— Одно из наиболее чувствительных мест, правда? — спрашивает Хара, не прерывая своего занятия.

Тайм-аут в виде мягкой ласки слегка дезориентирует Таканори, но внутренне он готов к подвохам, поскольку заметил любовь Тошии к крайностям. И металлический зажим на цепочке, вдруг острой болью сдавивший сосок, уже не удивил его. Руки только стонет, пытаясь выровнять свое судорожное, участившееся дыхание.

Басист маячит другим фиксатором перед носом саба и, слегка оттягивая кожу, цепляет его на второй сосок; игнорируя вопли, улыбается и мурлычет:

— Не сдерживайся, мне нравится твой голос. В такой боли полно кайфа. Давай, скажи, если я не прав, — произносит Тошия и, натянув цепочку, соединяющую зажимы, слегка дергает ее. — Тебе очень идет!

Резкий вскрик отражается от стен, но пальцы Доминанта так умело действуют на самые чувствительные точки возбужденного тела, что не позволяют болевым ощущениям преобладать над удовольствием. Почти доведенный до пика, Руки вновь закрывает глаза.

— Нет, — произносит басист, прерываясь, — самое интересное еще впереди.

У Матсумото была бледная и гладкая кожа, будто сделанная из мрамора, и Тотчи ловил себя на мысли, что уже вошел во вкус, ощущая пальцами ее упругость. Изгиб спины и округлая форма ягодиц заводили его, и даже чуть кривоватые лодыжки виделись ему гармоничными. Он хотел гладить, бить, ласкать, причиняя страдания, и… целовать его. Раз за разом, прикасаясь к телу Таканори, он не мог заставить себя перестать думать об этом. Он пока и сам не отдавал себе отчет, в какой степени этот парень привлекает его, но то, что встреча не разовая, он уяснил с самого начала. Именно в тот момент, когда Терачи произнес роковое слово «карма».

…Мужчина отошел в сторону, бездумно перебирая в руках хвосты флоггера. Приблизившись к Матсумото, Тошия поудобнее перехватил плеть, и первый удар с шелестом коснулся обнаженной ягодицы. Хара вдруг осознал, что злится, и понял отчего: опасность потерять контроль становилась очевидной от неумения сдерживаться, а он желал вокалиста сильнее, чем это было необходимо. Жесткое и бескомпромиссное доминирование, которым он всегда руководствовался, сейчас не прокатит — необходимо дать Руки возможность привыкнуть; здесь, скорее, придется следить за самим собой, дабы избежать излишней жестокости. Раньше Хара никогда не допускал ошибок, опираясь на принцип «лучше вовремя остановиться, чем зайти слишком далеко», но тут… Этот рот… он так хотел его сейчас.

— Не напрягай зад!

Басист бил уверенно, со знанием дела, постепенно увеличивая замах и старательно избегая областей травматизма. Стремительно передвигаясь вокруг вокалиста, он словно исполнял ритуальный танец, грамотно и четко работая плетью. Было в этих движениях нечто извращенно-красивое — какая-то завораживающая животная дикость. Хвосты проходились по бедрам и ягодицам, царапали живот и ляжки, иногда ложились взахлест, болезненно обжигая кожу. Тошимаса внимательно следил за состоянием своего саба, вслушиваясь в его крики и стоны, но в каждом из них для него читалось лишь удовольствие, смешанное с болью. Вокалисту не просто нравилось — его тело пробивала дрожь, а Хара, наблюдая за этим, чувствовал возбуждение и… снова злился.

…Это было как раз тем, чего жаждал Руки, — та, почти самая значимая часть его сексуальных фантазий, — и чего так страстно желала вся его мазохистская натура: его пороли плетью, принуждая наблюдать за процессом в зеркало. Погрузившись в себя, он не замечал, с каким нетерпением смотрит на него Дом и как темнеют его глаза. Какое зрелище могло быть еще более волнующим? Наверное, если Хара поставит его на колени и тут же жестко отымеет. Вокалист кусал губы, представляя, как чужая плоть грубо проникает в его тело, заставляя мышцы непроизвольно сокращаться. Если бы Руки поймал тот взгляд!

— Расслабься!

Саб подчинился немедленно, и тут Хара заметил, как парень улыбается. Это была улыбка без тени стыда, в ней читался такой внутренний разврат, что у басиста заныло в паху. Он понимал, что форсировать сейчас рано, но ничего не мог с этим поделать. Глядя в лицо вокалиста, Тошимаса видел лишь его красные губы и движение языка, скользящего по ним в рапиде, и был готов забить на сценарий и изнасиловать этот рот немедленно, сию минуту.

— Знаешь, когда ты был под наркотой, у меня просто крышу снесло от твоих откровений. Так вот, я бы хотел повторить эти крышесносные ощущения, понимаешь? Не строй из себя целочку, не разочаровывай меня. — Флоггер снова взметнулся вверх. — Ну? Расскажи мне, как сильно ты меня хочешь. Давай. Ты ведь это себе представил только что?

— Зачем? Ты… и так знаешь. — Руки снова нервно кусал губы.

— Отвечай. Ну же!

Собственное молчание заставляло терпеть, но вместе с тем, как увеличивалась сила ударов, вокалист почувствовал, как злится и отпускает себя Тошимаса, вынуждая его стонать, а потом и вовсе перейти на крик. Он все сильнее зажмуривал глаза, обращаясь в абсолютный слух, и с мазохистским предвкушением улавливал свист рассекаемого плетью воздуха. Бедра онемели, и в какой-то момент вокалист The Gazette понял, что больше не в состоянии выносить статичных навязчивых ударов. Он мучился больше не от боли, а от того, что Хара ломал его, принуждая говорить то, чего бы Матсумото не стал озвучивать напрямую; его как будто выворачивали наизнанку, а это было гораздо тяжелее, чем простые удары плетью. Тошия ведь знал, они об этом говорили, так почему сейчас он снова возвращается к этой теме? Чего он хочет?

— Прекрати! — взмолился Така.

— Хочешь, чтобы я остановился? Стоп-слово?

С облегчением Тошимаса подумал, что вот он, выход: прервать сессию, чтобы затем в одиночестве все проанализировать.

— Нет, — вырвалось неожиданно. Несмотря на все внутренние противоречия, Така не хотел ничего останавливать. Да, как новичку, еще и нижнему, ему было трудно, но и удовольствия в этом оказалось достаточно, чтобы решиться пройти все до конца. — Продолжай…

Хара внимательно и серьезно смотрел на саба. «Продолжай? Ты даже не представляешь, что я могу с тобой сделать… Чёрт!» Кончики волос Таканори стали мокрыми, прилипая к спине, и Тотчи зачем-то убрал их в сторону, попутно собирая пальцами выступивший пот, поздно соображая, что его действия сейчас как-то совсем не вяжутся с логикой. Упрямый боттом желал продолжать, значит, придется чем-то абстрагироваться. Только вот чем?

Усмехаясь сам себе, басист перехватил цепь, соединяющую зажимы, и несильно натянул ее:

— Давай, убеди, что стоишь моего внимания.

Нервозность Доминанта не укрылась от глаз саба. Руки чувствовал, что Хара провоцирует его, но не понимал конкретных причин. Если то были попытки снять с себя ответственность, то не поздновато ли Тотчи спохватился? И тут взгляд Руки цепляет неосознанное движение — Хара поправил то, что очень выпирало через ткань его юбки, — и, кажется, певец начал улавливать суть.

— Мне нравится боль, — выдавил он из себя. — Боль, которую ты причиняешь. К сожалению, я не способен принять этого так быстро, и мне страшно. Но если позволишь, я пройду до конца и дам тебе то, что ты хочешь.

— И чего же я хочу? — Цепь натянулась еще сильнее, причиняя ощутимый режущий дискомфорт.

Руки весь сжался, живо представляя, какой ад ему придется сейчас пережить. Фиксаторы были просто ужасны, вызывая постоянную боль, а Хара собирался сдернуть их, будто простые прищепки.

— Меня. Тебя сдерживает моя неопытность, — сглатывая, сбивчиво произнес он. — Но… сейчас, видимо, это не совсем поддается контролю, и ты злишься. Но не стоит беспокоиться, я выдержу. Я… хочу этого.

Внезапно плеть резко отлетает в сторону. Тошимаса поправляет волосы, вытирает влажное лицо, его дыхание сбитое и тяжелое.

— С того места, где закончили, — жестко произносит он, приподнимая лицо Матсумото за подбородок. — У тебя одна попытка, Руки-кун. На меня смотри!

Для Матсумото начиналось самое сложное: в данный момент он не был пьяным и не был под кайфом, чтобы разбрасываться необдуманными пошлыми признаниями. Но эти жуткие признания все равно сидели у него в голове, и он вполне конкретно знал то, что должен сказать, просто надо себя заставить. Заставить произнести вслух.