— Удобно?

— Нормально, — вокалист поежился: металл перекладины неприятно холодил тело.

— Сейчас будет жарко, — улыбаясь, Тошия развернул вмонтированное в стену зеркало, направив его на саба, отчего вокалиста тут же пробил холодный пот. — Помнится, ты сказал, что не очень любишь свое отражение… Нет, не надо на меня так смотреть… Зеркало для тебя!

— Конечно, — покачал головой Матсумото, про себя он чертыхался последними словами, — и ты меня связал, чтобы было проще глумиться.

— Сам просил. Станешь еще пререкаться?

— Я не могу… — зашептал умоляюще Руки.

Видеть свое тело, да еще в таком неоднозначном положении, было унизительно — отчасти из-за Тошии. В отражении Така видел высокого, сильного и красивого мужчину и жуть как не хотел замечать колоссальную разницу между собой и им.

— А ты думал, что я шучу? — Хара тихо усмехнулся мнительности саба.

— Неужели это необходимо?

— Необходимо, чтобы ты перестал смущаться, отбросил стыд и начал чувствовать. А главное, перестань думать! — брюнет просто интуитивно засек эти ненужные мыслишки, что роились в голове его любовника и могли все испортить.

— Тошия!

— Я заткну тебе рот. Для этого имеется куча очаровательных кляпов.

Чувствовать, ага. Руки замолчал, будучи уверенным, что до совершенства модельных пропорций ему как до Луны пешком; и вообще он страдал комплексом неполноценности. Так что там он должен почувствовать? Унижение от созерцания собственной бледной и низкорослой ничтожности? И его ведь к этому никто не принуждал — вокалист сам захотел быть связанным и так далее… Ох, как глупо… Он ощущал себя сейчас таким идиотом.

«Интересно, — думал он, — а других так же ломает? Испытывают ли другие порой желание провалиться сквозь землю или стать невидимками?»

В то время как Матсумото мучился вопросом «быть или не быть», рука басиста переместилась на узкое бедро, тихонько сжимая и поглаживая его внутреннюю сторону; поднялась выше и добралась до промежности… И это неожиданно дало вокалисту очень правильный настрой… такой, что Руки даже забыл, о чем только что думал. Все мысли о тлене куда-то испарились, оставляя лишь приятные вибрации и осознание того, что ему ничего не нужно делать — Тошия все сделает сам. Неужели чувство собственной беспомощности может дарить кайф? Как выяснилось — да. Ощущение чужой власти кружило голову и заставляло вокалиста искать одобрения в неумолимости пронзительного взгляда, под которым нечто внутри Матсумото начинало плавиться. А взгляд взывал покориться своему грязно-озабоченному «я», которое вновь очнулось ото сна и потребовало капитуляции. Руки со свистом втянул воздух сквозь зубы. Да, вот оно — то самое чувство, уже знакомое и почти ставшее родным, расползалось по телу и царапалось где-то внутри. Он снова хотел и сопротивлялся своим неправильным желаниям.

— Ты очень сексуальный, Руки-кун, — тихо шепнули ему на ухо.

Руки так не думал; скорее, он выглядел вульгарно и пошло, особенно в ошейнике и с красной помадой на губах. Похоть нашептывала, что стыдиться ему, собственно, нечего: распятая поза выгодно демонстрировала красивый разворот плеч и тонкие ключицы. Припухшие от нервного покусывания губы выглядели еще полнее; Таканори обладал узкими бедрами с хорошо прокачанной линией нижнего пресса, и, разумеется, он не мог не заметить, с каким вожделением на это все смотрит Тошимаса. Стал бы Хара возиться с ним и тратить время, если бы не видел привлекательной перспективы? Разглядывая свой живот, Руки снова почувствовал смущение и опустил глаза. Вокалист знал, что сейчас Хара понимает его лучше, чем он сам; и раз уж так вышло, то не проще ли будет отдаться процессу и помочь себе раскрыться?

Твердая рука вздернула лицо за подбородок.

— Ты забыл, что я сказал? — глухо произнес басист. — На стыд времени не дам. Глаза, Руки-кун! — Убедившись, что взгляд саба направлен куда нужно, Тошимаса удовлетворенно заметил: — Хорошо. Поехали!

Руки Тошии были горячими, какое-то время они легким массажем прикасались к телу, заставляя Матсумото расслабиться. Грудь; длинные пальцы очерчивают чуть заметный рельеф, ложатся на плечи, соскальзывают вниз, на плоский живот; давят с силой, проверяя крепость мышц, похлопывают; ненавязчиво касаясь паха, возвращаются обратно и мягко сжимают соски. Таканори задерживает дыхание, а ладонь басиста вновь ложится на живот; пальцы мягко поглаживают торс и опускаются ниже, к самому краю белья, чуть поддевая резинку боксеров. Мужчина замечает, как резко меняются реакции Руки: он закрывает глаза, а его щеки покрывает румянец; язык снова скользит по губам, измазанным помадой, и этот жест к чертям разбивает невозмутимый настрой Доминанта. Желание попробовать этот рот начинает превалировать над всем остальным, и Тошимаса, неосознанно дергая цепочку ошейника, притягивает парня к себе. Он понимает лишь в последний момент, что собирался нарушить правило никогда не целовать саба в губы, а Матсумото распахивает глаза и удивленно смотрит. Сдерживая себя, Хара останавливается, ощущая, как чужой рот оставляет на нем послевкусие влажного дыхания и собственная эрекция начинает сильно мешать, выпирая через ткань юбки и вынуждая поправлять ее. Затуманенный взгляд пересекается с другим точно таким же.

«Ох уж этот рот», — усмехается Хара про себя.

…Действо заводит обоих, Руки ощущает это по отяжелевшему дыханию басиста и по его потемневшим глазам; Тотчи не касается любовника напрямую, предпочитая мягкие поглаживания через трикотаж белья. Ладонь слегка массирует плоть; проникая меж ягодиц, исследует тугие мышцы и вновь возвращается к эрекции. Вот он, первый стон нетерпения, и Руки откидывает голову назад, кусая губы и сжимая кулаки. Веревки пресекают движение, удерживая его на месте.

— Уже?

И глядя в зеркало, Руки не отрывает взгляд от брюнета. Они оба сейчас пребывают в ином пространстве под названием «отражение». Вокалиста возбуждают реакции собственного тела, и он увлечен этим действом и возвращает брюнету слегка подернутый негой взгляд. А Хару заводит предвкушение. Ему хочется дожать саба, чтобы дать свободу всему тому, что Руки с таким упорством удерживает внутри себя. Заставить его… С трудом оторвавшись от созерцания лица Матсумото, Тошия вдруг отметил, что становится фетишистом.

Холодная сталь, появляясь в руке басиста, внезапно отрезвляет ледяным прикосновением к разгоряченной коже. Тупые концы ножниц заскользили по телу, заставляя Руки вздрагивать. Тошия нещадно кромсает ткань его боксеров, небрежно сбрасывая лоскуты на пол, и осторожно высвобождает из плена возбужденную плоть. Используя лубрикант, он продолжает стимулировать ее уже напрямую; круговыми движениями большого пальца он сжимает и гладит головку, а рука, привычно ускоряясь, так упоительно скользит по члену, что Матсумото выгибаясь навстречу, понимает, что…

— Я сейчас кончу, — хрипит он.

— Рано, — пресекает его Дом и поднимается.

Он вдруг резко бьет саба ладонями в область груди, жестко сминая пальцами соски, затем пользуется кулаками и снова хлещет ладонями, повторяя цикл несколько раз — так неожиданно, что Руки не успевает ничего сообразить, захлебнувшись воздухом, он ощущает легкий шок, и его тело инстинктивно дергается. Удары опускаются на напрягшийся пресс; Хара с силой колотит ладонями по связанным ляжкам, по самой верхней их части, где они наиболее чувствительны, и вокалист зажмуривается от боли. Несмотря на экстрим, Руки с удивлением ощутил, что все эти действия только усилили его эрекцию, и кожей почувствовал, как резко возросло сексуальное напряжение басиста. Вытирая вспотевший лоб, Хара удовлетворенно улыбается.

— Люблю кинк, — восклицает он.

Таканори вскрикивает, когда рука брюнета жестким захватом опускается на ягодицы. Болезненные ощущения от цепких пальцев, заставляют его зажмуриться.

Опять певец ощущает себя подопытным, и это чувство уже не вызывает в нем такого протеста, как в первый раз. Напротив, Руки испытывает взрыв возбуждения, когда чувствует влажные прикосновения языка к затвердевшим соскам, и поражается сам себе: ему уже не хватает боли.