— Глаза открой.

— Тошия, пожалуйста.

— Учись… подчиняться, — продолжая трахать меня, ответил он. Фрикции стали более жесткими и быстрыми — ему надоела эта возня.

Внутри все тянуло и горело напряжением, я чувствовал, что мои яйца вот-вот лопнут, а тело взорвется. Я к себе не прикасался, но странным образом почти взлетел до пика. Член Тошимасы грамотно долбил по простате, и неожиданно эйфория словно подбросила вверх, волнообразно пульсируя и разливаясь внизу живота. Тело существовало само по себе, мышцы начали сокращаться так внезапно, что я совсем потерялся, не понимая, что со мной происходит. Такого никогда не было: совсем другой кайф, необычный — по ощущениям гораздо острее. Сложно объяснить, но это точно был оргазм, только какой-то другой, внутренний; наверное, нечто подобное испытывают женщины. Я заорал и бессознательно сжал в себе Тошимасу, видимо, слишком, потому что теперь застонал уже он, на миг теряя самообладание. Ками, он охрененно красиво стонет! Я бы отдал очень многое, чтобы услышать еще…

Хара задыхался, но больше не останавливался:

— Вот это да… — Отодвигая от лица взмокшие пряди, он провел языком по моей шее и, не дав опомниться, сильнее подмял под себя. — А сейчас давай нормально.

Теперь я мог почти все: руки были свободны, чтобы вцепиться в него и прижаться еще теснее, упираясь плотью ему в живот. В отличие от басиста, я все же романтик, но Тошимаса по какой-то причине не целуется в губы. За какие-то секунды он довел меня до исступления, сосредоточившись на члене; я кончил, судорожно вцепившись в его руку; сперма вылетала пульсирующими толчками, густо оседая на его и моих пальцах, пачкала одежду. Хара резко развернул меня к себе спиной, так, что я уткнулся лицом в грязную серость асфальта; он продолжил хаотичное движение, а я уже сам вгрызался в собственную ладонь, стараясь не шуметь, но выходило плохо. Растворяясь в экстазе, я даже не почувствовал, как он пришел следом, только ощущал его вес и горячее сорванное дыхание.

Его губы теперь тепло и мягко касались моей шеи и щек, Хара целовал так бережно, словно вовсе не он несколько мгновений назад яростно терзал мое тело. Этот спонтанный секс оказался таким изматывающим, полностью опустошая и лишая сил, что я был не в состоянии ни говорить, ни шевелиться — только дышал с трудом, уставившись в ночное небо и уговаривая себя не вырубаться сразу.

— Ты в порядке, Гаечка? — неожиданный вопрос.

Нет, какого черта? Мотаю головой: «Я не Гаечка». Но в тот момент я был кем-то неспособным вспомнить даже причину, почему меня окрестили именем диснеевского персонажа.

— Гаечка… — утвердительно кивает Тошимаса, садится рядом и таинственно улыбается, глядя на мои терзания.

И я понимаю, что, собственно, неважно, как он меня сейчас назвал: вообще ничего уже не имеет значения. Неважно, что Хара ни разу не поцеловал меня в губы, трахал без резинки, кончил внутрь и теперь его сперма вытекает из моей задницы… я почувствовал себя использованным, несмотря на то, что испытал такой бесподобный оргазм, даже два — их было два. Вот, собственно и все — изумительное окончание. Неважно…

…Зачем он теперь гладит мои волосы? Дергаю плечом, пытаясь стряхнуть его руку, но ему плевать — Хара продолжает свое занятие.

— Если захочешь, я дам тебе привыкнуть ко мне… — ласково шепчет на ухо.

«Как? Серьезно?! Убить меня решил, да?» — вслух я, естественно, ничего не озвучил.

Басист прячет следы преступления, скрупулезно вытирая салфеткой сначала меня, а потом себя — надо же, какой заботливый! Помогает натянуть штаны, поднимает на ноги, а я падаю обратно, как мешок с мукой. Наверное, мой вес реально превысил норму, раз гравитация не позволяет нормально стоять. Но эту мысль мой деактивированный усталостью мозг до конца так и не осилил. Крепкие руки оторвали от холодной земли, и я, откидывая голову на жесткое плечо, припоминая «Гаечку», сердито буркнул:

— Брось меня, я жирный.

На это Тошия лишь тихо рассмеялся. Меня вырубило как раз в тот момент, когда он диктовал свой адрес водителю такси.

Руки буквально выключался от усталости, и не окажись Тошимасы рядом — уснул бы прямо на земле. Хара вызвал такси и вознамеривался отправить вокалиста домой, тот выглядел измученным — день оказался тяжелым, так что тело, да и мозги настоятельно требовали отдыха. Но, вглядываясь в его лицо и по-детски невинный рот, Тотчи вдруг передумал. Басист получил от Матсумото именно то, что хотел: идеальное сочетание разврата и стыдливой покорности; увидел слезы и удовольствие от боли. Главное — не сломать. Усмехнувшись своим мыслям, басист нежно чмокнул вокалиста в висок, а потом еще раз во влажную щеку. Разумеется, он даст Руки время, чтобы прийти в норму: Таканори с его мнительностью наверняка уже накрутил себе невесть чего, и придется реабилитироваться за то, что шокировал парня. Ему очень не хотелось выглядеть насильником в глазах последнего.

Машина притормозила у места, и Хара, расплачиваясь, потихоньку разбудил любовника:

— Просыпайся, Руки-кун, мы приехали.

Лишь после того, как они покинули уютный салон, Руки тихо, но с возмущением заговорил:

— …Ты привез меня к себе!

— Спать на асфальте — не очень эстетично.

— А хотел ли я этого?

— Об этом ты забыл сообщить…

— Почему я Гаечка, мать твою?!

— Я расскажу, если захочешь, — улыбнулся Тошимаса.

— Не смей меня так называть!

— Не буду. Может, мы зайдем в дом?

— А у меня есть выбор?

— Есть.

— Чёрт… Ты используешь меня! Что я должен думать?

— Извини, пожалуйста, — мягко сказал Хара, — Я действительно перегнул палку, мне жаль. Не злись, хорошо? — примирительно улыбнулся он. Матсумото было дернулся, но басист, удерживая его, неожиданно спросил: — Что мне сделать, чтобы ты остался?

— Тошия, я жутко устал.

— Будешь спать один, обещаю не беспокоить.

— Зачем я тебе тогда?

Надо отдать должное басисту: помимо того, что он обладал проницательностью, он еще и редко лукавил, предпочитая выяснять все на месте, дабы избежать недосказанности.

— Нравишься.

— Насколько мне помнится, у тебя гастрольный тур через пару недель…

— Я хочу тебя на это время.

— Ты хочешь воспользоваться моим телом, чтобы скрасить досуг? Звучит как-то не очень. Я ведь не вещь какая-то!

— Не вещь… Но тебе понравилось, чем мы занимались.

— Ты обращался со мной, как садист! Вел себя, как насильник. Моментами это… — Таканори прикусил губу, — было унизительно. И я не знаю, что дальше, если честно.

— Прости. Но, Руки, я и правда садист — адекватный и квалифицированный, и нет ничего унизительного в том, что тебе нравится боль; я бы не гарантировал, что через какое-то время ты не захочешь повторить этого снова.

— Твои действия напугали меня. Прямо безумие!

— Тебя напугал не я, а то, что вышло из-под твоего контроля, хоть ты и пытался бороться. Шокирует, понимаю, но это вовсе не безумие. Это часть тебя. Просто прими ее.

В свете тусклых фонарей Хара снова заметил, как Руки краснеет.

— Знаешь, мне бы хотелось, чтобы садист оставался в спальне, никак не проявляясь за ее пределами, если ты понимаешь о чём я. Эта часть не должна отражаться на моей жизни… или как-то пересекаться.

Тошимаса внимательно посмотрел на Матсумото: тот пытался отгородиться невмешательством. Значит, ранее был какой-то негативный опыт, который Така не хочет повторять, либо все еще боится. Боится самого себя и пока не доверяет Тошии.

— Согласен, — тактично ответил он, — я не собираюсь ни во что вмешиваться.

После этих слов Матсумото с облегчением улыбнулся:

— Холодно, — он слегка поежился, — и, как насчёт чего-нибудь поесть?

— У меня остались онигири.

— Звучит чудесно.

Хара протянул ему руку, и Таканори, сжимая теплую ладонь, почувствовал себя защищенным.

— Так ты доверишься мне?

— Давай обсудим это потом. Мне…

— Снова неловко? Мы только что трахнулись, и ты до сих пор стесняешься? — рассмеялся Хара.