— Прости…

Тёмный взгляд певца впился в него, вытаскивая истину, и Накаяма не стал закрываться, позволяя заглянуть себе в душу. Он всегда чувствовал себя должным Матсумото, а сейчас ещё и оказался виноват.

— Скажи мне, Катя, — Руки говорил почти шёпотом, но Кэтсу внимал каждому слову, — каково это, ощущать подобное?

— Не надо, Така.

— Сейчас, Кэт, — просил Матсумото, — мне важно знать.

— Невыносимо…

— И ты до сих пор это чувствуешь, правда?

— Не заставляй меня вспоминать…

— Значит, время не лечит.

— Оно учит, — выдавил Кэтсу, отворачиваясь.

— Чему?

— Прощать. Такое не забывается. Но можно попробовать… Сразу не выходит, но когда-нибудь…

— Ты любил Юу? — Таканори назвал имя, которое заставило Кэтсу вздрогнуть.

— …Всегда.

— И смог простить, несмотря на то, что взамен он оставил лишь пустоту? — Матсумото порой выражался странно, но Кэт понимал.

— Это не было пустотой. Понимаешь, он… плакал. Думал, я не замечу… — ответил Накаяма. — Часто люди натворят дел, а потом начинают терзаться. Широ импульсивен. Его мучила вина, но гордость не позволяла признаться в этом. Сказать мне… И я знаю, что он себя так и не простил.

«Я никогда не испытывал к Сузуки ничего подобного. К нему — нет».

Накаяма протянул певцу куртку и, глядя, как тот безуспешно пытается попасть в рукава, помог её надеть.

— Спасибо, — произнёс тот неслышно.

Сделав шаг к дверям, Руки вдруг отшатнулся, оглядываясь на Кэтсу. Матсумото могли узнать, и для него это было подобно смерти и вызывало панику, особенно сейчас, когда он так уязвим.

— Мы пройдём через другой выход, — успокаивающе произнёс дилер, — не волнуйся, тебя не узнают. Держи, — Кэтсу отдал певцу собственные тёмные очки, затем порылся в ящике стола и достал оттуда набор медицинских масок. — Возьми одну.

Одобрив маскировку, Накаяма подтолкнул Таканори к выходу. Но даже в салоне авто, когда они уехали уже далеко от отеля, Руки всё ещё не мог прийти в себя и напоминал клубок нервов.

— Может, позвонить кому-нибудь?

— Кому? — Руки подумал, что и звонить-то ему некому. Да и для чего?

— Сейчас тебе не стоит оставаться одному, — прервал дилер его мысль.

— У меня собака есть… Я не один.

Руки, при всей своей закрытости, позволил увидеть себя в момент слабости, принял чужую помощь, и Накаяма понимал, что тот больше никогда не подпустит его ближе. Поэтому Кэтсу предлагать своё общество не стал, очень надеясь на то, что Матсумото справится сам.

— Береги себя, — попрощался он.

***

В темноте кухни одиноко тлел рыжий огонёк: Хара курил нечасто, а так, время от времени баловался, и выпивал, когда нужда была. И сейчас желание залиться чем-нибудь покрепче манило его шероховатым боком матированного стекла, что смотрел на него из глубин холодильника. Басист несколько минут хмурился, глядя на бутылку, затем потянулся и достал её бережно, нежно обхватывая горлышко, и, открутив крышечку, почти любовно поднёс ко рту. Но всё же в последний момент передумал: как-то не очень хорошо пить из горла, а потому нашёл стакан и заполнил на треть. Взяв аккуратно бокал в правую руку, Тошия медленно выдохнул и проглотил содержимое одним махом, не поморщившись и не закусывая. Алкоголь обжигал глотку, перехватывая дыхание, но Хара, не раздумывая, повторил, плеснув себе ещё.

Повод возник неожиданно. Басист нашёл пакет, разбирая почту; конверт без обратного адреса, и примечательного на нём было лишь одно слово: «Наслаждайся». И Тошимаса насладился…

Разглядывая снимки довольно пикантного свойства, басист определил, что сделаны они совсем недавно, день или два назад, и узнал на них творение рук своих: побледневшие царапины, синяки, следы от стека… Даже особо не вглядываясь в детали, там по лицу вокалиста было заметно, что тот чем-то напичкан: слишком отрешённое выражение, уголок рта будто стянут вниз, полуопущенные веки… Да вряд ли вообще Руки бы позволил кому-то фотографировать себя в таком виде, пусть даже ради собственной частной коллекции. Слишком уж мнительный и осторожный для этого. Хотя, если вспомнить обстоятельства, при которых случилось их знакомство… Мнительный — да, осторожный — да ни хрена!

И вот он — всплеск ярости. У Матсумото, мать вашу, что, манера общения такая? Шлюховатый вокалист снова куда-то влип, накачался под завязку, оказавшись под кем-то, кто не преминул «порадовать» этим фактом Хару. Под кем-то, кто был в курсе их отношений. Вопрос: под кем и чего хочет этот некто? Облить грязью Руки, спровоцировать разрыв или, может быть, денег? Тошия за свою жизнь сталкивался со многими вещами. В схожих обстоятельствах его всегда отличали завидная выдержка и железное терпение, но сейчас эмоции разбушевались, словно торнадо в Лас-Вегасе. В его голове бесчисленным количеством раз и с разными интонациями повторялись два слова: «блять» и «пиздец», а в довесок пришло невыносимое желание свернуть кому-нибудь шею. Это ж надо было Матсумото так облажаться!

Взгромоздив бутылку на стол, басист снова схватил фотографии, и его взгляд зацепился за одну, где наиболее чётко просматривалось лицо певца. Тотчи и сам пока не мог определить, что пытается разглядеть, но ответ нашёлся сам собой. Правая часть лица Руки выглядела немного асимметричной, опухшей, — там, на скуле, грубо и бескомпромиссно распускалось тёмное пятно гематомы. Чужая работа — не его. А значит, Така не очень-то и хотел — сопротивлялся. Отлегло буквально на пять секунд; от нового приступа бешенства у Тошии прямо руки зачесались от жажды убивать. Какой-то хрен посягнул на его… собственность, ударил Гаечку в лицо, а теперь вздумал шантажировать, сукин сын? А Руки, интересно, вообще в курсе? «Вас снимает скрытая камера. Улыбайтесь!»

Они должны были встретиться, но Тотчи понял, что Руки не приедет: спрячется и станет всё переваривать, надумывать, и в конце концов накрутит себя ещё больше. Обсуждать данную тему вокалист не захочет, да и солгать Тотчи у него не получится — фингал светит слишком ярко. И с этим своим «не вмешивайся» он, разумеется, попытается решить всё сам, не втягивая Хару, вот только Тошия уже втянут и «наслаждается». Схватив алкоголь, басист снова наполнил стакан, от злости расплескав содержимое, и врубил музыку — ночь обещала быть долгой и малоинтересной. Единственное, чего можно ожидать сейчас от Руки — того, что тот позвонит, и Хара ждал этого звонка, словно волшебную фею на Рождество. Все дальнейшие события теперь напрямую зависели от того, что скажет ему Таканори. И где-то в глубине души басист уже знал все эти слова, и они его бесили.

========== 15. Болезнь ==========

…Ни объяснений, ни долгих разговоров. Ничего этого не нужно, надо лишь выжать из себя правильные слова и повесить трубку. Выйти из состояния овоща и произнести простую фразу, чтобы завершить виток маниакальной привязанности, которую я неожиданно взрастил за какие-то считанные дни. Удивительно, что порой ничего не чувствуешь годами, а тут какое-то чёртово мгновение переворачивает всю твою жизнь. Как заставить себя?

Да, я пил. Опорожняя запасы, я заполнял алкоголем образовавшуюся внутри себя пустоту и, понимая, что не смогу просто оставить всё как есть, должен был придумать, каким образом объясниться с Харой. Но в голову ничего не приходило, кроме слов, которые трезвым я бы никогда ему не сказал. Не отрицаю, есть во мне что-то от бабы, мерзкое такое, слезливое. Чувствительность? Излишняя эмоциональность? И эта часть меня так же достойна презрения, как и неспособность адекватной оценки происходящего.

До безумия хотелось видеть его рядом, а не прощаться, и, продолжая поглощать алкоголь, я понемногу подавлял в себе это желание. Время от времени меня вырубало, затем я обнаруживал себя в разных уголках своей квартиры: то на полу в ванной, то в кухне или где-то ещё, но только не в кровати. Там я отчаянно не находил себе места. Где-то в середине между стадией «окукливания» и бодрствованием меня посетила святая мысль отписаться и угомонить Кая, поскольку из-за моей пропажи тот уже, как выяснилось, поставил на уши половину Токио. Периодически вслушиваясь в звуки дотошной вибрации айфона, я представлял себе, что стал улиткой, а улитки не отвечают на чёртовы звонки.