— Тебе что-нибудь нужно Руки-сан? — спросил Дайске. Таканори намёк понял, но отрицательно покачал головой. Что он может? Передать привет? Ни к чему вообще…
— Не надо. Спасибо.
Андо понимающе кивнул:
— Хорошо. Тогда, увидимся позже.
Гитарист ушёл. И если б вокруг не было столько свидетелей, он бы точно послал Широ воздушный поцелуй. Но, увы. «Что за нелепости приходят в голову?» — подумал Руки, надевая очки. Упёршись взглядом в тощий зад гитариста, Широяма тоскливо вздыхал.
— Ты серьёзно? — пихнул его Руки. — Пойдём уже!
…Когда ты в туре, но вырван из привычной среды софитов, стаффа и толпы, выкрикивающей твоё имя, ощущения кажутся несколько необычными. Антураж, вроде как, тот же самый, но, упс, — на сцене стоишь не ты! Руки не мог просто смотреть или слушать: издержки профессии вынуждали анализировать буквально всё: от постановки света, до качества саунда. Картинка захватила воображение. Высота исполнительской планки тревожила сознание — не уронить бы завтра… А ещё там был Хара. Красивый, с отросшими волосами и горящим взглядом, сосредоточенный, недосягаемый — такой, что глаз не оторвать…
Штаны, как вторая кожа облегали стройные ноги, подчёркивая рельефы накаченной задницы! Под узкие джинсы Тотчи не надевал белья. Светлая ткань футболки не скрывала напряжение тела, и, может, от этого его ракурсы слияния с гитарой казались Матсумото такими волнительными.
Мысли защёлкали в голове, как «мемы» из интернета с надписями «hot» и «воу, палехче». Чужая энергетика буквально сбивала с ног, вынуждая аудиторию рефлексировать. Да и сам Таканори почти парил, подхваченный волнами эмоционального потока.
Он невольно сглотнул, жалея, что не взял с собой воды. Учащённый пульс дублировал прерывистость дыхания. Из глубины сцены на Руки взирала фигура тёмного Бога с гитарой наперевес, пробуждая в нём инстинкты мазохиста. Хара, конечно, не мог разглядеть Матсумото среди тысячной толпы, но певца не покидало ощущение, что за ним наблюдают. Чувства всегда искажают реальность, отупляя мозг. А инстинкты рвутся на свободу.
Руки возненавидел толпу, вдруг осознав, что ничем не отличается от визжащих фанаток. Он понимал, что они чувствуют, и ему хотелось кричать. Но все эти люди, в «мокром» экстазе вбирающие образ идеального торса, не знали о Тошии ровным счётом ничего. «За исключением цвета его сосков» — пронеслось у певца в голове. Отработанный жест разрываемой майки заставил Руки снисходительно улыбнуться, и в противоречие этому, по телу ударило желание.
Когда большая часть твоей жизни связана со сценой, внутри невольно созидается потребность отдавать. Ты даришь залу эмоции, вручаешь душу, позволяешь ласкать своё тело взглядами и мысленно трахать, но… существует и обратная потребность. Забирать. Отыметь зрителя на ментальном уровне. Так, как делает сейчас Хара. Так, как делают все в Dir en Grey.
По спине побежали ручейки влаги. Пот стекал даже между ягодицами, но из-за внутреннего дискомфорта Руки не придавал этому значения. Он не отрываясь смотрел на басиста, желая поймать на себе его взгляд. Душно! Слизывая с губ капельки пота, Таканори невольно провёл пальцами по шее и спустился к груди. Обожание сливалось в патологический недотрах. Стыдно, неправильно, отвратительно! Но сейчас хотелось одного: пасть на колени, моля мироздание о том, чтобы ожидание совпало с реальностью.
… — Say what you like! — доносилось со сцены.
DO. YOU. LOVE. ME. ¹
***
— Кё! Тут всего один толчок, у тебя что, недержание? — пытался пошутить Каору. Он зашёл в туалет первым, но никак не ожидал, что его станут здесь караулить.
— Может струйки скрестим, как в старые добрые?.. А вообще, тут раковина есть. Поместимся и вдвоём.
— Да блять! Ты в цивилизованной стране живёшь! — возмутился лидер. Он никак не мог привыкнуть к идиотическим метаниям солиста: то всё по «фэн-шую», то через жопу. Сейчас как раз было второе. — Ладно, иди первым, — сказал Каору, пытаясь выйти, но ему не дали.
— Знаю, чувство вины не даёт тебе спать, Ниикура, — неожиданно сменил тему Кё, закрывая дверь. — Послушаешь?
— А можно я сначала пописаю?
— Да, конечно. Одно другому не мешает.
— Как я могу ссать, чёрт возьми, когда кто-то пялится мне через плечо?!
— Будто я не видел… Не ломайся.
— О, пожалуйста, блять! — огрызнулся лидер. — Заткнись или выйди!
Но Кё с выражением крайнего безразличия продолжал стоять у гитариста за спиной.
— Ладно, оставайся, — Ниикура повернул к нему голову. — Уж так и быть. — Приходилось мириться с присутствием свидетеля.
— Знаешь, это удобно — винить тебя во всём. Даже иногда нужно! Чтоб не задавался. Ты настоял на туре, ты хотел славы, ты торопил, ты выжимал… Ты и виноват! И… рожа у тебя такая ме…
— Извини… не мог бы ты помолчать секунду? — Каору выдохнул через рот и закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Нет, этот разговор, конечно, был необходим, но, чёрт возьми! Кё как всегда нашёл время и место… и сейчас главное — не психануть. Господи! Да и расслабиться невозможно… но… надо. Надо опорожнить чёртов мочевой пузырь.
— Знаешь, что я заметил? — В помещении раздался, наконец, характерный звук вытекающей жидкости, но Кё это ничуть не смущало. — Ты выглядишь как сволочь, даже когда ссышь!
— Спасибо, — вежливо ответил лидер, не торопясь «вжикая» молнией на штанах. — Что ещё? Продолжай, пожалуйста.
— … Так вот… насчёт вины… — погружаясь в свои мысли, говорил певец, — я, знаешь, никогда не боялся не выдержать нагрузки. Боялся другого — тебя подвести… Мы так неслись за славой, что даже подумать было некогда. А я ведь чувствовал, что что-то идёт не так, но… Стоило тебе рассказать, но я же гордый, и поэтому поступил, как болван. Будто сорваться — это подвиг! Мне жаль, Каору.
— Подвинься, мне надо руки вымыть. — Ниикура, конечно, умел сопереживать, и был человеком сочувствующим. Но не с Кё. Любое уклонение в лирику сейчас могло заставить вокалиста закрыться, и тогда, они снова окажутся в тупике.
— Я не брезгливый, — певец развернулся, схватив Каору за плечи. — Знаешь, каково это? Жить с ощущением, что ты слабое звено? Пытаться издавать те же звуки, когда связки не работают как раньше? А потом ловить снисходительные взгляды, пытающиеся оправдать твоё непопадание в ноты. Или слышать за спиной, что Кё уже не тот… — певец привалился к стене, и, забыв про грим, потёр глаза.
— Размажешь! — Лидер поймал его руку.
— Я не тяну, Као, и вы все это слышите. Люди вокруг тоже не лохи! Разница между «было» и «стало» колоссальная! Точно, как ситуация с твоей рукой, нэ? — Кё равнодушно усмехнулся.
— И всё же, подвинься, — Каору подошёл к раковине. Он не смотрел на певца — нельзя. Пусть говорит. Мельком взглянув в зеркало, лидер включил воду.
— За годы я накрутил вокруг себя пафоса и другого абстрактного говна, пытаясь убедить всех, что мне похер. И что у меня есть? Незыблемый статус мудака. Это звание способно перекрыть всё: и недостаток таланта, и лажу… — горестно хмыкнув, Кё выдержал паузу, будто сказанное имело какую-то особую значимость. — Разумеется, я не такой умный и способный, как Шинья или Тошия, но возможности свои объективно оценить могу. Вокалист из меня так себе. — Кё внимательно смотрел в чёрные глаза напротив. — Каждый из нас живёт со своей болью, Као, — тихо произнёс он. — А моя такова, что мы не добились того, чего хотели. По моей вине не добились. Просто, чтоб ты знал.
— Ну, почему же не добились? — осторожно среагировал гитарист. — К взаимопониманию, вот, пришли. Лучше уж сейчас, чем никогда. — Он оторвал бумажное полотенце, и, скомкав, бросил в урну. — Херовый из меня получился лидер, Тоору. Ты тоже прости, если сможешь.
— Вообще-то, я у тебя прощения не просил, — скептически заметил Ниимура, разглядывая в зеркале своё ухо.
— Конечно. Может быть, выйдем из туалета?
Сжав ручку двери, Кё щёлкнул замком, но цепкие пальцы заставили его задержаться, ухватив за плечо. Ниимура резко обернулся, и они с Каору оказались друг к другу так близко, что столкнулись лбами. Ладонь лидера крепко обхватила его шею, не позволяя отстраниться.
