Платформа станции “Гиперион” была наполненной до отвала; в пространстве витали клубы дыма от сигарет; разговоры людей не утихали. Казалось, вечером должно быть тихо, но этот участок земли не дремлет в тишине и покое. Освещение платформы придавало слегка уютную атмосферу. До прибытия трамвая оставались считанные минуты. Луций остановился у фонарного столба. Станция была единственной частью города, в которой фонарные столбы питались от электрической энергии, пусть и в тестовом режиме. Однако, освещение было ярким, и встав под столбом, Луций принялся читать книгу. Из ниоткуда появилась девушка, разрушив его одиночество. Ожидавшие граждане стали тыкать пальцем, указывая на магистрата, и на девушку. Прислушавшись, можно даже разобрать что-то, типа “Взгляните, там случайно не Ворон с бедняжкой ?” – “Он самый, а что это она с ним делает ?” – “Поди побирается, клянчит у него денег. Что за противная особа…”. Луций услышав, недобро повернулся и выразил глазами свое недовольство в сторону той парочки, разносящих сплетни по ветру; увидев его взгляд, парочка нервно устремилась в другую сторону. – “Какие неприятные люди…” – сделав вывод, магистрат повернулся в сторону девушки, которая стояла и не обращала никакого внимание.

– Что такое ? – спросила она, не беря во внимание происходящее.

– Да ничего. Так, некоторые плохие сплетни вдруг поймал на ветру. Вы далеко собрались ?

– Ум-м, понятно…,– отвесила Шарлотта, топчась на одном месте.

– Вас что-то беспокоит, явно! – с такой же проницательностью, как и Шарлотта произнес Луций. Она выглядела подавленной. Трудно представить ее в таком состоянии: сколько Луций видел ее – она всегда выглядела жизнерадостной, особенно от денег. – “Неужто слова двух несчастных задели ее…Может она такой человек, который верит в свою же силу, но при определенных обстоятельствах начинается смятение ?” – Интересно, – проговорил чуть вслух магистрат.

Юная девушка вопрошающе взглянула на него. И лишь покачала своей прелестной головой. Она сняла пиджак и свернула в руки. Рассмотрев ее плечи, любой мужчина, любой эндимион, принялся бы за ней ухаживать. Ее белоснежная кожа была так чиста, так красивой; некоторая худоба рук придавала большего изящества, большей поэзии в сердцах наблюдающих за ней. Луций смотрел и смотрел на нее, и все не мог оторвать своего взора от такого прелестного создания – “Если бы не Татьяна, то позвал бы ее прямо сейчас на свидание”. Шарлотта, взглянув на своего соседа под фонарем, посмотрела своими хорошенькими глазками, испытывающими и пронзающими саму душу, – она будто знала о чем думает магистрат.

– Меня ничего не беспокоит. Лучше скажите, что Вы читали ? – посмотрев на книгу в руках магистрата, спросила Шарлотта с интересом, присущим только книжным червям. Ее жадный взгляд на книгу произвел на Луция приятное впечатление – “Ну хоть кто-то интересуется подобным. И глаза наполнены искренностью. Что за славная девушка…”. Луций показал оборот книги, и Шарлотта восхищенно, как маленькая девочка, улыбнулась, закрыв свои глаза и думая о чем-то.

– Инстинкты меня не обманули, господин. Вы действительно интересуетесь поэзией. Помнится мне, что сама даже писала стихи. Но это было так давно, что и позабыть не сложно.

– Вообще, я только сейчас начал интересоваться классикой. До этого была только философия и некоторые эссе на тему человеческих чувств. Я могу с Вами беседовать вечно, только на темы философии, но до тем поэзии мне пока нужно время, дорогая Шарлотта, – отвечал Луций, с радостью в голосе, предвкушая с энтузиазмом будущее этой, пусть и не Тускуланской, но все же культурной беседы. – Позвольте продолжить: если говорить о поэзии, то мне больше по нраву античные авторы, – Гомер, Вергилий, Гораций и Овидий; из прошлых десятилетий, только Шиллер и его замечательный друг, Гете. Что же до философии, то это Аристотель, Платон, Сократ, наши дражайшие предки, – Цицерон и Марк Аврелий; если так рассуждать, то мне интересен неоплатонизм.

– Хм, – задумалась девушка, – У Вас, наверное, большая библиотека ?

– Не совсем, там лишь около сотни книг: большая часть которых, верно было сказано мною, – философия; остальное же, скорее разной направленности. Тем не менее, я больше люблю наблюдать; быть зрителем.

– Многие говорят, что Вы праздный человек. Но слушая Вас, можно сделать вывод, что Вы не являетесь таким. Вы разумны! – воскликнула Шарлотта, делая акцент на образованность Луция. – И знаете, Вы совсем не зритель, а лишь кажетесь таковым. Вы скорее человек действий…

– Право, Шарлотта. Ваша проницательность может погубить когда-нибудь кого-то. Будет жаль этого беднягу, если конечно, им не окажусь я. Да, Вы все верно подметили. Но я наблюдаю, чтобы позже действовать. Без наблюдений не будет и результата. Еще в древности, когда наши предки были мудрее нас, особым делом в военных походах было…как думаете ? Конечно, сбор информации.

– И для чего Вы собираете информацию ? Хотите устроить что-то ? – интересуясь любезничала Шарлотта, так и заманивая дальше в разговор Луция., словно в трясину. Что до Луция, он всегда был настороже и говорил лишь то, что может вызвать большею тайну, от которой веет интригой.

– Вы легко заманиваете меня в болото, из которого я не смогу выбраться. Melius est prudenter tacere, quam inaniter loqui18…, – прибавил молодой магистрат.

– Признаю, – улыбнулась Шарлотта, – Вас не просто взять разговорами и милыми улыбками, – призналась Шарлотта.

Паровой трамвай начал приближаться; вместе в трамваем шла и вибрация, пробирающая до самых кончиков пальцев.

Внезапно толпа ожидающих приезда трамвая сошла с ума; нахлынул неистовый ураган воплей и радости; неорганизованная толпа вышла из под своего же контроля, и быстро превратилась в стихийное бедствие. Наблюдающие за этим зрелищем реагировали по-разному: кто-то улыбался, смотря как мужчина толкает женщину и та расшибает себе колени; кто-то закрывал глаза; а парочка, мирно стоящая в стороне под фонарем, лишь смотрели на это спокойными, не знающими глазами.

– Agere cum dignitate et venustate19, да ? – спросил самого себя Луций, – Не находите это забавным, Шарлотта ?

– Что же тут забавного ? Люди готовы друг-друга убить; готовы откинуть человечность, чтобы сохранить свое место в трамвае и доехать до своего жилища; это – безумие.

– Нет, это – общество; как бы нам двоим не хотелось в это верить, но здесь мы словно зрители, наблюдающие какое-то цирковое представление; совсем недавно одна пара называла Вас бедняжкой; посмотри, – указал Луций ладонью на ураган толпы, – посмотри, вот они, бедняжки. Как говорится – Aliena vitia in oculis habemus, a tergo nostra sunt20!

– Вас не беспокоят их слова, сказанные в мой адрес ? – спросив это, Шарлотта взглянула на магистрата, глазами полными надежды, – Ведь рядом с такой личностью, как Вы стоит такая незаурядная.

– Отбросьте это, прошу Вас! Кто-то привил такое мнение в обществе, что я – совершенная личность; что мне все под силу; что я свет общества, – он сделал короткую паузу, и продолжил, – это все брехня; в мире нет ничего совершенного; я такой же порочный, как и эти люди, как и Вы, конечно. Мы все в какой-то степени равны: считать у кого сколько денег, у кого сколько заслуг, – неверный метод. Я считаю, что надо считать пороки. Подсчитав порочность людей, мы сделаем один прекрасный вывод: все мы, люди, равны в этом. Да, есть люди, которые почти не имеют пороков, но они часто живут не в обществе, а где-нибудь в храме в горах; избавление от пороков возможно с помощью аскетизма; сможет ли человек, проживающий в обществе, ведущий свою частную жизнь, отказаться от жизненных удовольствий ? Нет, конечно!

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».