— Он тебе что-то об этом сказал, да? — затягиваясь дымом, спросил лидер. — Иначе бы ты не докапывался.
— Ничего такого. Совета спрашивал…
Каору покачал головой, поправляя лохматую шевелюру:
— У него подвижная психика, Дай. Сейчас он всех любит, а через пять минут убить готов. Не обольщайся. Кё — это Кё.
— Но подвижки же есть?
— Они и раньше были…
Скептический тон Ниикуры заставлял Андо нервничать.
— Что за упаднический настрой? Не узнаю тебя.
Лидер невесело рассмеялся:
— Ладно, расскажу. Сдохнуть у него в номере мне очень не хотелось. Тоору так же не обрадовала подобная перспектива, и он кое в чём признался… — голос лидера казался бодрым, но Дай видел, что Каору накручивает себя. Показной оптимизм лишь подчёркивал факт апатии. — В общем, будем верить в лучшее, но останемся реалистами.
У гитариста дрожали руки, и причиной этому было не похмелье. Нервы, разумеется. Бледный, задёрганный Ниикура держался, пытаясь сохранить реноме.
— Что он тебе сказал, Као?
На мгновение гитарист задумался, стоит ли об этом говорить, но раз уж тема зашла…
— Нёс что-то про чувство вины, — отвернувшись, ответил гитарист. — Лучше бы он снова ударил меня! Всё это…
— Но ты ни в чём не виноват! Вы оба не виноваты в том, что случилось.
— Это как посмотреть. — Признание певца здорово выбило лидера из равновесия, а сочувствие Андо смущало: Ниикура как-то уже отвык от дружеского участия. — Ну, если мы закончили, то я, пожалуй, вернусь… дел там куча… — хмыкнул он в кулак. — «Буду перекладывать примочки и орать на стафф»…
— Ты это… не переживай. И… ну, не думай, что ты один… в общем… я рядом, — пытался ободрить его Дай. — Все мы.
«Зачем, вообще, он это сказал?» — Ниикура терпеть не мог, когда его жалели, и особенно сейчас. Разве Каору беспомощный инвалид или ребёнок, потерявший маму? — Ох, пожалуйста, блять! Я не девочка, чтоб искать утешения на чужом плече! — холодно произнёс он. — Не нужно…
— Сам себе-то не ври! — Прозвучал ироничный ответ. В помещение зашёл Тошия, а за ним тенью нарисовался драммер. Неизвестно, услышали ли они весь разговор или его часть, но последнюю реплику уловили точно. — Иди сюда, железный дровосек, — сказал Хара мрачно. — Я требую обнимашек!
Неумолимость тона лидеру не понравилась сразу, но прежде чем сообразить что к чему, Каору оказался погружённым в дружеские объятия. Бескомпромиссные и лишающие возможности сопротивляться; объятия, напоминающие тиски. Ощущения из прошлого вдруг навалились, ностальгически тревожа память.
— Твою мать, Хара, пусти! Раздавишь!
— Не ссы, выживешь! — Басист немного поубавил хватку. — Моё плечо к твоим услугам. Не выпендривайся.
— Железный дровосек, бля! — С улыбкой коня, Дайске обрушился со своими сантиментами с другой стороны.
Лидер возмущённо шипел, пытаясь освободиться. Здоровые оба, сильные, и не вырваться…
— Даже не думай, Шинья!
Но Терачи уже подлетел механической бабочкой, возложив крылья-палочки на плечи гитаристов.
— Заткнись, идиот, — проскрипел он, — это карма. Терпи и радуйся единению. Всё-таки мы одна группа!
Может быть, от этих слов или по причине нервной неустойчивости у лидера что-то жалостно защемило в груди, а в глазах невыносимо защипало.
— Группа мудаков… — Каору перестал сопротивляться, и, смахивая скупую слезу, припал к широкой груди Хары. А ведь когда-то у них считалось в порядке вещей потрепать по плечу, произносить слова поддержки…
Тошия как-то сказал, что когда долго играешь в группе, отношения начинают напоминать семейные. Так и есть. Просто период отчуждения у них растянулся на целые годы… Но сейчас на душе у Каору становилось спокойно, он обнимал согруппников в ответ, уже не задумываясь, надолго ли в их шаткий мир заглянула идиллия. Так или иначе, он уважал и любил каждого из них. Неплохой стимул для того, чтобы двигаться дальше, не так ли?
— Раз уж вы здесь… Послезавтра Нагойя, так что… полагаю, будут гости. Дай? За «VIРами» к Иноуэ-сану, если надо. О перемещениях ставьте в известность. И без мордобития, пожалуйста, блять. The Gazette всё-таки. Не опозорьтесь. Всё!
На этом нежности закончились.
***
Сверкнув глянцевым боком, к воротам медленно подъехал автомобиль представительского класса. Открылось окно, и рука водителя протянула охране необходимый документ. Взглянув наверх, мужчина в форменной фуражке нажал на кнопку, и массивные двери с тихим шорохом разъехались в стороны, впуская внутрь машину.
Каю сейчас очень хотелось срастись с оконной рамой, стать прозрачным, стеклянным, неодушевлённым и ничего этого не видеть. После того, как Руки застукал его с Рейтой, певец выстроил новую стену неприязни по отношению к басисту, совершенно невыносимую для последнего. Всего за какие-то несколько дней напряжение между ними подскочило до критической отметки, заставляя Укэ разрываться между чувствами и долгом. «Ох, будет срач» — с тоской подумал Ютака. И с появлением авто его нехорошие предчувствия лишь усилились. Но запретить Руки ехать Кай не мог. И рассказать об этом Сузуки тоже.
Их ожидал чёрный Mercedes-Maybach с тонированными стёклами и водителем-невидимкой. Аой разве что не затанцевал на радостях, за что получил пинок от Матсумото. Кто бы сомневался, что Дайске Андо не расщедрится на понты ради Широямы.
А Рейта даже присвистнул, глядя в окно:
— Твою мать, Широ! Да он реально от тебя без ума.
— Я промолчу, — сказал Аой, скромно потупив глазки. — Потому что кое-кто завидует и злится, — добавил он громко, отпихивая от себя средний палец с тяжёлым перстнем, который Руки назойливо совал ему под нос.
— Кто? — не понял Рейта.
— Не будем показывать пальцем, — ритмист поймал Таканори за локоть, чтобы тот не вырывался. — Ну что, Ру, ты готов? Нас ждут великие дела!
Таканори, молча, кивнул. Он взглянул на ссутуленную спину Кая, представляя себе выражение его лица, морщинки вокруг поджатых губ и нахмуренные брови. Но как бы сильно Укэ сейчас не злился, драммер вряд ли пойдёт на открытый конфликт. И это хорошо, поскольку Руки, в этом отношении, за себя поручиться не мог.
Хара не звал Матсумото к себе. Напрямую не звал. Фраза «Увидимся в Нагойе» имела свои «но» и давала уйму вариантов для того, чтобы трактовать их в сторону негатива. Простое «приезжай» решило бы многое, но Тошия предпочёл говорить «если».
«Если хочешь».
Да, на сцене, и в работе с коллегами Руки командовал и распоряжался. Творчество сделало его отличным бизнесменом и несомненным лидером. Но, не для отношений с Харой. Здесь всё переворачивалось с ног на голову. Матсумото хотел ориентиров и указаний, но вместо этого получил свободу действий. Хара вынуждал его принимать решения самостоятельно. И певец терялся в раздумьях, пытаясь разобраться с той частью себя, которая отвечала за чувства и давала сбои. Запутавшись в том, что можно, а чего не нельзя, Руки искал смысл и хоть какую-то конкретику, которой, увы, в упор не видел. Тотчи ни к чему его не принуждал, их отношения не имели обязательств…
«Если хочешь».
Матсумото уже мозг сломал, гадая «любит, не любит». Хара ведь ни разу не позвонил сам, вся инициатива исходила от Руки, заставляя последнего сомневаться ещё больше. Разглядывая себя в зеркало, он сходил с ума. На что здесь вообще можно польститься? Лицо, переходящее в толстую шею, некрасивые уши, кривые ноги. А эта мерзкая родинка под левым глазом! Никто и не догадывался, насколько давил на певца этот комплекс. Хотя, умелый макияж делал из него принца…
«Любовь» и «беспокойство» для Матсумото обрели одно и то же значение, словно являлись синонимами. Вероятность различных «а вдруг» уверенности ему не добавляла. Руки боялся, что пока он тут мается в одиночестве, Хара уже увлёкся кем-то другим. С его-то фактурой только щёлкни пальцами — набегут все кому не лень! Красивые. Молодые. От одной только мысли Матсумото становилось не по себе. Но…
Покажите тех, кто не хочет быть любимым и не жаждет хотя бы раз услышать три банально заезженных слова! Таканори не был исключением. Как и все влюблённые он хотел убедиться, что его чувства взаимны. И если Хара всё ещё желает обязательств — он их получит. Может быть.
