— Наверное, я… я просто не могу смириться с тем, что на моём месте может оказаться кто угодно.

— Это не правда.

— Секс у нас всегда охрененный, но потом… Через время возле тебя снова нарисуется кто-то из прошлого или настоящего, фиг знает. Я не хочу наблюдать за этим со стороны и не желаю видеть, как кто-то прикасается к тебе, когда как мне это не позволено.

— Чего ты хочешь?

«Чтобы ты трахал только меня» — Руки уставился в мокрый асфальт, со злостью пиная камень. — Уйти хочу! — сказал он вслух.

…После того, как Матсумото приехал к нему в Осаку, Тошия больше ни с кем не спал. Ему и не нужно было. Но оправдываться и объяснять любовнику простые истины басисту претило. Тошимаса Хара отличался упрямством лося, который упирается рогами, запутавшись в кустах. А ещё он ни за кем в своей жизни не бегал, и как бы тяжело ни было, делать этого не собирался. Поступиться гордостью, ради того, кого любишь? Сохранить и удержать своё счастье? Нет. Гордость была важнее, а вопрос «счастья» привычно оставался открытым.

— Если ты всё решил, я не стану тебя останавливать. — Хара произнёс фразу машинально. Шаблон, апробированный уже не раз; только в данном случае, с притянутой за уши уверенностью, что, возможно, так будет лучше. «Чем лучше-то? — вопрошала совесть. — И кому?» И какого хрена сейчас так больно? О да, Хара прекрасно осознавал, что если Матсумото уйдёт, то уже, возможно, не вернётся.

***

Остаться под крышей было разумно. Ниикура ненавидел мокнуть под дождём. Холодной сыростью веяло даже от стен и бетонных ступеней. Лидер достал сигареты, стараясь не глядеть в ту сторону, где Хара выяснял отношения с Матсумото. Он глубоко затянулся, мельком взглянув на серый потолок, и сделал вид, что изучает кляксы воды, растекающиеся по стеклу. Не хотелось, чтобы Хара узнал, что за ним следят. А Каору именно этим сейчас и занимался. И был крайне удивлён, когда Хара пропустил удар по лицу. По правде сказать, реакции у Тотчи всегда были отменные… Уф! И ещё один удар, и хоть бы что. Значит, дело не в реакциях — здесь чувства замешаны. Каору неожиданно для себя проникся к Руки симпатией. Чудесно! Лидер усмехнулся: с ним Хара умел себя сдерживать. А темперамент у вокалиста The Gazette, как видно, не хилый! Эти двое, однозначно, стоили друг друга.

Не имея возможности быть знакомым с Руки лично, лидер скрупулёзно собирал о нём информацию. Читал интервью, смотрел видео, допрашивал знакомых. А ещё были мелочи, которые Хара невольно выдавал по пьяни; недолгие, но частые его перепалки с любовником по телефону, и депрессивное молчание. И чем равнодушнее Тошимаса выглядел, тем сильнее проявлялись его внутренние противоречия. Ниикура не мог понять логики поведения согруппника, кроме одного: Тотчи Таку обожал. Ведь на кого ещё смотрят такими глазами? Прищурившись, гитарист вновь затянулся сигаретой, и, выпуская горький дым, подумал о том, что Руки, наверняка, об этом не знает. Может, имеет смысл деликатно намекнуть на это басисту? На слове «деликатно» лидер закашлялся.

…Дальше началась смущающая сцена не для посторонних. Каору выругался и отвёл взгляд. Хоть бы постеснялись — ну, не одни же, чёрт подери! Убедившись, что ситуация его вмешательства не требует, Каору выкинул окурок, и вернулся в бар. Он уже не был против этого романа, но сыграть роль Купидона, ему хотелось меньше всего.

***

… — Заткнись, — равнодушно заявил басист. Ухмылка Ниикуры была преисполнена такой неоднозначности, что Хара сразу всё понял. — Обойдёмся без комментариев.

Лидер окинул его цепким взглядом — всё шло как обычно, но холодная отрешённость во взгляде Тошии говорила о том, что тот подавлен. А ещё Хара вернулся один — без Руки.

— А где…

— Не твоё дело, — басист скривил рот в подобие улыбки.

— Угу, ясно, — Ниикура задумчиво почесал щетину на подбородке. — Дурак ты, Хара. Взаимные чувства — такая редкость…

— Мне бежать за ними сейчас или попозже? — съязвил Тошия, но Ниикура быстро осадил согруппника:

— Если душевное состояние сказывается на качестве игры, это уже и моё дело. А оно сказывается, Тошия. И обнимашки тут не помогут, ибо делать это должен не я. Мысль мою улавливаешь?

— Улавливаю. И пьяным ты мне нравился больше. — Басист отвернулся, нахмурившись. За окном колыхались ветки, размазывая по стеклу следы мокрой осени. Погода почти рыдала, резонируя со звуком далёкой сигналки чьего-то авто. Почему невозможно убежать от самого себя? — Где Кё?

— Тоору не трогай. Ты сам виноват…

— Можно я спать пойду, мама? — огрызнулся Тотчи. — Принесёшь молока с печеньем?

— Пиздюлей тебе принесу! Сынок.

***

Тур подходил к концу, и приближающаяся дата последнего лайва превращала Кая в издёрганного неврастеника. Он смотрел на Рейту, и сердце его обливалось кровью. В группе почти перестали разговаривать друг с другом. Аой всё время находился рядом с Руки, и они что-то тихо обсуждали. Сузуки держался на расстоянии, стараясь не напрягать вокалиста. Глядя на это всё, Уруха недоумевал, но вопрос о том, что же всё-таки происходит, нарочито игнорировал.

— Предлагаю поменять немного вот здесь! — Лид-гитарист внезапно решил расширить свою партию. Инициатива была встречена без энтузиазма. Недолго думая, Уруха подкрепил своё заявление наглядным примером. — Лирическое отступление и… — он отсчитал количество тактов, — дополнительный квадрат, короче. Ну? Ютака, сделаешь перебивку?

Снова молчание.

— Ладно, главное, на лайве не облажаться. Ритм-секция, я вас предупредил.

— Чё?

— Давайте без «давайте»! — Кай, наконец, оторвал усталый взгляд от барабанов. — Оставим, как было, Уруха. Я тебя услышал.

— А мне нравится, — подхватил идею гитариста Матсумото. — Это сделает композицию интереснее. Ютака, может…

— Да пошли вы все!

Акира как-то слишком стремительно поднялся, и не говоря ни слова, вышел за дверь. Аой ухмыльнулся, многозначительно вскидывая бровь.

— И что дальше, Кай?

Укэ в ярости отшвырнул палочки. Вскочив из-за установки, он направился к вокалисту и, хватая того за грудки, заставил сесть на стул. — Слушай сюда! Я понимаю, тебе на это плевать, но после тура Акира уходит из группы и это не блеф. Дирекция в курсе и дала ему время всё обдумать. Сузуки — важная часть Газэ, и ты обязан остановить его. Ведь он… ты единственный, кого он послушает.

— Я так не думаю, — ответил Руки, глядя драммеру прямо в глаза.

— Господи, да что вообще у нас происходит? — озвучил вопрос лид-гитарист. — Мне он ничего не говорил!

— А может, тебе стоило самому у него спросить, а, друг детства? — Взглянув исподлобья на Уруху, Широяма отставил гитару в сторону.

— Все совершают ошибки, Така. И если ты ничего не сделаешь, — говорил Укэ срывающимся голосом, — если дашь ему уйти, я… я никогда тебе этого не прощу! — Кай резко отвернулся, оставив Руки в покое, и вернулся за барабаны. — Уруха, пожалуйста, найди Рейту, — сказал он более спокойно. — Попробуем сыграть твой кусок.

***

…Время шло своим чередом, и Бог решил Хару наказать за грехи. У басиста снова «замкнуло» запястье. Тотчи мог бороться с дурным настроением и апатией, но боль мешала ему сосредоточиться.

Надавливая на нужные точки, массажист рассматривал ладонь Хары, время от времени сурово заглядывая в его полные безразличия глаза. И чтобы басист особо не расслаблялся, за кулисами к Тошии приставили невзрачную даму со специальной грелкой, чтобы держать в тонусе не только драгоценную руку, но и самого музыканта.

Как только руке полегчало, Тошия, непонятно как и где, подхватил простуду. Сопли ручьём, приступы кашля, одним словом, — вирус. Как все представители мужского пола, басист переносил заразу тяжело. Ему казалось, что если кашель не разорвёт его лёгкие, то «тридцать семь и семь» на термометре точно прикончат его тело в ближайшее время. А ещё он не мог спать, потому что боялся во сне задохнуться. Капельница и лекарства вершили своё дело медленно, и, подтянув колени к подбородку, Хара малодушно грешил мыслями о смерти. О Руки он не думал, вернее, старался этого не делать, но мозг всё равно подкидывал варианты, заставляя басиста совсем пасть духом.