Лишь когда Руки начал спать с Тошимасой, к нему пришло реальное осознание собственных желаний, но смириться с новым статусом получилось далеко не сразу. Притирка давалась трудно, и в первые несколько дней он все еще не мог открыться до конца. То, что его телом распоряжается другой человек, — унижало, а собственное неадекватное поведение в присутствии Доминанта не давало расслабиться. Он не справлялся, все выходило из-под контроля, и хоть Таканори гнал от себя эти мысли, но в действительности им руководило стремление, чтобы его ломали, нагибали и использовали всякий раз, как только он оказывался рядом с Тошией. Эти внутренние противоречия сводили с ума.

Разумеется, Хара все понимал, но неподчинение и показушная игра в приличия приводили его в ярость, провоцируя становиться еще более жестким, Тошия опасался перегнуть палку и в итоге принял меры.

— …Все, что от тебя требовалось, — это расслабиться и передать мне контроль. Отсюда проблема — ты не можешь перестроиться, а я не хочу больше тратить время на адаптацию. Либо ты быстро учишься играть по правилам, либо на этом «стоп». Все! — Тошимаса вышел из комнаты, просто оставив Руки в темноте, связанным.

В таком положении вокалист провел достаточно времени, чтобы начать думать о совершенно разных вещах, а также проклинать свое упрямство; но когда конечности онемели настолько, что это стало невозможно терпеть, он потребовал немедленного освобождения. С непроницаемым выражением на лице Хара отвязал любовника и бесцеремонно выпроводил его домой:

— Пока ты не разгребешь это в своей голове, тебе здесь делать нечего!

А потом он подверг Матсумото пытке игнором. Во всех смыслах.

Через несколько дней, где-то под вечер, Руки не выдержал. Он не знал, что скажет и как отреагирует Тошия; просто не мог выносить одиночества. Пришлось тупо сидеть под дверью, слепо надеясь, что хозяин дома все же рано или поздно соблаговолит вернуться.

Хара даже не взглянул в сторону побледневшего вокалиста и явно собирался пройти мимо, если б тот не рухнул перед ним на колени. Руки не беспокоило, что вокруг ходили люди и этот жест привлекал ненужный интерес; он хотел внимания лишь одного человека, и он его получил.

— Встань немедленно, — прошипел басист. Ему казалось, что тот переигрывает. Возможно, в спальне он бы и одобрил такие проявления, но не в данной ситуации. Тошия недовольно поджал губы, взгляд его был усталым и равнодушным.

Матсумото поднялся с колен, рассматривая пятно грязи на асфальте.

— Я разрешал тебе приходить? — басист говорил спокойно, но в его интонациях бушевал холод Антарктики. — Смотри на меня и отвечай.

— Нет, — Руки было все равно, что его сейчас отчитывают словно мальчика. Ему сказали «отвечать», он и отвечал.

— Тогда зачем ты явился?

— Послушай…

— Ты не ответил на вопрос.

И тут Матсумото затрясло.

— Хара! — выдохнул он.

Но басист посчитал аудиенцию оконченной. Развернувшись, он направился в сторону дома.

Наверное, за всю свою жизнь ни разу, ни с кем Руки не позволял себе подобного поведения. Со словами «Пожалуйста, поговори со мной» вокалист поймал любовника за руку и, как одержимый, вцепился в него, ухватившись за пояс куртки. Снова возникло ощущение, что кто-то другой, а вовсе не он, клянется быть паинькой и просит дать ему шанс. И этот кто-то сейчас сломлен и наполнен отчаянием. Таканори, казалось, был в шоке сам от себя, а Хара взирал на это в недоумении.

Вообще-то Тошия не хотел ничего плохого: своими действиями он пытался лишь немного подтолкнуть Матсумото в нужном направлении, но ему и в голову не приходило, что тот сорвется. Руки ни хрена не играл, вероятно, из-за мнительности раздувая маленький инцидент до размеров вселенской катастрофы. Вокалиста настолько ломало, что он, похоже, и сам плохо осознавал, что с ним творится. Сообразив, что к чему, Хара схватил того за шиворот и быстро втащил в помещение. Успокаивать и жалеть было совершенно не в его стиле, да Тошия, собственно, и не собирался. Клин клином, как говорится. Дверь хлопнула, щелкнув замком, одновременно с этим он развернулся и влепил любовнику хорошую затрещину.

— А теперь объясни, какого хрена с тобой происходит?

Секс любят почти все — этот вариант такой естественный и приятный, что не хочется вдаваться в размышления о причинности. Сначала как-то не улавливаешь, что именно привлекает — сам человек или же секс с ним: физиология, обмен жидкостями, химические реакции и так далее. Но нет! Все же вы начинаете думать и неожиданно понимаете, что человек нравится вам чуть сильнее, вы хотите его чуть больше и желаете видеть его чаще. Хоть ваше рацио и не наблюдает в этом особого смысла, но эмоцио усиленно ищет перспективу. «А что же дальше?» — вопрошает оно. Вы замечаете, что ваши поступки становятся нелогичными, а мысли — иррациональными. И вот в своих действиях вы уже не полагаетесь на голову, подчиняясь законам совсем другого органа; нет, это не то, о чем вы подумали — это всего лишь сердце.

Матсумото медленно сполз по стене и замолчал. В попытках сохранить лицо гордость его билась в конвульсиях, но жуткая мысль о преддверии финала вместе со страхом потерять Тотчи изничтожили ее, вытесняя из памяти само понятие. Руки в полной мере прочувствовал свое безволие, зная, что правильным было, разумеется, уйти; но ведь не смог и был не в состоянии смотреть басисту в глаза. Он с ужасом думал, что за эти несколько дней превратился в «не пойми что», зависимое от этого мужчины, потому что не желал расставаться с ним. Пусть даже все это продлится недолго и иллюзия взаимности между ними разобьется вдребезги, но Руки больше не хотел оставаться один, а внутренние демоны, проснувшись, рвались на свободу слишком больно…

Не разуваясь, Хара, громыхая подошвами ботинок, прошагал в кухню. Притащив оттуда бутылку и стакан, он насильно вручил его вокалисту и, удерживая, присел рядом. Неяркий свет немного освещал коридор, и, наверное, из-за этого глаза Таканори казались темными и бездонными.

— Пей!

Отхлебнув, тот закашлялся, ощущая горечь алкоголя. Чистый виски, неразбавленный.

— Я… уйду… сейчас…

— Не думаю. Пей.

Давясь терпкой жидкостью, он выпил, а Хара подлил еще.

— Обычно я… так… себя не веду… — Очень тяжело выдавить из себя пару слов, особенно когда находишься не в том положении, чтобы просить, поскольку понимаешь, что все происходящее между вами — формальность, а вокалист почему-то постоянно забывал об этом. — Черт.

— Проехали. Дальше что?

— Не надо было приходить.

— Тем не менее, ты здесь.

Таканори хотел как-то объясниться, но передать словами собственные чувства отчего-то не получалось.

— Ты выставил меня за дверь…

Тошия молчал и слушал.

—…Я все испортил, да? — Руки отчего-то вздрогнул. — Ты ведь…

— Что я?

— Твое мнение обо мне…

— Руки-кун, не ходи вокруг. Спрашивай.

И Таканори, собравшись с духом, спросил:

— Я больше не интересен тебе?..

— Думаешь, стал бы я тогда с тобой разговаривать? Пей.

Улыбаясь, Хара внимательно слушал сбивчивую речь, потребляя напиток прямо из горла. Руки неумолимо пьянел и болтал лишнее; язык развязался, он признавался в чем не надо и обвинял Тошимасу, повторяя, что нельзя быть такой сволочью, потому что вокалист все-таки живой человек, а не какая-то там… пепельница.

— Пепельница, — повторил Хара вслед за ним и расхохотался.

— Это не смешно! — возмутился Матсумото.

— Нет, мнительный мой, это очень смешно.

— Хара, вот скажи ты мне, я тебе нужен лишь для того, чтобы ты мог ржать надо мной, да?

— Нет.

— А зачем тогда?

— Когда человек скован обстоятельствами, то может лучше разобраться, чего хочет. Какая именно свобода ему нужна.

— Ты сковал меня обстоятельствами, — Руки слабо улыбнулся. — Слишком сложно для одного нетрезвого ума. Чего хочу? Да… я пришел за свободой.

— Ко мне, заметь, пришел. За свободой!

— А ведь ты это специально подстроил, Хара. Чтобы меня дожать. Не стыдно?