городского магистрата. В конце концов, что могла понимать женщина в том, что Аристотель называл политика, или "искусство управления городом".

–Я иду спать! -сказала Вильгельмина -Надеюсь я не проснусь среди дыма и пламени. которое перекинется из ваших сердец в наши комнаты?! Если будет так,то ты Ханс постарайся спасти меня.

Женщина сама для себя неожиданно произнесла эту фразу кокетливым тоном, видимо находясь ещё в состоянии опьянения от ласкполученных её от Велинга.

–Я готов умереть спасая тебя! -воскликнул Бринкен

–Не умирай, достаточно будет спасти меня- и с этими словами женщина поднялась на второй этаж.

Проводив её глазами молодые люди вернулись к своему делу.

–Губерт, ну, что? -обратился Мартин к каменщику.

–Остаётся ещё пятьдесят два листка -ответил тот передавая пачку бумаги ожидавшему молодому парню, тот принял и спрятал их в сумку, каменщик обратился к нему- Отнесёшь в кварталы столяров и плотников, понял? Ну иди.

Теперь он повернулся к Хансу и Мартину:

–Ещё бы двоих таких вот разносчиков, и всё.

–Я думаю уже достаточно -сказал Мартин Гизе -Что мы предпримем дальше? Русские в городе, но магистрат их отказывается принять. Что если каменщики пройдут как расцветёт по ратушной площади, тем самым покажут ратманам, что в городе есть сила не согласная с их действиями?

–Мартин, а одобрит ли это твой отец? -засомневался Бринкен

Каменщик Губерт тоже вопросительно посмотрел на Гизе младшего, но желая его поддержать сказал:

–Я не смог пройти в Большую гильдию, но у дверей, где мы много чего услышали, говорили будто бы Ульрих высказался определённо, что пора показать ратманам нашу силу, так?

–Да. -едва поколебавшись ответил Мартин -Он согласится с нами. В конце концов пройти по ратушной площади под цеховым знаменем, это ещё не восстание, это просто заявление!

–Да, под цеховым знаменем! Я согласен! -загорелся каменщик -Если бы нас поддержали ещё два-три цеха.

–Я отправлю слугу к метельщикам. золотарям и подёнщикам. Они почти все из бывших крепостных, латгалы, их вожаки не упускают возможности поучаствовать в любых беспорядках -сказал Мартин-Заплатим им, и они согласятся даже с радостью ,и с интересом.

–Пошли меня! -воскликнул Ханс -Я скажу им про городскую бедноту, и про то, что Бог велел богатым делится с бедняками!

–Иди, только не разговори их настолько, что они начнут что-нибудь грабить и поджигать -согласился Мартин -И ещё мы можем уговорить цех стекольщиков…

–Не всех -вмешался каменщик -Витражисты откажутся, у них все заказы от Ратуши, а вот те, что окна остекляют могут с нами и договорится.

–В общем будет человек сто -сто пятьдесят! Это очень хорошо!

Ханс Бринкен мечтательно посмотрел куда-то в даль и прошептал:

–Вот так поднималась заря борьбы за коммунальные права в Амьене, Генте и Брюге!

–Ты забыл университетские уроки!-возразил Мартин Гизе-Они боролись со своими сеньорами, за право быть вольными городами. А Рига уже вольный город. Тут у нас другая борьба, в ней главное не спалить в огне весь город с жителями вместе.

Боярин Кваснин-Окороов проснулся от того будто бы адский огонь жарил его пятки,до того вдруг стало жарко в ступнях. Сев в кровати посмотрел на ноги.ожидая увидеть там пламя, но вместо того увидел свои две ноги да скатавшиеся волчье и заячье покрывала. Орест Ипатьевич осмотрелся.На тумбе для ночного горшка догорал огарок свечи, в углу на против на сколоченной лежанке спал дьяк Кручина. тихо похрапывая, а на сундуке поставленном поперек двери. обняв вырезанную из палена дубину лежал с открытыми глазами Беда. Он едва услышав шорох в комнате проснулся, и теперь смотрел на хозяина. Боярин махнул ему рукой.Встал, достал из короба складень с походной церковью, раскрыл, и поставил на тумбу со свечой. Опустился на колени ,перекрестился и произнёс: -Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, Аминь.

Потом шептал:"Помилуй мя, Боже, по велицей милости твоей, и по множеству щедрот твоих очисти беззаконие мое.",крестился и кланялся. На шептание со словами "И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца.", проснулся и сел на кровати дьяк Телятьев. Осмотрелся. Уперся взглядом в боярина. А тот продолжал: "Господи Вседержителю, Боже сил и всякия плоти, в вышних живый и на смиренныя призираяй…". Кручина потянулся. Посмотрел на сидевшего на сундуке с дубиной в руке Беду. Тот видя отошедшего от сна дьяка поклонился ему. "Многомилостиве и Всемилостиве Боже мой, Господи Иисусе Христе, многия ради любве сшел и воплотился еси, яко да спасеши всех…": шептал боярин. Дьяк слез со своей лежанки, встал за спиной Кваснина как раз когда тот трижды произнёс :«Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас», и трижды перекрестился на походный иконостас. А боярин уже читал Отче наш.

Помолившись Орест Ипатьевич приказал Беде сложить походную церковь, но прежде отодвинуть сундук от двери, да напомнил, чтобы и тот прочёл хотя бы Отче наш,"а то ведь ты. разбойная душа, хоть и крест на тебе, молитву святую только и бормочешь когда на столе съестное увидишь, точно пёс не кормленный". Беда только поклонился согласно, прочитал перед иконами молитву трижды и сложив походный алтарь уложил в сундук. В дверь стукнули и заглянула Матрёна. Боярин рукой поманил её, женщина внесла тазик и кувшин с теплой водой, чистый убрус. Поставила всё и поклонившись ушла. Беда полил хозяину на руки, а тот умыл лицо и шею.

–Слышишь дьяк. ты умываться то будешь? -спросил боярин у Телятьева, и когда тот отрицательно покачал головой, приказал слуге- Тогда ты харищу то умой, чтобы не такой страшной был!

Пока Беда плескал себе в лицо теплой водой, боярин одел чистое исподнее, стиранную рубаху из сундука, натянул штаны, и подбитый мехом зипун. Сверху облачился в кафтан, к которому надо бы было прикрепить воротник-козырь, да уж больно тяжело было ходить с этим "украшением" Оресту Ипатьевичу, гордо держа голову. словно шест проглотил, да и не к месту он был теперь. Беда помог натянуть сафьяновые из козьей кожи сапоги красного цвета с узкими носками и вышитыми узорными нитями, а после обмотал и затянул вокруг хозяина кушак, да так чтобы фигура боярская казалось дородней, а живот торчал.