— Да, вполне. — Рейта выключил свет, и они снова остались в темноте.

— Ну, пока! Не стоит тебе здесь задерживаться, Акира. Если идти вдоль забора не сворачивая, выйдешь к супермаркету — там не будет проблем поймать такси.

Кэтсу относился к Рею снисходительно, несмотря на то, что считал придурком. Но благодарить за заботу Сузуки не собирался. Просто надо было что-то сказать.

— Не хочешь спросить о Широ?

— Нет, — усмехнулся дилер. — В отличие от тебя, он счастлив.

Открылась и щелкнула подвальная дверь, вновь обнаруживая наличие электрического прогресса; и, оставшись в темноте, басист успел прослушать еще одну строчку из незнакомой песни: «Зачем, зачем ты снова повстречался? Зачем нарушил мой покой?»

***

В полумраке зала играет тихий лаундж, что-то релаксирующее и ослабляющее бдительность, и когда бармен подходит взять заказ, я снимаю свой «намордник», открывая лицо, и тот дежурно улыбается. К счастью, место не людное, и посетителей помимо нас всего трое, да и те прячутся где-то в темном углу за крайним столом. Я вежливо предлагаю Руки закрепить нашу с ним вылазку «в свет» бокалом вина, но он, откидываясь на спинку стула, раздумывает, как бы покультурнее отказаться.

— Слушай, по-моему, это твоя? — вытаскиваю из кармана перчатку, встряхиваю и небрежно бросаю на стойку.

— Ты нашел! — радостно отвлекается он, сгребая и рассматривая предмет. — Я уж обыскался. Одна так и валяется без дела, а выкинуть жалко. Даже не помню, где выронил. Спасибо.

«Ну, зато я помню».

Подвинув бокал ближе к Руки, я поднимаю свой, и вокалисту ничего не остается, как выслушать тост и присоединиться.

— Давай прошлое оставим в прошлом, чтобы, ну, знаешь, без сожалений. Вроде звучит неплохо?

Заманить его сюда оказалось не так сложно, как мне казалось поначалу. Просто один телефонный звонок с маленькой просьбой. Руки никогда не откажет в помощи, тем более, что между нами реально есть проблемы, о которых стоит поговорить; так что поход в заведение оказался успешным.

Пришлось заготовить речь, поскольку говорить красиво — не моя привилегия, скорее, это по части Руки; но я сказал, что есть: типа, тяжело работать, когда между нами контры и непонимание, признал, что был слишком резок и вел себя неподобающе. Просил прощения за все последние совершенные мной косяки, хоть и не чувствовал при этом никаких угрызений совести.

…Он внимательно слушает, а я выдаю отрепетированный текст. Зная отходчивость Руки, стоит перешагнуть через собственное упрямство, чтобы заставить его задержаться здесь. Актер из меня никудышный, но, вероятно, это к лучшему. Как по мне — тост идиотский, и все эти поэтические фразочки просто верх тупизма, но Таканори всегда придавал значение словам.

— Отличный тост, — произносит он, но взгляд его неспокоен.

Понимающе улыбаюсь, заверяя, что целью споить его точно не задавался, во всяком случае, сегодня. Он смеется; пьет небольшими глотками, откинув назад голову. На шее под кожей осторожно двигается кадык, и я вспоминаю, как еще совсем недавно мне запрещалось даже стоять рядом, а сейчас я могу рассмотреть на его лице чуть пробившуюся к вечеру щетину. Руки отставляет бокал, вопросительно приподнимая бровь, и я улавливаю, что, ударившись в ностальгию, пялюсь на него непозволительно долго.

А безликий бармен приносит новую порцию алкоголя. Звон стекла навевает тоску, и я поскорей подношу стакан ко рту, чтобы выпить все сразу, но Матсумото берет меня за руку:

— Это вино, Акира, — не водка, спешить не стоит, — по-доброму усмехается он.

Впервые за долгое время Таканори прикоснулся ко мне; просто по руке пальцами, но от этого касания меня бросило в жар. Понятно, что в его словах просто вежливый этикет, но, черт возьми, я бы все отдал сейчас за подтекст. Собравшись с духом, продолжаю непринужденную беседу. Разговор возвращает приятные воспоминания, которые отвлекают, заставляя нас расслабиться. Руки улыбается чаще — ему много не надо. Как давно я мечтал, чтобы он просто увидел меня, а не смотрел куда-то сквозь. И сейчас этот открытый взгляд, заразительный смех… Такое когда-нибудь было? Наверное, тысячу лет назад, в прошлой жизни.

— Хорошее вино, — расслабленно тянет он, смакуя терпкий вкус. И я неожиданно замечаю, что его волосы отросли и почти закрывают лицо, оттеняя линию рта. Красиво. И Руки красивый, особенно такой…

— Отличное. Така.

Рядом с ним я нервничаю. От стекающего по спине пота ткань рубахи неприятно липнет к телу. Время заставляет поглядывать на часы — ждать осталось недолго. Эта дрянь, что я подсыпал Руки, должна подействовать через пятнадцать минут. Значит, почти сейчас.

— Ты смотришь на часы, какие-то планы? — спрашивает вокалист, а во мне поднимается страх, что наркотик не подействует.

— Да нет, никаких.

И Руки вдруг замирает, судорожно ловя губами воздух, проводит ладонью по лбу, вытирая испарину.

— Ты… Что ты дал мне?

— Ничего.

— Зачем, Акира? — успевает выдохнуть он, прежде чем его тело безвольно заваливается на стойку.

— Упс! — Ловлю его за плечи, не позволяя удариться о твердую поверхность. — Похоже, нам пора, — улыбаюсь, и бармен получает круглую сумму на чай.

Со стороны все выглядит вполне естественно: мой друг немного перебрал, и я ему помогаю.

***

В вестибюле отеля портье без вопросов протягивает необходимый ключ, жестом указывая на лифт. Придерживая за талию, Рейта заталкивает вокалиста в кабину, а затем, открыв номер, впихивает того в узкий коридорчик. Придерживая коленом, чтоб Руки не упал, басист осматривает помещение. Все вполне себе стандартно: прямоугольный периметр, кровать по центру, на стене плазма. Справа небольшой стол и два кресла у окна… Зеркало. Он помнил антураж, и в нем ничего не изменилось.

Таканори дезориентирован, не совсем понимая, что происходит, но место кажется ему смутно знакомым. В нахлынувшей эйфории его ничего не беспокоит, но разум все же фиксирует поворот не туда. Руки не отображает, зачем он здесь, догадываясь, что тот, кто притащил его в это место, наверняка знает ответ, и, вероятно, стоит его спросить об этом. Но Рейта, похоже, тоже начал сходить с ума. Давно, слишком долгое время у басиста не было и повода прикоснуться к бывшему любовнику. А сейчас… его запах заставлял Сузуки вспомнить обо всем, что болезненно ощущалось каждой клеточкой его тела. Низменная страсть и долгое воздержание. Инстинктивно Рейта трется о бедра вокалиста, и Руки напрягается.

— Рей?

Эти проклятые глаза; наивный доверчивый взгляд пытается удержать Сузуки от безумия. Но это только больше выводит из равновесия. Тот не намерен отступать.

«Тебе нельзя так смотреть. Отвернись, сука, иначе я трахну тебя прямо здесь».

Чтобы не поддаться искушению, он толкает Руки в кресло. Вокалист ловит радужный кайф от полета, взмахнув руками точно крыльями, но большая серая тень вдруг больно хватает его за плечо, заставляя приземлиться.

— Ре-ейта! — с трудом произносит Таканори. Язык его стал отчего-то очень неповоротливым, а потому не может произнести нужные слова.

— Сиди на месте, — сердито говорит ему тень.

И Матсумото сидит. Соображает, отчего тело не хочет его слушаться. Пытается встать, но координация сломалась, перед глазами туман, дышать тяжело, и он снова падает, прилипая к сидению. Наблюдение за этим забавляет Сузуки — он смеется; подхватив вокалиста на руки, перемещает того на кровать — там будет намного удобнее. Полет принимает иную траекторию, теперь Таканори беспомощно барахтается, словно черепашка, которую опрокинули на спину.

— Не надо, — говорит кто-то голосом Руки и упирается, а сам вокалист, глупо улыбаясь, пялится в потолок, ведь там пестрыми бабочками порхают кислотные зайчики и бьются друг о друга, посылая в мозг сигналы тревоги.

«Вжи-их-х, вжи-их» — работает механизм потолочного вентилятора. Крутящиеся лопасти начинают ускоряться вместе с чувством возрастающей опасности: с чем надо замешать кислоту, чтобы получить такой седативный эффект; но разум покрывается сладкой глазурью, и Руки все силы тратит на то, чтобы сохранить там хоть немного светлых участков. Этот процесс так выматывает, что Така не может пошевелиться, но это скорее оттого, что басист, оседлав его бедра, восседает сверху и удерживает его руки.