— Я достаточно унижен всей этой хернёй! — раздражённо выплюнул Хара, утомившись от игры в неоднозначность. Его терпение улетучивалось быстро. — Давай начистоту.

— А ты не делай вид, что всё прекрасно! И, бля… мне неловко обсуждать ситуацию, в которой, пользуясь обстоятельствами, я, типа, блюду свои интересы.

— Да не парься! Все вокруг только этим и занимаются! Для чего ты пришёл? Утешать или услышать, что я думаю?

— И то, и другое. Я помочь хочу! Вопрос — как.

— Отлично! Чашку, вон, свою помой, — ухмыльнулся Тошия. — Поможешь.

Гитарист покорно отправился мыть посуду. Он не знал, о чём думает Хара, но не хотел упускать эту паузу: он сам себя сейчас не очень-то понимал, намыливая и прополаскивая чашку, вот уже три раза.

— Скажи мне, Тошия, может ли влечение к согруппнику превратить человека в мудака?

Хара горько рассмеялся, внимательно наблюдая за процессом.

— Каору спроси об этом. Он у нас главный спец по морали.

— Мне нужно знать, что он сделал, — вдруг сказал Андо, выключая воду.

— Для чего? — острый взгляд скользнул из-под опущенных ресниц. — Что изменится? — Отставив чашку, Хара кинул Даю полотенце, и тот, пристально глядя на собеседника, вытер руки.

— Пока не знаю. Возможно, моё отношение к ситуации. И я пойму, как себя вести с тобой.

Тошимаса закурил, и, повернувшись спиной, стряхнул пепел дымящейся сигареты прямо в окно. Думать о Каору было слишком больно, а говорить — тем более. Не проще ли замять тему? Всего-то пройти пару шагов, подтолкнув Дайске к дивану, и забыться в сексе, тем более что гитарист вряд ли захочет сопротивляться. Но что это даст, кроме обострившегося после, чувства вины и разочарования? А ещё разъедающего душу ощущения пустоты? Хара не хотел сейчас боли. Ни своей, ни чужой. Андо подкупал его непредвзятым отношением. Он не плёл интриг, как Тоору, и не лез постигать заумь, как Шинья. Дай не был настолько въедливым и принципиальным, как Ниикура — он не выпендривался.

— Ладно. Только между нами, Дай, — раздался глухой голос, и гитарист замер с бутылкой воды в руках. — Я не знаю, что случилось с Каору. — Длинные пальцы вдруг задрожали, выталкивая окурок прямо в форточку. — Он пошутил так! Наверное… — Хара, наконец, смог это сформулировать вслух, и его голос дрогнул. — Но если это была шутка, то я так и не понял, в каком месте смеяться. Когда он целоваться полез, или когда потом мне морду бил?

— Он тебя… поцеловал? — изумлённым шёпотом спросил Андо.

— Взасос, по-взрослому, с языком… у него будто разум помутился… Конечно, он тебе не расскажет! Као такой правильный, чтобы даже и мысль допустить… А потом он меня обозвал блядью, — мужчина судорожно вздохнул, выдерживая тягучую паузу. — Как считаешь, это смешно? Очень весело?! — Всё, чем так не хотелось делиться, уже вырвалось на свободу, обнажая настоящие чувства. Но Тотчи ещё мог контролировать эмоции, пока чужая ладонь не коснулась его плеча. И дыхание перехватило, когда кольцо рук мягко, но уверенно сомкнулось на животе: Андо обнял его, прижимаясь всем телом. — Чёрт, чёрт, чёрт! Нет! — басист пытался оторвать от себя чужие пальцы, в итоге разворачиваясь к согруппнику с выражением безысходности и гнева. — Что, таким я тоже вызываю желание потрахаться, Дай?

— Забудь… его…

В глазах напротив Дайске видел уже нескрываемое страдание. Отчаяние обретало голос, высвобождая из сердца тщательно сдерживаемую боль. Тошия пытался взять себя в руки, но у него не получалось. Небо знает — он держался до последнего, но сочувствие Андо сломило «оборону».

— За что?! — Солёное и жгучее бессилие выплеснулось за пределы век, рисуя на лице неровные влажные линии.

— Тотчи…

— Почему, сука, из всех людей именно он? — сорвался Тошия, закрывая лицо руками. — Сколько презрения, игнора… Что я сделал, чтобы меня настолько ненавидели!

«Любили. Чтобы тебя так любили» — хотелось поправить его Дайске, но гитарист не посмел. Ниикура закончил эту историю, и Андо очень хотел начать собственную. Его руки всё ещё не отпускали талию басиста, и Тотчи принял это, позволяя себе прижаться лбом к чужому плечу. — Поверь, Као и сам не рад тому, что сделал… — прошептал гитарист. И встретившись с недоверчивым взглядом, затягивающим своей мрачностью, он продолжил: — Я его не сужу и не оправдываю. Но надо, чтобы ты о нём забыл. Тебе придётся, Хара! Может, через меня, или кого-то ещё… я бы хотел этого чисто по-дружески. Хотя… нет, не так! Я хочу этого грязно и неправедно, потому что иначе у нас не бывает. Мне незачем лгать… — Андо опустил голову, ощущая в груди нарастающее волнение. — «И насчёт личных интересов ты прав, Тотчи. Я эгоист, каких ещё поискать! Треники твои адские… сводят с ума. И вместо того, чтобы абстрагироваться, сейчас я думаю лишь о том, насколько сильно мне хочется тебя поцеловать». — Только об этом он умолчал, тыльной стороной ладони вытирая влагу с чужого лица. — Ты позволишь помочь тебе?

Хара стоял не шелохнувшись. От слов Андо не становилось легче, но его близость возвращала ему эмоциональный контроль и уверенность.

— Хорошо, давай попробуем, — хриплым шёпотом произнёс Хара, ухватив согруппника за бедро. Слёзы высыхали быстро. Взгляд прояснялся, придавая лицу выражение вымученной заинтересованности. — Дайске, ты в курсе, что сумасшедший? Не знаю, как это называть… впервые сталкиваюсь. Я даже растерян.

— Я тоже, — ответил Андо, медленно сглатывая. Он придвинулся ещё ближе, накрывая ладонью руку басиста. — Тошия, скажи мне, чего ты хочешь?

***

Ощущая подавляющее присутствие звериной ауры, работники стаффа тут же покинули помещение. Каору с грохотом захлопнул за собой дверь, и, прижавшись к ней спиной, закрыл глаза, медленно сползая на пол. Тяжёлая секунда передышки и…

— Пожалуйста! Блять! — прозвучало сдавленным рычанием.

Со стола с грохотом летели папки, рассеивая по кабинету бумаги с какой-то документацией. Канцелярские принадлежности, ножницы, телефонный аппарат и чьи-то аккуратно сложенные вещи. Лидер с остервенением крушил мебель, переворачивая кушетки и кресла, не задумываясь о материальной компенсации, которую придётся заплатить за порчу имущества. Он ломал всё, что попадалось под руку, не в силах сдержать приступ животной ярости.

То, что Хара с Дайске стали любовниками, Каору предположил сразу, как только увидел их вместе.

Жест, когда рука ложилась на предплечье, мягко и успокаивающе поглаживая широкую кисть, снимал напряжение. Андо появлялся в особо нервные моменты, и его прикосновения оказывали на Хару седативное воздействие, призывая не реагировать на внешний раздражитель. Казалось, Тотчи понимает его без слов.

Каору было не к чему прицепиться: он не видел никаких вопиющих непотребств ни в поведении, ни во взглядах, когда эти двое смотрели друг на друга; кроме одного: это грёбаное хватание за руку лидера страшно бесило.

Глядя на Тошию, он наблюдал отображение собственного бессилия, и в этом безрадостно-напряжённом затишье Ниикура не находил места, осознавая, что проиграл самому себе.

Как говорится, что посеешь, то и пожнёшь. Он собственноручно подтолкнул Дайске на этот шаг, считая последнего лучшей кандидатурой на роль чужого любовника. А что в итоге? Правильно, ничего. Каору ревновал басиста, словно демон, представляя, с каким упоением уничтожил бы всякого, кто посягнёт на его собственность. Осознание, что в определённых условиях постулат «Моё не трогай» мог бы прекрасно функционировать, делало лидеру слишком больно.

Ему ужасно не хватало какого-то нерва — искры, которые всегда присутствовали между ним и Харой; он видел, что, несмотря на отношения с гитаристом, Тотчи всё равно подавлен, так же, как и сам Ниикура. Похер на гордость: пора на что-то решаться. И действовать надо сегодня. Сейчас.

Какой же глупец!

Такое ощущение, что Ниикура забыл японский, и мялся, как новенький мальчик в группе детского сада, смущающийся сказать простое «здрасьте». Каких неимоверных усилий стоило, просто подойти и позвать Хару по имени. Но он даже рот не успел открыть, как был отправлен нахер. Его, не заморачиваясь, послали при всей группе. И пока лидер переваривал фиаско, обдумывая вероятность возрождения конфликта, Дай, ухватив гитариста за плечо, стремительно вытащил его в коридор.