Поведение, претившее «здоровому» обществу, для них превратилось в норму. В группе, где не брезгуют ни членами, ни вагинами, никто, кроме Ниикуры, о морали не задумывался.

А ещё эти нарочито пидорские фотосессии. Неотъемлемая часть визуального образа, который Каору не любил, но принимал как должное. А Хара обожал жеманничать перед камерой, нацепив накладные сиськи, и слишком уж старательно прижимался к лидеру на сцене во время съёмок… И смех и грех, как говорится… и не оторваться, чего уж там! Было…

Тяга Тошии к сексуальной доминации в то время манила Ниикуру, словно пятийеновый шоколад. Но бремя ответственности слишком давило, чтобы лидер мог позволить себе лишнего. Только на камеру, на уровне грёбаного фансервиса… Но в те моменты он не играл, потому что хотя бы там — на съёмочной площадке, исчезала необходимость что-то решать. Каору позволял Тотчи вертеть собой как вздумается, ибо дико уставал держать всё под контролем. Годами лидер подавлял в себе «неправильные» инстинкты. Знал ли об этом Хара? Вряд ли, ведь Каору молчал. И как часто в жизни случается — желания гитариста так и остались желаниями, а чувства… со временем прошли и они.

***

Ночевать их закинули в небольшую гостиницу недалеко от клуба. Преимущество близости концертной площадки — это возможность хоть немного, но выспаться. Ниикура никак не мог уснуть. Он вертелся с боку на бок, проклиная свой алкоголизм, экзему и сопутствующую бессонницу. Мысли о Кё не давали покоя. Особого сочувствия лидер к певцу не испытывал, а вот за целостность Dir en Grey опасался. Вокалист давно рвался покинуть группу, и сейчас у него появился ещё один повод это сделать.

Переборов приступ тошноты и помутнение в глазах, лидер всё-таки заставил себя встать. Гитарист добрёл до ванной, и, ополоснув лицо холодной водой, шатаясь, вышел в коридор. Состояние похмелья сегодня как-то особенно негативно отразилось на самочувствии. Голова раскалывалась адски, но тянуть с разговором ему не хотелось.

Номера Кё и Дая находились по соседству, и Каору по ошибке чуть было не вломился к Андо, но вовремя опомнился, фокусируя нужную дверь. Прислушиваясь к тишине, постучал. В комнате раздалось какое-то шуршание и звуки, похожие на скрип кровати, но через минуту всё вновь затихло.

— Тоору, — негромко позвал Ниикура, — это я. Поговорить надо, — лидер глубоко сомневался, что Кё станет вообще его слушать, но продолжал настаивать: — Пожалуйста, бля…

Щёлкнув замком, дверь неожиданно открылась, и гитарист, не успев увернуться, заработал удар кулаком в лицо. Кё попытался тут же захлопнуть дверь, но Ниикура среагировал, блокируя движение, и резко толкнувшись плечом, вынудил вокалиста впустить его внутрь.

— Мы взрослые люди, давай обсудим спокойно! — пытаясь отдышаться, лидер одновременно вытирал рукавом кровь с лица: Ниимура хорошо заехал ему по носу. — Прости, что разбудил.

От такого хамства Кё всего перекосило.

— Чего надо?! — он отскочил к окну, ощетинившись, как собака, готовая к нападению. — Хотя, зачем я спрашиваю? Тебя никогда и ничего не останавливало…

Игнорируя монолог, лидер осторожно ощупывал свой нос.

— Ну, это… ты как? — заговорил он будничным тоном, несмотря на то, что нос ему всё же сломали. — Парни не перестарались?

— Ты как?! — издевательски передразнил Кё. — По твоей милости меня засунули башкой в унитаз…

— О, я знаю… — задумчиво прервал гитарист. — Вот мерзавцы! И, заметь, что не впервые!

Насмешки в свой адрес Тоору ощущал на уровне инстинктов. А Ниикура сейчас определённо издевался… Ответить на это не было возможности, разве что снова заехать лидеру по морде, чтоб заткнулся, наконец; но Кё слишком долго раздумывал.

— Пережить сможешь? — продолжал Каору. — Без излишней демонстрации образа оскорблённой Золушки, и, не делая вид, что попал в лепрозорий…

— Иди нахуй, понял?!

— Не, я серьёзно. Это выглядит вызывающе, Кё. Не стоит волновать общественность. — Каору вопросительно вскинул бровь, ожидая ответа, но вокалист, нахмурившись, молчал. — Ну, нахуй, так, нахуй, — бодрым голосом выдал лидер. — Значит, договорились. — Гитарист не спеша развернулся к выходу, провоцируя солиста высказать всё и сразу.

— Не в этот раз, Ниикура! — выплюнул тот ему в спину. — Я сыт тобой по горло!

— Само собой, Кё. После того, как ты пробил мне башку микрофоном и пытался придушить в Штатах, я прекрасно понимаю твои чувства, — голос Каору был полон усталости. — Что дальше?

— Не смей говорить со мной, как с дебилом!

— Так не веди себя как дебил!

— Знаешь, что я думаю? Если я уйду, всё пойдёт лесом именно для тебя. Теоретически Dir en Grey распались уже давно. Дайске с радостью убежит в свой сайд-проект, его примеру последуют остальные. И останешься ты один со своей рукой. Кому нужен гитарист неспособный удержать медиатор? — ухмыльнулся Ниимура. — Ты ведь за этим и явился? Уговаривать. Только, вот, предложить тебе уже нечего.

Лидер всматривался в полное отвращения лицо Кё, и недоумевал: насколько же изменился этот человек, с которым они сосуществуют бок о бок уже почти двадцать лет!

— Дурак ты, Тоору! Думал, хоть с годами поумнеешь…

— Компромисса не будет, алкаш! — долетело до гитариста.

Жернова шоубиза не щадили никого. Но разве все эти годы Каору избегал ответственности, пытаясь смягчить деформацию чужого характера? Разве он не тот, кто первым принимал на себя весь спектр рождённого солистом негатива? Да, лидер обязан предвидеть и уберечь, но ведь он, в конце концов, не Ками-сама! И теперь, когда поздно что-либо спасать, исправлять, защищать, стоит ли вообще пытаться?

«Я сделаю всё, что смогу».

Неожиданно боль так сильно сдавила грудь, что стало тяжело дышать. Перед глазами поплыли тёмные круги, и, теряя равновесие, Каору привалился к стене.

— Что-то нехорошо мне…

— Цирк не устраивай, — сквозь зубы процедил Кё, с недоверием глядя на согруппника. Тот осунулся прямо на глазах и постарел как будто сразу лет на десять. А может, просто освещение виновато… Хотя, нет, не освещение. — Эй… где болит? — неожиданно для себя спросил певец, подхватив Каору за подмышки и усаживая его на стул. — Као, не молчи, чтоб тебя!

— Dir en Grey у меня болит, — прохрипел лидер, закрывая глаза. Рука сжала чужое плечо, и, зацепившись за майку, притянула вокалиста ближе. — За что ты меня ненавидишь, Кё?

Внутри певца столкнулись гнев и беспокойство за человека, который, как он привык думать, столько лет портил ему жизнь. Такой резонанс Кё не понравился, ведь в Каору его всё раздражало. Упрямство, властность, правильность, и даже нос гитариста Ниимуру бесил. Певец считал, что у лидера не может быть слабостей, и вся его личность представлялась Кё непробиваемой монолитной стеной.

Сколько же лет Тоору Ниимура поддерживал в себе состояние неприятия и злобы, мечтая сломать, наконец, эту чёртову стену? А ведь ломать-то, как выяснилось, уже нечего!

— Я тебя не ненавижу, — наклонился Тоору к уху лидера, — но мог бы назвать кучу причин… Ты сволочь, Ниикура, но мне подходит, что ты живой и… относительно здоровый, понял?

Каору на это лишь бессильно мотнул головой.

— Андо! — истерично проорал Ниимура через стенку, для убедительности двинув по ней ногой. — Проснись и дуй сюда, конь педальный! — И внезапно добавил: — Пожалуйста!

В соседнем номере взбешённый гитарист уговаривал себя не убивать гада сразу, а предварительно помучить, ибо нехрен будить людей воплями среди ночи. Но это неожиданное «пожалуйста» напрочь отбило весь сон. Мужчина вскочил с кровати, на ходу натягивая штаны.

— Минуту! — прозвучало коротко.

Ниикура не был для Кё ни авторитетом, ни другом, ни врагом. Лучшим определением для лидера являлось слово «чужой». Но почему-то сейчас Тоору почувствовал эмоциональное опустошение, будто все его чувства поглотила космическая чёрная дыра. Оно оставляло ощущение вакуума, словно невидимые руки сдавили горло, перекрывая кислород. Почему? Ведь Каору всегда был для Кё никем… или… всё же… не был?