— Спим, — выдохнул Терачи. Проще сказать человеку то, что он хочет услышать, чем вдаваться в пространные объяснения. — Теперь ты.

— Что я?

— Тебе ведь тоже что-то в нём нравится, кроме задницы, не так ли? — Шинья внимательно посмотрел на Дайске. — Если бы ты хоть иногда с ним разговаривал не только о работе, то понял, насколько Хару тяготит всё это «счастье». Порой мне кажется, что его место где-то в иной вселенной… — и, протягивая бармену пустую ёмкость, драммер продолжил: — Извини, я немного отвлёкся.

— Вселенной из мрачного уныния и безысходности, — продолжил фразу Дай. — И занудства…

— Ты тоже влюблён в него. Только по-своему.

— Разумеется! — ехидно воскликнул Андо, поелозив на стуле. — Столько лет вместе! Он мне уже как брат…

Терачи иронично прищурился:

— И жажда инцеста тебя замучила?

— Господи, блять, есть ли хоть в ком-то из нас внутренние тормоза, Шин?

— В Каору есть, — Терачи поднёс свой стакан к бокалу Андо, и легонько ударил по нему стеклянным боком, чокаясь. — Ты слышал о видах любви? Тех, что к нам из Древней Греции пришли? Агапе, эрос, сторге… какая из них твоя?

— Ты забыл прагму, филию и людус. А ещё манию и филатию.

— Два последних — не твой случай, — Терачи восседал на стуле с лицом оракула. — Так какая из них, Дайске?

***

…Неизвестно, почему Шинья не пользовался кондиционером. В помещении было жарко, но драммер, казалось, этого не ощущал, наоборот — он открыл плотные шторы, впуская в комнату жалящий солнечный свет. Духота вообще не мешала ему существовать: Шинья даже не вспотел, чего не скажешь о его приятеле, который взмок уже через пять минут нахождения в квартире Терачи. По вискам струился пот, и Хара подобрал волосы резинкой, чтобы стало хоть немного прохладнее.

— Малыш, — прозвучало вместо извинения.

— Ты долго выжидал, чтобы опустить моё реноме…

— Прости, — сказал Терачи с примирительной улыбкой.

— Если предположительно опуститься до банальностей… Ты меня случаем не ревнуешь, Шин? — И в этом вопросе не было ничего удивительного.

— Не льсти себе, это профессиональное негодование, — объяснил драммер. — Ты действовал без перчаток. Кё раскусил тебя на раз-два. — Шинья вдруг стал серьёзным. — Непонятно, как он вообще допустил тебя до своего тела?

— Почему ты не включишь кондёр? — резко оборвал его Хара.

— Разденься, если вспотел, — проскрипел ударник, разглядывая друга. — Кондиционер — удовольствие недешёвое.

Фраза, разумеется, была полна неоднозначности. Хара промолчал, небрежно стягивая футболку через голову. Терачи, конечно, выпендривался, ибо в материальном плане они вполне могли себе позволить уже намного больше, чем просто кондиционер. Скорее всего, Шин злился, пытаясь, таким образом, преподать очередной урок. Но… не хочет включать — не надо. Хрен с ним.

Металлическая пряжка ремня слишком давила на живот, и Тошия, расстегнув его, выдернул из шлёвок и бросил на стул. Дышать стало проще, а джинсы провисли на бёдрах, открывая резинку брендовых боксеров от Кляйна, и красивую линию нижнего пресса. Молодой мужчина потянулся, и, демонстрируя широкий разворот плеч с россыпью маленьких созвездий из родинок, ощутил на себе пронзительный взгляд Терачи.

— … Извиняться не буду.

Своеобразные у них складывались отношения — дружба, основанная на жёстких играх… Терачи относился к Тошии с особым трепетом. Он пользовался его телом для любви и с любовью, только методы применял весьма нестандартные, предпочитая делать телу больно. Изощрённо.

— Переживу, — согласился драммер. — …Почему вдруг Кё? — спросил Терачи.

— Я не знаю.

Поначалу Тошия считал, что роль Доминанта имеет вполне однозначный характер: типа, подавляй и властвуй. Но позднее пришло осознание, что всё обстоит не настолько просто. Сочетание похоти с психологией, а иногда голимая психология, требовали подходить к процессу с большей ответственностью. И хоть Хара до многого допёр своим умом и практикой, при близком общении с Шиньей начали проявляться все существующие нюансы. Но вот, в чём загвоздка: жажда к сексуальному доминированию была одинаково сильна в обоих партнёрах, и, в каждом отдельном случае, кому-то из них приходилось уступать.

— Знаешь.

Тошия к мазохистам себя не относил, но дабы познать что-то, порой требуется влезть в чужую шкуру. Молодой характер раздирали противоречия — он часто желал (или не желал) всего и сразу, вынуждая Терачи импровизировать. Иногда получалось хорошо, а иногда не очень. Не то чтобы Тошия отказывался анализировать своё поведение — в такие моменты в нём просто включались инстинкты. Как у животного: тебя связали — освободись, тебя подавляют — верни контроль. Такое противостояние заводило Хару, внутренний «альфа» рвался наружу, и роль нижнего ему мешала. Но, как говорится, любишь кататься — неплохо бы и саночки возить. Шинья легко переключался и научил басиста «вывозить», следуя полезному правилу: хочешь баланса — врубай голову. Даже если у тебя стояк — сначала думай, а потом пихай свой хрен, ну… или дай запихнуть другому. Главное, безопасность и уважение к партнёру. И никаких противоборств… Терачи хорошо осознавал, что между ними всегда будет кто-то третий, кто безоговорочно принимает Тошию в качестве Верха, и считал это нормальным.

— Просто помог ему.

Разумеется, не просто. Перед Тоору сложно было устоять. Интерес к селфхарму, его причинам и следствию, усиливали тягу басиста не только к психологическому познанию… Особенно, когда у тебя перед глазами постоянно мелькает наглядный пример. Ох уж эти (часто надуманные) страдания! Меняя модификацию боли, Кё отвлекался с одного источника терзаний на другой, как на фактор своих сценических перевоплощений. Только боль оставалась болью, как ни крути, и Кё пользовался ею не только в качестве фишки. Совсем иной резонанс, когда при этом испытываешь сексуальное возбуждение…

— Мы договорились быть откровенными, малыш!

Хара отвёл взгляд потому, что солгать Терачи сейчас оказалось невозможным.

— Искал сексуальный контекст, — прозвучал пространный ответ.

— Ясно. И ты выбрал самый удачный момент для эксперимента: перед лайвом мы только и мечтаем о том, чтобы потрахаться… — сыронизировал Терачи. Он принёс с кухни стакан холодной воды, и передал его другу. — Ну? Каков был результат?

— Неожиданный, — буркнул Тотчи. Он пил воду залпом, будто куда-то спешил, и жидкость тонкими ручейками проливалась мимо рта и стекала по шее и ключицам, а ещё капала на дорогой ковёр Терачи. Не рассказывать же Шину о том, что вся эта интрижка с Кё возбуждала Тошию — сам догадается. Тыльной стороной ладони мужчина вытер губы, и поправил волосы, неоднозначно глядя на драммера. И Терачи тут же позабыл о ковре.

— Ты что, переспал с ним? Господи!

Хара сердито фыркнул, мол, понял, и отлично, не продолжай. Но Шинья так мерзко захихикал, что, наверное, уж лучше бы высказал всё вслух.

— Не ржи. Ты же знаешь Тоору! Он будто ждал, когда у меня дрогнет рука, дабы продемонстрировать своё превосходство. Но с другой стороны, он так покорно принимал то, что я делаю. Такой адреналин!

— Но зачем было заходить так далеко? — усмехнулся Терачи. — Кё — не любовь твоей жизни, и, насколько я знаю, даже не часть её.

— Твоя правда, но Тоору спустился с пьедестала и сделал это сам, по доброй воле. Этот факт… в общем… сыграл свою роль, — Тотчи задумался. — И ты в курсе, я не трахаюсь, если желание не взаимно…

— Да ну! — прервал драммер чужой монолог.

— Ты исключение.

Взгляд Терачи загорелся азартом.

— Выкладывай всё. Действия, детали и то, в чём провалился.

— Всего не упомнишь. Но, вероятно, его впечатлил тот эпизод с бритвой. Тоору держался весь тур и даже дольше. И вдруг этот звонок… Он сказал, что ему плохо. Просил приехать.

— Нечасто наш вокалист просит кого-то об одолжении… А ты был не готов к сессии.

— Абсолютно. Сейчас я это понимаю. Мы определили границы… и права на ошибку у меня не было. Но я не лгал ему, предупредил, что всё может обернуться поворотом «не туда».