Том первый

Часть первая

Глава I

«Vita brevis, ars longa1» – именно такие слова повторял про себя юный магистрат, выходя из оперного зала Главного театра оперы и балета, окруженный большим множеством людей разных сословий и возрастов, – все скопление, которых образовывало водоворот бесконечной очереди, и подходя все ближе к центру, невольно можно подслушать разговоры людей: от амурных бесед молодых пар, и до ворчания старых, но в душе юных джентльменов.

– Deus nobis haec otia fecit!2 Но, к великой печали, спектакль вышел неудачным, знаешь ли, мой дорогой друг, – вздохнув, сообщил своему спутнику мужчина средних лет.

– Да, ты прав. Не зря говорят ведь, что Decipimur specie recti3 – как бы не хотелось вылечивать свою душу, посредством катарсиса, но реальность более жестока, чем кажется: актриса не верно подошла к своей роли, и где-то сейчас плачет истинный ценитель искусства.

– Ну, мы оба знаем, что в нынешнее время в театры ходят только три типа людей: молодые парни, которые хотят показать будто бы увлекаются искусством, и свести с ума какую-нибудь фрейлину; девушки, ради этих же самых мужчин; Хах, третий тип людей более удивительный – те, кто не знает, чем заняться, – довел до своего друга, потирая жакет влажной тряпкой муж.

– То есть, мы третий тип ? – спросив и увидев тряпку достал свою, и начал протирать свой лоб от пота – но, знаешь, как ни странно, мне понравилось.

– A prima facie!4 – восторженно объявил мужчина.

Юный магистрат услыхав краем уха разговор двух беззаботных, улыбнулся и двинулся к новому месту под солнцем, проблеск которого Он заметил лишь случайно.

– Ты слышала, Маргарет ? Говорят будто сам Ворон и Диктатор тут! – удивленно сообщила молодая женская особа своей подруге.

– Ох! Это лишь слух, но даже, если такие люди здесь, то в Вечном городе порядок и покой.

– Вполне возможно! Ха-ах-ах.

Очередь начала рассасываться. Все больше ароматов заполонило вестибюль до возможности помутнения и, лишь магистрат начал чувствовать сквозь этот спектр запахов свой – потный, измученный, но благородный аромат усталости. Юный политик остановился и начал ожидать . Как только водоворот стих, и был замечен проблеск луча солнца, магистрат начал свой путь к выходу, где и не было намека на малейшую опасность быть раздавленным. Воздух стал немногим свежее, чем пару минут назад, но это не отменяло того факта усталости, накопленной за вечер, а точнее за этот короткий миг, когда юноша оказался между Сциллой и Харибдой.

Оказавшись на улице, магистрат вдохнул полной грудью свежий воздух, хоть и испорченный копотью паровиков. Но, на этом печаль не ушла из сердца юного героя: взглянув на расписание, легкое отчаяние наполнило грудь – следующий паровик лишь через 40 с лишним минут. Хотя голод давал о себе больше знать, чем усталость и мимолетная радость к скорому прибытию в свою уютную квартиру.

Голод, съедавший будто внутренности настолько стал сильнее, что сила воли, казалась для него очень сильной стала сдавать назад и вот, увидев местную пекарню он начал свой новый путь держать именно туда, где минутные горести и печали можно было заесть парочкой булочек с корицей.

– Мистер! – окликнула молодая фрейлина юного чиновника.

Магистрат, как ни в чем не бывало спешил на свой триумфальный перекус. И, лишь одна деталь успела его остановить – картина, являла перед собой невиданное искусство доселе: темный спектр тонов, дающий невообразимый, новый цвет и белая роза с опадающими лепестками; а всю картину украшала ни сколько сама композиция, столько рама, дающая глазам радость – золотой отлив с геометрическими узорами.

– Мистер!! – повторилась юная девушка.

– Да ?

– Смотрю, Вам очень по душе искусство: вышли из театра, а теперь, вот те на – картина.

– Ну, она действительно очень красивая, – ответил магистрат на верное замечание девушки. Как вдруг, неожиданно для него самого, картина стала лишь одной из семи бед. Лицо, тело девушки являли собой куда большее искусство, чем сие творение у нее в руках. Она была словно куколка, созданная самим Богом для этого Мира, являясь нового рода Богиней для услады человеческой души. Сама же душа магистрата исполнилась на миг белым светом, замест черного, и были забыты голод и скорое возвращение домой.

– Отлично! Тогда купите прямо сейчас и быть может, Вам предоставится шанс узреть куда больше творений.

– Простите, леди. Я не смогу купить картину. Хотя могу Вам дать чек, и Вы сами возьмете деньги с моего счета в банке.

– Нет, так дело не пойдет. Либо сейчас – либо никогда, – упрямо заявила девушка, опрокидываю назад свои до сего красивые до плеч волосы назад.

– Хорошо! Куплю, но при одном условии – назовите Ваше имя.

– Зачем ? Мое имя и картина уже будут стоить больше в сумме.

– Temperantia est custos vitae5, да ? Хорошо, будь по Вашему. Сколько в сумме ?

– 200 серебряных цензов.

– Ох! Согласен, – ответил магистрат подавая в ее нежные, маленькие руки монеты, чувствуя при этом как голод и его скорейшее возвращение нахлынули с новой силой и, опять улетучились прочь, как только дотронулся до ее мягких подушечек пальцев.

– Шарлотта – назвав свое имя, девушка улыбнулась, чуть приоткрыв свои губки – А Вас как звать ? – для магистрата это было большим удивлением (здесь, в Западном районе его знает каждый, а она будто бы впервые его увидела…)

– Луций… – ответил магистрат, пряча свое удивление в глубины сердца.

– Приятно познакомиться, Луций. С Вами приятно иметь дело, – пожав руку, из которой только что забрала последние деньги магистрата сказала Шарлотта при этом мило улыбаясь.

– Скажите, Шарлотта, мы можем еще встретиться, – вырвались из самого сердца слова, которые так не хотелось произносить даже под пыткой.

– Fac et spera6! – бросила она в ответ и побежала прочь, захватил свой ридикюль, стоявший чуть поодаль от нее.

Луций же, стоял и смотрел, как вкопанный на то, как не то Богиня, не то Дьяволица надула его…магистрат опомнился лишь спустя некоторое время и побрел уставшим шагом домой.

***

      Мужчина высокого роста, волосы цвета вороньего крыла, зализанные назад, одет в черный костюм тройку, необыкновенно так подходящий ему, нарезал короткие круги, при центральных воротах ратуши, смотря время от времени на свои карманные механические часы серебряного отлива, гравировка на которых гласила: «Fac et spera». Холодный ветер начал пробирать до костей, но уверенная и быстрая ходьба взад-вперед давала согреться телу хоть маленькую толику и, конечно, то пламя внутри сердца, зажженное от одной приятной встречи. Остановившись Он взглянул на здание и начать отчетливо сверлить своим холодным, прослезившимся от холодного ветра взглядом. Обращая внимание на саму ратушу, Он начал замечать, что рассмотрев более детально архитектуру вблизи, то большой неожиданностью для человека будет – узреть старые известки, каменные отделки столетней давности.

Внезапно, послышались шаги. Из угла вышли незнакомцы, которые увидев Его сразу же поклонились.

– Добрый вечер, уважаемый Луций!, – поздоровался незнакомец, улыбнувшись на встречу своему же приветствию.

– Добрый!, – ответил Луций, с некоторой ноткой усталости и раздражения.

Как только до них дошел ответ, хоть в такой ветер и было сложно что-либо разобрать, они со стремительной скоростью устремились к центральному рынку. Его раздражение понять не трудно: вот уже несколько часов он стоит у Совета старейшин, но так и никто не выходит оттуда, да и пускать никого нельзя. Не важно какого ты сословия, должности, возраста.