— А для него? — Шинья поднялся с земли, стряхивая с колен прилипшие листья и кусочки земли.

Тошимаса пожал плечами:

— Я не хочу об этом знать.

— Позвони ему, — ни с того ни с сего заявил Терачи, не принимая во внимание ничего из сказанного другом.

— Зачем? Чтобы дать повод надеяться? — Хара даже не предполагал, что встречи с Таканори могут вылиться для него в привязанность.

— Просто позвони.

— О, нет! — Тошия зачем-то нащупал в кармане телефон. — И не надо разговоров о карме.

— А о любви? — мечтательно спросил Шинья, провожая взглядом белоснежное облако. — Посмотри на небо, Тотчи! Иногда стоит его увидеть.

Придерживая шляпу, Тошия задрал голову. Расползающееся облако было похоже на собаку. Нет, Хара не считал любовью то, что происходит между ним и Руки. Там был договор, скрепленный сексом. Безудержная, неуемная похоть, диктуемая чем-то извне, которая прилепила к нему Таканори. Любовь — это нечто возвышенное и эфемерное, о чем пишут в книгах из библиотечного раздела фантастики. Именно такое, и никак иначе. Любовь — это там, где серенады, цветы, луна и принцесса, а никак не связанный принц с кляпом во рту. Кстати, кляп — Хара еще ни разу его не использовал: не хотел занимать этот чудесный рот ничем, кроме себя…. Серенады? Ах, да. Иносказательно, наверное, можно было бы применить этот термин к стонам и крикам, в которые он с наслаждением вслушивался по ночам. Эта покорность, с которой Руки отдавал себя, и его тело, раскрытое и такое горячее, имели настройки приватности, но постепенно защита слабела, а права пользования были добровольно и полностью переданы басисту. Мнительность и упрямство, комплексы, уравновешенные твердостью характера, а также чувствительность вокалиста были сравнимы с наркотой: что-то воздействовало на Хару сильнее, а что-то — нет; но это побудило Тошимасу принять все целиком, и эффект неожиданно превзошел ожидания. Пожиная плоды сладострастия, Хара внезапно осознал, что владеет сокровищем, которым не хочет делиться ни с кем. Плохая тенденция, но Тошия умел отпускать.

— Я не влюблен, — отрезал он.

— Правда?

Хара улыбнулся и кивнул:

— Правда.

— Малыш, без причины у нас, мальчиков, не встает, — съехидничал Терачи. — Я слишком хорошо тебя знаю.

— Отвали.

На это драммер, презрительно фыркнув, развернулся на сто восемьдесят градусов и, размеренно шагая, направился туда, где их ожидал фургон, а Тошия, чувствуя легкую вибрацию, вновь рефлекторно сжал в кармане шероховатый корпус айфона…

***

Нервозность и напряжение дня сказались болезненным желанием абстрагироваться от всего на свете, и Руки поймал себя на мысли, что хочет поговорить с Тотчи. Неважно о чем, он просто захотел услышать голос и поддался импульсу: Хара становился его отвлекающей составной, параллельной вселенной и музой чувственного мира.

Привалившись к корпусу своего авто, несколько минут Руки взглядом гипнотизировал дисплей, как будто устройство могло приводить в исполнение мысленные команды. С третьего раза вокалист все же решился больше не сбрасывать и, неуверенно выслушивая зум нудных гудков, нервно обкусывал заусенец. Така был расстроен и не хотел навязываться, и в то же время он до сих пор не знал, чего ожидать и как себя вести: правила диктовал Тошимаса, а вокалист подчинялся; тот запретил ему звонить, но Руки проявлял послушание исключительно в постели. Наконец, ему ответили, и Матсумото услышал долгожданное «Алло».

— Хара…

— Накажу, — Тошия прекрасно знал, кто ему звонит, поэтому не счел нужным здороваться, а Руки, похоже, вовсе не заботило несоблюдение этикета.

— Накажи, — тихо повторил он.

— Я же просил не звонить, — произнес брюнет, и Таканори обреченно вздохнул. — Ну, и что с тобой делать?

— Не знаю. Все, что захочешь. — Руки не задумывался, что именно ждет от разговора: ему было не по себе, просто до боли захотелось ощутить себя нужным. Вот прямо сейчас, сию минуту.

Така не догадывался, зато Хара вдруг что-то почувствовал. Гитарист обещал себе относиться к Матсумото нейтрально, но неожиданно осознал, что не может.

— Что-то произошло?

— Я знаю, что ты не скучаешь, — Руки нервно хохотнул в трубку. — А у меня тут творческие конфликты…

— Ты расстроен?

— Нет, то есть да, немного, но это уже не так важно. — Матсумото решил, что не имеет смысла вдаваться в подробности. Они сейчас разговаривали, все же нормально? — Я стал предметом насмешек, поскольку зарос щетиной.

— Жажду на это взглянуть, — усмехнулся басист. — Кстати, мы уже едем в Токио.

— Вы возвращаетесь? Ура… Мне можно, наконец, побриться и…

— Нельзя.

— Ты заставляешь меня комплексовать.

— Какие ужасающие подробности! — захихикал басист. — Придется подождать еще немного.

— Тошимаса!

— Ладно, моя очередь для откровений. Ты меня слушаешь?

— Да.

— Слушай внимательно, потому что я вряд ли это повторю. Хорошо, что ты позвонил, поскольку одними фантазиями сыт не будешь, — глухо проговорил он. — Твой голос звучит так сексуально, что я бы трахнул тебя по телефону прямо сейчас, если бы мог, разумеется.

А вот этого Таканори точно не ожидал.

— Ты бы что? — сбивчиво переспросил он.

Для Хары ситуация была прозрачной, как водная гладь; он чувствовал, что Руки необходимо услышать эти слова, так же, как и ему самому — признать очевидный факт своей привязанности к этому человеку. Уезжая, он не ответил, но сейчас…

— Я соскучился, Така, — Хара физически ощутил напряженное ожидание на том конце. — Поэтому, когда я вернусь, мне бы хотелось, чтобы ты ждал меня. Сделаешь это?

— Твою мать, возвращайся скорее.

***

Человек соблюдал дистанцию, скрываясь за припаркованными автомобилями, и вовсе не испытывал желания быть узнанным. Да какое, собственно, это имело значение для Матсумото? У Руки почти вдвое подскочил уровень гормонов в крови; он ощущал себя влюбленной школьницей перед свиданием, и мысли находились далеко за пределами стоянки. Если бы внимание вокалиста было сейчас чуть менее рассеянным, он бы, конечно, заметил преследователя и почувствовал на себе его пронзительный, с легким прищуром, взгляд, который жадно считывал каждую эмоцию и ловил каждое слово, произнесенное Матсумото в телефон. Вокалист сел в машину и, неспешно выруливая с парковки, нажал на газ и рванул в сторону центра.

Мужчина выехал следом, хлопнув дверью «мустанга»; машина, взвизгнув тормозами, четко скопировала предыдущий трек. Таканори не мог знать, что в попытках подавить слепую ревность Акира Сузуки снова терял контроль над собой.

========== 10. Лирическое «наступление» ==========

Пытаясь напялить ажурные чулки, я утешал себя мыслью, что Тотчи знает, о чем просит, поскольку выгляжу я, как минимум, странно. Не то чтобы раньше не приходилось примерять данный предмет гардероба, — я ведь не ангел и всякое бывало, но… Во-первых, чулки обрисовывали все мои несовершенства, а во-вторых, ноги у меня все же не женские и ко всему прочему — небритые, разумеется. Мужик в чулках. Ну, а что? Если это может доставить удовольствие Тошимасе, я готов нацепить на себя что угодно. Удивительно, но еще совсем недавно этот факт вызвал бы бурю протеста, а сейчас стоит ему лишь намекнуть, и я выполняю… Да, благодаря его стараниям я стал совсем развратным и бесстыжим. Хара любит откровения и прививает вкус к извращенным удовольствиям, а я с благодарностью впитываю эти знания. Но все же факт, что за такой короткий срок ему удалось настолько изменить меня, заставляет задуматься: смогу ли я забыть о нем, когда настанет время?

Flashback

Как же себя порой трудно понять! А иногда и не хочется вовсе. Мы все живем, занимаясь обычными делами, учимся или ходим на работу; и вдруг — бах, случается нечто, что разрывает шаблоны, взрывает мозг, и что-то в нас начинает необратимо меняться. Ты знакомишься с человеком, он испытывает взаимную симпатию — и вот вы в одной постели. И уже не хочется оттуда выползать: вы отыскали свое гнездышко, вам хорошо, и ваш партнер не против того, чтобы задержаться там еще на какое-то время. Решение обоюдно согласовано, а вот дальше…