Депрессия давила ментально, а от таблеток мутило. На какое-то время ему удалось забыться тревожным сном, но вдруг по глазам резануло светом, и Тошия проснулся. В салоне царила абсолютная тишина, автобус стоял на заправке.
Несмотря на спутанность сознания, звук «пшика» дезинфекционного спрея Хара узнал сразу. Кто-то отодвинул занавеску на полке и начал опрыскивать его настолько тщательно, что Хара просто не мог не догадаться, кто это был. Дезинфекции подверглось не только место, на котором басист лежал, но так же и все предметы в салоне. От резкого специфического запаха, Хару вновь скрутил кашель.
— Убить меня хочешь?
— О, так ты ещё не умер? — в своей манере среагировал Кё. — Я уж подумал, что всё — в автобусе едет зомби. Плохо, Хара. Зрителю плевать на твоё самочувствие и настроение. Они платят деньги не за это. Полутруп на сцене — зрелище жалкое!
Хара трагически шмыгнул носом.
— Без тебя знаю.
— Тогда взбодрись, либо сдохни.
…Ситуация получилась как с прокажённым: вся группа нацепила маски и потребляла противовирусные таблетки, стараясь не контактировать с больным. Кё вообще отсадили к водителю. О его здоровье пеклись больше всех. И на удивление, певец терпеливо сносил все лишения, вот, уже почти сутки и двенадцать часов.
— Где все?
— Размяться вышли.
— А ты чего здесь?
— Вершу грязные делишки, — признался он. — Перезалил вот, порево в приставку Дая… — Кё был уверен, что Хара его не сдаст.
— Он разозлится, — сказал Тошия в стену.
— Зато будет весело, — ответил вокалист. — Тебе надо пить больше жидкости. Врач сказал. — И добавил: — А я чай принёс.
Тошия повернулся, и с трудом сел, облокотившись на подушку. Поднял тяжёлый взгляд на Кё, и тот вдруг действительно протянул ему стакан.
— Врач или Каору?
— Рекомендация доктора, инициатива моя. И я не пытаюсь тебя отравить! Пей!
Разбираться с вокалистом у Тошии не было сил, но Кё просто так ни за что бы не пришёл. Значит, есть что сказать? От слабости у Тотчи дрожали руки. Тоору взял его ладонь, поддерживая стакан, чтобы ничего не пролилось.
— Тебе что-то нужно…
— Насколько всё плохо? Я ведь тебя не послушался. С птичкой твоей.
— Ты как собака шкодливая, Тоору… Хоть тычь носом, хоть бей — всё без толку. Что ты ему наговорил?
— Правду, — выдал певец: — Ты депрессивный задрот, Хара. Это я и сказал. Ну, и что ты — хуедум. Надеялся, что твой Руки и так это знает. Но он, видимо, идеалист, — вздохнул Кё. — Пей, я подержу… ну, давай ещё глоточек. За Каору.
Но, как это было ни странно, Хара даже не злился. Сил уже не было.
— Ну, у тебя получилось убедить его в этом, — Тошия вернул стакан, в изнеможении снова отворачиваясь к стене. — Можно мне теперь побыть одному?
— Если тебя утешит, то он язва ещё та.
— Зачем, Кё? Ты мне так мстишь, да?! — тихо прохрипел Тошия. — Не можешь забыть? Мы все совершаем ошибки, и я небезгрешен!
— Это было так давно, что я уже не помню, злюсь ли я, — ответил Кё серьёзно. — Мне просто хотелось убедиться, что ты… Короче, не месть это никакая.
— Убедиться в чём? Что я тоже мучаюсь?— Хара закашлялся, хлюпая носом. — Ты всё ещё не простил!
Тотчи знобило, и настолько хреново физически и морально ему не было уже давно. Отвратительно ощущать свою беспомощность, но хуже этого было свербящее чувство внезапно обострившегося одиночества. Так хочется, чтобы в моменты слабости рядом был кто-то, кто понимает… Возможно, Кё и ненавидел его, но тем не менее он здесь.
Хара зажмурился, и не оборачиваясь протянул вокалисту руку. Он даже не подумал, зачем это делает, просто крепко ухватил чужие пальцы. Тоору судорожно вздохнул, решая, как поступить: отбросить от себя чёртову ладонь, или же немножечко побыть человеком…
«Немножечко» неожиданно победило.
— Мне пофиг, Хара, — сказал певец, сжимая руку басиста. — Реально. Уже всё. Прошло это.— Слова вылетали скороговоркой. Тошия уставился на шероховатую панель автобусной стены, и это было хорошо, потому что он не мог себя сейчас заставить заглянуть в лицо Ниимуры. У них был общий секрет: басист слишком хорошо знал, какой Кё без «маски», а певец не мог себе простить, что когда-то дал волю чувствам. — Ты ужасный дебил, Тотчи! — воскликнул Тоору, присаживаясь на краешек постели. — Обнять и плакать, — он вдруг погладил Хару по спине. — Я больше не стану тебе мешать. Будь счастлив, если сможешь.
***
========== 32. Отпущение грехов ==========
Телефон разрывался как безумный, но я не отвечал. Не потому, что боялся прочесть в списке неотвеченных вызовов заветное имя, а потому что жаждал его там увидеть и не смог бы сдержаться, дабы не ответить на звонок. Я сдался бы сразу, ибо всё ещё верил в лучшее. Тосковал, психовал и обожал… Надежда ведь умирает последней.
Я тупо вырубил звук, оставляя жужжать неунывающую вибрацию. Послезавтра мы возвращаемся в Токио. Послезавтра заканчивается тур, который, возможно, завершит определённую веху в деятельности Газэ и моей, в очередной раз, неудавшейся попытке наладить личную жизнь.
Я никак не мог заставить себя принять решение относительно Акиры: начинать поиски нового басиста казалось дикостью, ведь столько всего пройдено и выстрадано вместе… И несмотря на это, всякий раз я ужасно злился, размышляя о том, что он сделал со мной, и никак не мог об этом забыть.
Странное дело, но мы даже не обсуждали уход Рейты на собрании, только шептались за его спиной. Широяма задавал вопросы, Кай давил морально, и только Кою сказал, что примет мою сторону в любом случае. Я знаю, что он говорил с Реем, и Акира выложил другу всё, скрывая лишь своё отчаяние. Уруха поступил мудро, предпочитая не вмешиваться, но его позиция была ясна — во имя справедливости он готов поступиться многолетней дружбой.
А лидер изо всех сил пытался хоть немного облегчить Сузуки жизнь и готов был разрыдаться от бессилия, оставшись один против всех.
Он часто повторял, что я не объективен. Интересно, в моменты, когда вы предельно озлоблены и несчастны, как свести на нет желание бросаться на окружающих? Я принимаю седативные таблетки, от которых постоянно клонит в сон. Так что мне не совсем понятно: мешает или же помогает состояние вялотекущей агрессии мыслить объективно?
Все ждали только моего решения. Позволяя Сузуки уйти, именно я подставляю под удар будущее группы, и ответственность за это дело ложится на мои плечи. Об этом, каждый считал своим долгом сообщить мне лично — согруппники бесили страшно.
— Может, всё же ответишь на звонок? — заговорил Аой, занавесив глаза длинной чёлкой. Рядом находился Кою, его взгляд был нейтрально-изучающим.
— Ответь ему, — неожиданно выдал Укэ, — вдруг важно?
— Кому ему? — ехидно парировал я. — Важного ничего не планировалось, а если б и было, то набрали бы тебя.
Сердитый взгляд за стёклами очков говорил мне, что я скотина и сволочь, но вслух Ютака произнёс лишь:
— Не будь ребёнком!
В ответ на это я демонстративно выключил айфон. Мы собрались в небольшом конференц-зале отеля, чтобы по-быстрому обсудить детали следующего выступления. И уже почти бы закончили, если бы не телефон и мои назойливые мысли о Сузуки…
А Рейта теперь всё время молчал. Лишённый права голоса, он стал похож на затравленного пса с потухшими глазами. Из самоуверенного мужика он превратился в подобие тени. Стоило лишь взглянуть на него, чтобы избавиться от ненужного присутствия — он вставал и выходил за дверь безоговорочно. Дистанция между нами продолжала расти. И я, в какой-то мере, провоцировал этот раскол, заручившись поддержкой согруппников. Все знают, каким язвительно-жестоким может быть Аой. А у Кою в таких случаях два состояния — ледяной игнор или пламенная ненависть. Не завидую я тому, кто попадёт в эти жернова.
Кризис в коллективе сказывался и на качестве концертов. Притворяться, что всё в порядке, у Сузуки выходило отвратительно: глядя на меня, он часто сбивался с ритма и лажал. А я всё ещё не мог взаимодействовать с ним на сцене. Врать ни у кого из нас не получалось.
